Эгоист - Дарья Белова

Наш поцелуй длился пару секунд, но сердце успело отбить минутный марш. С каждым вдохом грудью касаюсь Майка, и приятные вибрации растекаются по телу.

Его взгляд, быстро скользящий по лицу, перекручивает чувства раз за разом. Я попала в водоворот.

Как он вообще посмел прикасаться ко мне после всего, что вытворял?

Замахиваюсь. Ладонь горит. Что у него за щетина такая невидимая, но острая и колючая? Все ненормально с этим гонщиком.

– А это за что?

Майк трет щеку и смотрит с обидой. Оба пытаемся справиться со сбившимся напрочь дыханием. Или еще кое с чем. Марино пытается прикрыть свой пах. Мои руки дрожат после внезапной, болезненной близости.

Я успела забыть, каково это, когда Майк Марино целует.

– За твой язык у меня во рту!

– Он там не в первый раз, как бы!

Бьем друг друга взглядами, отворачиваемся.

Мышцы на спине Марино перекатываются, он то и дело сжимает руки в кулаки. Я вижу, как ему тяжело справиться с чем-то внутри себя. Может, это обида, что я не позволила ему зайти дальше, может, потому, что унизила уже второй пощечиной. Этот итальянец довольно высокомерен, а тут я, простая девчонка из Сибири.

– Это было больно, – круто разворачивается и снова оказывается где-то поблизости, – удар у тебя, блин… Всю чуткость из меня выбила. Забудь теперь о ней.

– У тебя ее и не было, – приблизившись, выговариваю злобно каждое слово.

Замолкаем одновременно.

Сколько же всего мы наговорили за это время. Хоть часть из них правда? Ведь самого главного мы и не сказали.

– Не было, значит, – спокойно повторяет, но глаза покрываются ледяной корочкой, и в комнате становится холодно от перемены настроения моего гонщика, – да ты тоже так себе была, жемчужинка.

От негодования снова поднимаю руку, но Марино уже наученный горьким опытом перехватывает ладонь с громким, но довольным цыком.

– Так себе?

– Именно! Так себе.

Задыхаюсь. Майк дергается, приоткрывает губы и смотрит на мои. Снова в воздухе повисает ожидание чего-то. Смыкаю губы, снова приоткрываю, облизываю. Дыхание сбивается. Меня разрывает от желания. Но лучше пусть разорвет. Я не сдамся самовольно в руки этому эгоисту.

– Пошел ты! – выплевываю.

Горю вся. Дай мне волю, снова бы ударила, била бы кулаками по сильной груди, пока не выгнала со своей территории и из своих мыслей. Кричала, ругала, раздирала бы ногтями.

– Пошла ты!

Моргаю завороженно. Я не ослышалась? Посмеиваться начинаю, уставившись во все глаза на этого наглого, бесстрашного типа, в которого смогла когда-то влюбиться. А он стоит, подперев меня к стене и захватив руки за запястья. Коленом ноги раздвинул.

Выть от бессилия начинаю.

– Уходи, Марино. Видеть тебя не могу.

– Уйду.

Накрывает снова мои губы, толкается языком чуть ли не до горла и будто отпускать не собирается. Брыкаюсь, скинуть его тяжесть с себя хочу. Целует зло и жадно. На грани удовольствия и жалящих ощущений. В рот мычу, и я надеюсь, он не воспринимает это как знак моего согласия. Ведь я… Против?

В ушах шумит, ребра гнутся, позволяя сердцу биться по телу, как мяч.

Когда хватка на запястьях чуть ослабевает, кладу руки на его плечи, освобождая себя от навязанного плена. Майк ведет по ребрам, чуть щекоча, останавливается у груди и медлит.

Дрожу в его руках.

Всхлипываю от внезапно возникшего желания банально сдаться. Марино победил свой страх перед гонкой, пришел первым, каждый раз сражается со скоростью в триста километров в час, ветром и плохим сцеплением. Что ему мои оскорбления и пощечины?

– Я ухожу, – лбом опирается на мой и говорит.

Обхватывает мою талию руками. Мы танцуем, но двигаемся еле-еле. Забываться начинаю. В его объятиях хорошо, как раньше.

– Уходи, Марино. И забудь сюда дорогу.

Скулы Майка заостряются, я слышу протяжный усталый вздох. Под пальцами натягиваются мышцы, и я готова уже услышать порцию итальянских ругательств в свой адрес.

Думаю над острым ответом. Не позволю уйти Маку и не бросить едкий словесный удар.

– Уже забыл, Жемчужина. Мне вообще здесь никогда не нравилось.

Марино в секунду отрывается от меня, от стены. Отталкивается и хлопает дверью. После него только аромат его туалетной воды в носу щиплет и раздражающие меня волны злости царапают.

Одергиваю юбку. Она как-то успела задраться почти до пояса. Или итальянец постарался. За руками Майка вообще надо следить.

Ладонью тру область сердца. Там словно колючка застряла. Потом прикусываю ладонь, чтобы не закричать.

К окну бросаюсь и открываю настежь.

Марино выходит быстрым шагом из подъезда. Его ждет такси. Не отпустил, потому что знал, что вернется? Или забыл?

– Ненавижу тебя! – кричу на всю улицу. – Ненавижу! Ненавижу!

– Знаю. Я к тебе тоже не пылаю чувствами.

Схлестываемся взглядами, в каждом – сотни пуль, которые пробивают любую броню. Я думала, моя крепкая, нерушимая. Но ошибалась.

Под звук уезжающей машины закрываю окно и с рвущимися чувствами начинаю наводить бардак на своих крошечных метрах. Швыряю вещи, кидаю что-то в стену. Ногами толкаю стулья. Ударяюсь. Плачу, плачу, плачу… Места не могу найти, куда приткнуться.

Не пылает он чувствами!

Дом ему мной не нравился!

Ушел…

Тру щеки, чтобы они быстрее высохли от слез. Складываю губы трубочкой, выравнивая дыхание. В воздухе все еще запах горького лимона, который ассоциируется у меня только с Майком.

Мне не хотелось, чтобы он уходил. Мне нужно было, чтобы он продолжал целовать. Чтобы остался.

Стены никогда не давили на меня еще так, как сейчас. Потолок низкий, тишина густая. Эхо звучит: «Брошена».

«Завтра в девять заеду. Завтракать пойдем. Ненормальная!».

Сквозь слезы смеюсь. И правда ненормальная. Прогнала, но адски скучаю. А когда он целует, бью, что посмел прикоснуться ко мне.

Упертый итальянец. Головой качаю, время назад отмотать хочу. В тот август. Снова прожить каждый день с ним. Может, получится понять, где мы ошиблись.

«Я просила же тебя забыть ко мне дорогу».

Пишу, снова ругая себя. Просто «Ок» написать не могу. Мой мозг, язык и чувства – это три разные вещи. Три разные жемчужинки. Не-нор-маль-ны-е!