Пустой бокал из-под шампанского - Елизавета Горская
Когда я все же открываю глаза, моему взгляду предстает картина Айвазовского. Тучи так низко, что можно дотянуться рукой, молния сверкает и озаряет все вокруг бледным холодным светом, озеро, слово бушующее море, заходится волнами, бурлит и пенится.
Не помню, как выскочила из воды и натянула шорты. Кручу педали практически наугад. Дождь льет, как обезумевший, размывая дорогу, заливая глаза.
Уже на полпути к дому, понимаю, что не могу ехать дальше — силы иссякли, руки-ноги не слушаются. Идти также затруднительно, нагруженный велосипед то и дело норовит свалиться в мокрую траву, ноги вязнут в песке, отчего каждый шаг требует неимоверных усилий.
Рука непроизвольно тянется к сотовому. Но кому мне звонить? Я никого здесь не знаю. Кроме соседа дяди Вани и семьи Риты, мне и обратиться-то некому. Но дядя Ваня утром в город собирался. Из-за непогоды трасса вероятно перекрыта, так что вернется он только завтра. А у Риты гости. Беспокоить не хочется.
В раздумьях я не замечаю непонятно как оказавшуюся прямо на дороге ветку березы. Зацепившись ногой, теряю равновесие, и через каких-то пару секунд я лежу на мокрой вязкой земле, придавленная велосипедом и его — черт бы его побрал! — грузом.
«За что мне такое наказание?!» — цежу я сквозь зубы, пытаясь выбраться из-под навалившихся на меня вещей. Но уже в следующую секунду оказываюсь на ногах, свободная от велика и пакета с тряпками, а в шаге от меня стоит участливо улыбающийся, ростом с два метра, сероголубоглазый мужчина, худощавый, темноволосый и очень… аристократичный. Клетчатый пиджак, распахнутая на груди белая рубашка, светлые брюки, рыжевато-коричневые оксфорды. Тут что, проходит фотосессия для немецкого каталога?
— Э… Здрасьте, — пытаюсь быть вежливой я, одновременно ища глазами местонахождение велосипеда — на случай, если этот дядя Степа окажется маньяком или эксгибиционистом.
— Хелло, — улыбается в тридцать два зуба мой спаситель, протягивая руку для пожатия. — Я — Ричард. Вы в порядке?
Ричард? Так это что, тот артхаусный актер из Англии? С породистым носом и взором орла. Только этого мне не хватало.
И он спрашивает, в порядке ли я? Не знают, что он там видит. Но зрелище, полагаю, так себе. Мокрая, грязная… Злая...
— Я в порядке, — несколько грубовато отвечаю я. — Благодарю.
«Мужчина. Да еще актер. Держись от него подальше, Вита! И, чем дальше, тем лучше».
— Ваш велосипед… — Ричард указывает взглядом на едва не раздавившее меня средство передвижения. — Кажется, у него колесо спустило.
— О… — сникаю я. — Да. Наверное…
— А вы — Виталина Романовна, не так ли?
— Что? — пугаюсь я. — С чего вы взяли?
— Простите. Ошибочка вышла. Просто дочка моего друга очень переживает за какую-то Виту, которая живет с ними по соседству. Она уехала в райцентр и все еще не вернулась. А тут эта стихия разыгралась и… Я как раз возвращался из магазина неподалеку и увидел вас и… подумал, что вы та самая Вита…
— Ритка! — выдыхаю я. — Она волнуется, да? Вы отвезете меня к ней? Пожалуйста.
— Да, но… — Англичанин не на шутку озадачен. — Вы же сказали, что не Вита.
— Я впервые вас вижу! Откуда мне было знать? Может вы вор какой-нибудь. Или маньяк. Я не открываю своего имени первому встречному.
На лице англичанина появляется странное выражение.
Неужели я угадала и этот человек маньяк?
— Логично, — наконец расплывается в улыбке мужчина. — Я об этом не подумал. Вы садитесь в машину, а я пока положу ваш велосипед в багажник.
Забираюсь на заднее сиденье огромного внедорожника и вдруг понимаю, насколько я замерзла, устала. И, кажется, сахар упал. Чтобы отвлечься, откидываю все еще влажную голову на кожаное сиденье. Только бы не уснуть…
— Так значит вы — та самая Вита, — широко улыбается англичанин, усаживаясь за руль.
— Что значит «та самая»? — морщусь я от нехорошего предчувствия. Что там про меня Ритка могла наболтать?
— Обворожительно-загадочная графиня, вдова, к тому же еще и писательница.
— Вот еще! — прыскаю я. — Никакая я не графиня. И не вдова. Загадочная?! Пф. Придумает тоже.
— Остается… «обворожительная писательница». — Ричард окидывает меня со своего места долгим изучающим взглядом. — Я бы сказал, ОЧЕНЬ обворожительная.
Чувствую, что краснею. Что за чертовщина?! Я уже забыла, когда в последний раз краснела от смущения. По-моему, неприлично делать такие комплименты мало знакомой женщине. Он что, забыл где находится? Мы не в Англии, и тут подобные подкаты не проходят. Похоже, стоит объяснить этому самоуверенному англичанину, что я — не та женщина, на которой он может тренировать свои донжуанские приемчики.
— Кхм… Могу я попросить вас смотреть на дорогу, а не на меня? Не хватало еще врезаться в какое-нибудь дерево или столб, — добавляю я уже тише.
— Как будет угодно, — усмехается англичанин, отворачиваясь. — Вы не любите комплименты?
— Скорее, мужчин, которые раздают их направо и налево.
— Вот как? Печальный опыт?
Встрепенувшись, встречаю в зеркале заднего вида его серьезный, сосредоточенный взгляд, и в груди поднимается волна злости и раздражения. Да кто он такой, чтобы понять, что я чувствую? Разве может знать этот лощеный франт, как больно внутри при одном воспоминании о все еще любимом мужчине, которому ты не нужна… который никогда не любил тебя, а лишь использовал для удовлетворения своего свободолюбивого эго… и которого, несмотря ни на что, ты по-прежнему ждала…
Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться и не наломать дров, расцарапав этому педанту его ухоженное загорелое личико, и отворачиваюсь к окну — от греха подальше.
— Простите, если лезу не в свое дело… — продолжает он участливо.
Вот именно. Это не твоего ума дело.
— Мне жаль, если я затронул больную для вас тему…
Он вообще когда-нибудь заткнется?
— Рита говорила, что у вас сейчас сложный период…
Из ушей готов повалить дым — так я
