Воровка - Таррин Фишер
– Я люблю тебя, – шепчу я ей на ухо. Она пытается вырваться, но мои руки все еще оплетают ее талию.
– Калеб, не надо.
Она внезапно выходит из оцепенения. Ищет опору своими длинными ногами, чтобы оттолкнуться от меня.
– Почему нет?
– Потому что это неправильно.
– Неправильно для меня любить тебя? Или для тебя неправильно любить меня?
Она плачет. Я слышу, как она шмыгает носом.
– И то, и другое.
Ее голос, переполненный эмоциями, срывается со звуком, похожим на раскалывающийся хрусталь. Вместе с ним дает трещину моя выдержка, моя игра, мое сердце.
Когда я говорю, я звучу охрипшим. Слепо смотрю на воду.
– Я не могу держаться от тебя подальше. Я пытался целых десять лет.
Она всхлипывает. Больше не пытается вырваться, но цепляется за дистанцию между нами. Когда она отклоняется вперед, подальше от меня, я ощущаю себя так, будто потерял что-то важное. Я провел без нее столько лет, что теперь отказываюсь отпускать ее. Она в моей власти, и я собираюсь воспользоваться преимуществом. Мягко перебираю ее волосы, наматывая на кулак, и осторожно тяну на себя, пока она не откидывается мне на грудь. Она позволяет и, кажется, не имеет ничего против того, чтобы быть скованной.
Скованной. Связанной. Я бы с удовольствием наказал любовь своей жизни, выпоров так, как она того заслужила.
Целую ее в висок – единственное, куда я могу дотянуться, – и переплетаю наши пальцы, обхватывая ее руками. Она уютно пристраивается к моему боку, пробуждая во мне знакомую приятную боль.
– Питер Пэн, – говорю я.
Пять секунд она взвешивает свои слова, после чего говорит:
– Когда я с тобой, все мои эмоции, какие я только способна чувствовать, достигают пика и сметают меня, так что я тону в них. И мне хочется бежать к тебе – но и бежать от тебя.
– Не нужно… не нужно бежать от меня. Мы справимся.
– Мы не знаем, как любить друг друга правильно.
– Чушь, – говорю я, губами задевая ее мочку. – В тебе полно любви, которую ты просто не можешь поднять на поверхность. Некоторые вещи ты не можешь произнести вслух. На данный момент у меня нет возражений. Я знаю, что оно там, в тебе. Мы страдали друг из-за друга, но мы уже не дети, Оливия. Я хочу тебя.
Отпустив ее лишь на миг, я переворачиваю ее лицом к себе, так, чтобы она оказалась между моих разведенных ног.
Беру ее лицо в ладони, проводя пальцами по ее волосам, укладывая их ровной волной. Она не сможет отвернуться от меня сейчас.
– Я хочу тебя. – Я говорил это прежде, но она так и не поняла. Она все еще убеждена, что я брошу ее. Так же, как сделал когда-то.
Ее губы дрожат.
– Я хочу детей, твоих, от тебя, и твою злость, и твои холодные голубые глаза… – давлюсь собственной искренностью, и теперь отвернуться нужно уже мне самому. С трудом заставляю себя посмотреть ей в глаза и отчетливо понимаю, что если не смогу переубедить ее сейчас, то не смогу уже никогда. – Я хочу отмечать с тобой годовщины в ресторане, упаковывать для тебя рождественские подарки. Хочу ссориться с тобой из-за всяких глупостей, а затем не выпускать тебя из постели, заслуживая твое прощение. Хочу чаще кидаться друг в друга тортами и выбираться в походы с палатками. Я хочу будущего с тобой, Оливия. Умоляю, вернись ко мне.
Все ее тело пробирает дрожь. По ее щеке скатывается слеза, и я ловлю ее кончиком пальца.
Притягиваю ее к себе, придерживая за шею, так что мы приникаем друг к другу лбами, почти в поцелуе. Поглаживаю ее по спине.
Она хватает ртом воздух, пытаясь поймать нужные слова, – и по ее виду я не могу понять, хочу ли их услышать. Мы так близко друг к другу, что, если качнуться на миллиметр вперед, получится поцелуй. Но я жду ее.
Наше дыхание смешивается. Она сжимает мою футболку до побелевших костяшек пальцев. Я понимаю, насколько ей нужно цепляться за что-то. Я и сам едва балансирую на грани, пытаясь устоять от того, чтобы обрушиться на нее.
У нас обоих грудь вздымается, подобно морским волнам. Я слегка касаюсь ее носа своим, и это лишает ее самоконтроля. Руками она обвивает мою шею и целует меня.
Я не целовал свою любовь месяцами, и теперь это словно впервые. Она приподнимается на коленях, практически ложась на меня, и мне приходится наклонять голову, чтобы дотянуться до нее. Мои ладони блуждают под ее платьем, между ее бедер. Кончиками пальцев я чувствую ткань ее белья, но не нарушаю границы.
Мы целуемся медленно, лишь губами, отрываясь друг от друга время от времени, чтобы встретиться взглядами. Ее локоны завесой ограждают нас от окружающего мира, и мы целуемся, скрываясь за ней, забывая обо всем, кроме друг друга.
– Я люблю тебя, – говорит она прямо мне в губы. Я улыбаюсь так широко, что приходится остановиться. Когда в дело вступает язык, ситуация резко накаляется. Оливия чередует поцелуи с укусами, и это очень, очень на меня влияет.
Мое сердце колотится где-то в горле, мозг оказывается в штанах, а руки – под ее платьем. Она отрывается от меня и поднимается, вставая с лежака.
– Хватит – пока бракоразводный процесс не завершен, – говорит она. – Но когда все закончится, возьми меня обратно.
Я тоже встаю, притягивая ее к себе:
– Я услышал только «возьми меня».
Она сплетает руки сзади моей шеи, зубами прихватывает мою нижнюю губу. Я изучаю выражение ее лица.
– Почему ты не краснеешь? Неважно, что я говорю, – ты никогда не краснеешь.
Она усмехается:
– Я просто чрезвычайно крута.
– И правда, – мягко говорю я. И целую кончик ее носа.
Мы возвращаемся к машине – и, как только закрываем двери, раздается звон: телефон Оливии.
Она достает его из сумочки и тут же мрачнеет.
– Что такое? – спрашиваю я.
Она отворачивается, замирая, все еще сжимая телефон.
– Это Ноа. Он хочет поговорить.
Глава 14
Ноа
Я наблюдаю за тем, как мое обручальное кольцо вертится на поверхности липкой барной стойки. Оно становится сплошным золотым пятном, прежде чем замедлиться и упасть с коротким звоном. Я беру его и закручиваю снова. Бармен в дешевой забегаловке, куда я забрел совершенно случайно, меряет меня каким-то мертвым взглядом и ставит передо мной очередную пинту пива. Я об этом не просил, но профессиональный бармен умеет читать своих клиентов. Я кладу кольцо в карман и делаю большой глоток.
Она
