Сладкая месть под Рождество - Морган Элизабет
Искал ли Дэмиен меня в интернете, чтобы выяснить, кто я такая или кем была раньше? Или кем я хотела стать?
– Что случилось? – спрашиваю я, слыша его унылый тон.
– Ненавижу это. – На том конце раздается вздох, и я живо представляю себе, как он проводит рукой по своим волосам. – Я правда, правда ненавижу, черт возьми, делать это.
У меня внутри все обрывается.
Я молчу.
– Не хочу отменять завтрашнюю встречу.
На удивление, моя паника ослабляет свою хватку.
Он не выяснил правду. Он просто хочет перенести нашу встречу. Или отменить.
– В два часа мне нужно быть в суде по срочному делу, а все выходные я буду готовить кучу гребаных бумаг, чтобы подать их в понедельник.
– О боже, конечно. Никаких проблем.
Это ощущение мне, по крайней мере, знакомо.
Работа на первом месте.
Судебные дела на первом месте.
И на самом деле вообще все остальное на первом месте.
Та часть меня, что оборвалась внутри, когда я подумала, что он раскусил меня, там и осталась, потому что интуиция в очередной раз подвела меня. Он не классный парень. Не идеальный мужчина, не воплощение мечты.
Он ненадежный, безответственный, прямо как все они.
Как Ричард.
Как мой отец.
– Если бы это было обычное дело, я бы выкрутился, но этот случай из практики на общественных началах. – Я замираю, заинтригованно ожидая продолжения. – Домашнее насилие и опека.
– О боже, – тихонько вздыхаю я.
– Она наконец набралась смелости уйти от него, придумала, как это сделать, а когда ушла, он избил ее почти до смерти. Она только выписалась из больницы, а дети теперь у него. И хрен знает, почему они достались ему, но она должна бороться за них. Завтра мы в экстренном порядке ждем судебный приказ о защите детей, а мне нужно подготовить документы об опеке и разводе, чтобы подать их в понедельник и запустить процесс.
– Конечно, боже, Дэмиен… это ужасно. – Я замолкаю в нерешительности. – Глупо, конечно, даже произносить это, но если я могу что-то сделать…
Он смеется.
И опять это не насмешка надо мной. Этот смех… другой. Непринужденный, искренний, веселый смех.
– Я мог бы догадаться, что человек с такой доброй душой, как у тебя, это предложит. – Он снова вздыхает. – Вообще-то ты могла бы сделать мне одолжение.
– Да, конечно, говори, – искренне отвечаю я.
Дело хорошее, а Дэмиен еще лучше. Так что, если я могу чем-то помочь, я всеми руками «за».
– Шэрон, моя клиентка, очень волнуется насчет завтрашнего заседания. Она все еще в синяках после побоев и не видела своего мужа с того самого вечера.
– Ясно…
– Я купил ей одежду, в которой она будет чувствовать себя достойнее и увереннее в суде.
Боже, какой он милый.
Чертовски милый.
– Но я ничего не смыслю в макияже. – Он делает паузу, и я начинаю понимать, к чему он клонит. – Можно ли привезти ее завтра к тебе? Ты же работаешь утром, да?
– Привезти ее ко мне?
– На работу. Я заплачу, конечно. Но можно ли привезти ее к тебе, чтобы ты сделала ей макияж и придала уверенности перед встречей с этим монстром?
Боже.
Боже, боже, боже.
Этот мужчина настолько заботлив, что верится с трудом.
– Ты хочешь, чтобы я…
– Слушай, если так нельзя или тебе будет неловко, то все в порядке. У нее просто синяки, которых она стесняется и…
– Нет, – перебиваю я его.
– Ладно, ничего страшного, я…
– Нет, в смысле да.
– Да?
– Да, я с удовольствием помогу. И нет, тебе не нужно за это платить.
Он смеется, и этот звук будто превращает мою кровь в теплый и тягучий кленовый сироп.
– Я, конечно же, заплачу.
– Нет, правда, – смеюсь я. – Консультации по макияжу бесплатные.
– Ты заслуживаешь, чтобы тебе заплатили.
– У меня почасовая оплата. Если ты и впрямь хочешь заплатить деньги, то после макияжа я могу собрать для нее косметичку, а ты купишь ее, чтобы в следующий раз, когда твоей клиентке понадобится накраситься, тебе не пришлось везти ее на Лонг-Айленд.
– А что, если мне нужен повод, чтобы увидеть тебя? – спрашивает он приглушенным хрипловатым голосом.
Боже, у этого мужчины просто охрененный голос.
– Назначьте время, и мы посмотрим, что можно сделать, мистер Мартинес, – говорю я, понизив голос.
– Хотел бы прямо сейчас. Отправь мне свое расписание. Хочу узнать, когда ты свободна.
В его голосе звучит то же нетерпение, что и в моем.
– Это же у тебя напряженный график адвоката. Так что ты скажи, когда ты свободен, а я подстроюсь, – говорю я, откидываясь на своем диване и утопая в нем. – Я всего лишь визажист в торговом центре.
– Прекрати.
– Что?
– Не говори о себе в таком тоне.
– Я не говорю ничего, что не было бы правдой.
Я произношу эти слова беззаботно, словно мне плевать, но за ними скрывается правда, о которой я не хочу говорить.
– Ты делаешь важное дело. Мы говорили об этом.
Странно. Отчасти я до сих пор думала, что это просто была милая, ничего не значащая беседа, типа такой, которую ты поддерживаешь, когда хочешь спать, но у тебя в постели обнаженная женщина.
– Это всего лишь макияж.
– Завтра благодаря тебе эта женщина станет увереннее в себе и сможет предстать перед мужчиной, который был тираном и мучил ее и детей. Этот мужчина пользуется своим положением и деньгами, чтобы вселить в нее страх. Твоя небольшая поддержка – это важно.
Я молчу.
По правде говоря, я обожаю делать макияж, подбирать цвета и находить идеальное сочетание средств, которые позволят женщинам чувствовать себя превосходно. Я уверена, что косметика может изменить человека, вселить в него уверенность, вернуть искорки в глазах. Макияж в силах спрятать недостатки и подчеркнуть уникальность. Макияж сам по себе искусство, а я художник.
Но большинство людей воспринимают это как нечто милое, но необязательное. Что-то неважное, как будто его кто угодно может сделать. Над человеком смеются, если он каждый день делает себе макияж по любому случаю – на тренировку, на работу или чтобы подбросить детей до школы. Люди – в основном женщины – получают тонну дерьма в ответ на свои попытки почувствовать себя лучше.
И чаще всего мне все равно. Я понимаю, что не все видят в этом ценность. Не каждый поймет, что речь идет не просто о косметике и самолюбовании. Это нечто большее, чем стремление хорошо выглядеть в глазах других. Речь идет о комфортном ощущении себя в своем собственном теле, о выражении себя. И здесь гораздо больше значения имеет тот, кто делает себе