Оппортунистка - Таррин Фишер
Схватив его за руку, я тяну его к огню.
Следующие четыре дня мы уютно сидим в палатке, даже когда температура падает до четырех градусов. Мы едим суп из консервов и спорим о том, чья очередь спать у электрического обогревателя. Когда снаружи темнеет, мы ставим шезлонги поближе друг к другу и заворачиваемся в одеяла, чтобы смотреть на костер.
Калеб все время вспоминает о том, что я так и не заполнила заявления в юридические школы, а я в ответ вспоминаю о том, что он так и не сделал предложение Леа. К тому времени, как мы заползаем в наши отдельные спальники ночью, мы оба глупо улыбаемся. Каждую ночь Калеб втягивает меня в диалог, от которого пальцы у меня на ногах покалывает даже через четыре пары носков.
– Оливия?
– Да, Калеб?
– Я буду сниться тебе сегодня?
– Заткнись.
А потом он смеется своим прекрасным сексуальным смехом.
Глава 11
Прошлое
– Ты меня любишь?
– Что, прости?
– Ты любишь меня? Это довольно простой вопрос. Или мне стоит задать его на другом языке? – Он перекатился на живот и навис надо мной. – M’aimez-vous? Mi ami?
Калеб, свободно говоривший на французском и итальянском, явно выпендривался. Трава подо мной щекотала мне спину.
Мы встречались к тому моменту ровно год, и я успешно избегала ответа на этот вопрос всеми возможными способами, включая прямое игнорирование. Но было трудно думать обо всех этих техниках уклонения, когда Калеб Дрейк был так близко от моего лица и внимательно смотрел на меня, не мигая. Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, подумала о миллионах голодающих детей в Африке. Мы отдыхали на природе в Джорджии, к моему неудовольствию. Я устала и вспотела, и на мне были вчерашние штаны. Мы находились здесь уже двадцать четыре часа: помимо этого дурацкого вопроса я получила только миллион укусов насекомых и ноющие мышцы.
– Когда я вернусь домой, то проспонсирую одного из тех детишек в Кении, – сказала я, почесывая колено. – Ну, из той рекламы про благотворительный сбор пожертвований.
Калеб молча смотрел на меня.
– Я… я… люблю… мороженое, – сказала я, ерзая под его взглядом. – И я люблю горячий душ и чистую одежду.
– Оливия? – сказал он предупреждающе.
– Калеб, – ответила я ему в тон.
Он нахмурился, и я отвела взгляд. Не то чтобы я тут была одна такая – он тоже не говорил мне, что любит меня, хотя частенько задавал этот вопрос.
– Почему ты все время меня об этом спрашиваешь? – Я вздохнула, срывая травинку с земли.
Я начала рвать ее на мелкие кусочки и бросать их на ветер.
– Почему ты никогда не отвечаешь?
– Потому что это сложный вопрос.
– На самом деле все просто – или «да», или «нет». С вероятностью в пятьдесят процентов ты ответишь правильно.
Если бы это было так просто… Любила ли я его в тот момент? Я любила его с первой встречи – с того самого момента, как наши жизни впервые пересеклись. Но не могла сказать ему об этом: я не знала как. Каждый раз, когда я пыталась, слова застревали у меня в горле.
– Ты давишь на меня. – Я оттолкнула его и села, отряхивая руки о штаны.
Калеб вскочил. Заметался по поляне. Потом остановился и посмотрел на меня, явно закипая.
– Я никогда на тебя не давил.
Я побелела. Это правда. Было некрасиво с моей стороны сказать подобное двадцатитрехлетнему парню, который никогда не жаловался, что его девушка всегда останавливается на поцелуях.
– Ты пытаешься заставить меня сказать то, что я сказать еще не готова, – выдавила я, отводя взгляд.
– Я пытаюсь выяснить, к чему мы движемся, Оливия. Я уже знаю, что ты меня любишь.
Я шокированно уставилась на него, но он только пожал плечами.
– А вот то, что ты не можешь сказать об этом, – это проблема. Я тебя люблю.
Моя нижняя губа задрожала, как бы жалко это ни выглядело. Грудь сдавило, дышать стало тяжело. Он любил меня.
– Ты не можешь сказать это, потому что не доверяешь мне. А если ты мне не доверяешь, то я не могу быть с тобой.
В груди мгновенно поднялась паника. Он что, угрожал мне?
Калеб все еще нависал надо мной, так что я встала. Разницы, правда, большой не было – он выше меня сантиметров на тридцать.
– Я ненавижу тебя, – сказала я.
Он рассмеялся.
– Ты ведешь себя, как ребенок. Я не буду сейчас с тобой спорить.
И он ушел, оставляя меня озадаченно и радостно переваривать новую информацию.
Он любил меня. Я упала обратно на траву и улыбнулась, глядя в небо.
Позже, когда я устала хандрить у озера, я вернулась в нашу палатку и угрюмо села там. Калеб так и не пришел, а мне хотелось есть. Я копалась в наших припасах, когда он зашел в палатку, отогнув полог. Наши взгляды встретились, и я выронила пакет с кренделями, который держала. Что-то было не так: на его лице читалась решимость. Он что, собирался порвать со мной прямо сейчас? Я приготовилась к разговору и начала перебирать мысленно все нехорошие вещи, которые могла бы сказать ему в ответ.
– Ты избалована.
– Я сирота, – заметила я. – Кто меня избаловал?
– Я тебя балую. Я прощаю тебе слишком многое. Я даю тебе слишком много свободы, и ты этим пользуешься.
– Я не твоя собственность, чтобы ты «давал мне свободу», – возразила я, злобно щурясь. – Только мудаки так выражаются.
Я отвернулась, но он схватил меня за запястье и притянул обратно.
– Ты принадлежишь мне, – сказал он, прижимая меня к груди и удерживая.
Я уставилась на него, потрясенно открыв рот.
– Нет. – Я мотнула головой, уже не уверенная в том, о чем именно мы говорим.
Мои запястья были такими узкими, а ладони, сжимавшие их, такими большими, что я даже не пыталась вырваться.
– Отпусти.
Он прижал меня крепче. Мы были так близко, что я чувствовала его дыхание на своем лице.
– Кому же ты тогда принадлежишь? – спросил он с вызовом.
– Самой себе. Не тебе и не кому-то еще… никогда.
Я чувствовала себя капризной и глупой, но все равно задрала подбородок, упрямо глядя на него.
Взгляд Калеба был холодным и жестким. Он рассмеялся своим глубоким гортанным смехом.
Затем он посмотрел мне в глаза и сказал:
– Значит, ты хозяйка своего тела, так?
– Да! – выплюнула я.
Во мне кипел гнев, похожий на лаву. И я готова
