Бывшие. Соври, что любишь (СИ) - Черничная Даша
Никонов медленно оборачивается и вперивается в меня взглядом.
Я подмечаю изменения во внешности мужчины, которые произошли за последние пару дней. Стало больше седых волос, он как-то посерел, будто не спал все это время. Под глазами мешки, а в самих глазах… тоска смертная.
— Уверена, что мы никто друг другу? — спрашивает холодно.
— Ну… да, — даже теряюсь. — А кто мы, Макс? Наше общее прошлое так далеко, что смахивает на легенду.
— Мы поговорим об этом, Ульяна. Обязательно поговорим, — произносит холодно. — А теперь садись в машину.
Мне не нравится, как он разговаривает со мной. Грубо, зло. Но кажется, если я сейчас вступлю в конфронтацию, меня просто размажут по асфальту. Именно поэтому я молча отдаю Максиму свою сумку, которую он тут же уносит в багажник, а сама сажусь вперед, на пассажирское сидение.
Спешу пристегнутся. Руки ледяные и мокрые, подкатывает тошнота.
Никонов трогается излишне резко, я вскрикиваю. Страх застилает глаза. Это первая поездка после аварии, и мне ужасно не по себе.
— Прости, я буду ехать медленно, — говорит Макс и реально выезжает очень спокойно и неспешно.
— Спасибо.
В дороге я более-менее успокаиваюсь. Возле моего дома благодарю Максима, быстро выхожу. Никонов достает сумку и ждет, что я открою дверь в подъезд.
— Дальше я сама.
— Открывай.
— Максим…
— Ульяна, я еле держусь. Пожалуйста, не провоцируй меня, — а у самого глаза красные, будто реально вот-вот набросится на меня.
— Хорошо.
Заходим внутрь, поднимаемся ко мне.
Максим без спроса входит в квартиру, хмурится.
— Почему у тебя так холодно? — спрашивает в шоке.
— Отопление еще не дали, — пожимаю плечами.
В квартире страшно неуютно. Все поверхности ледяные. С тоской осознаю, что в таких условиях придется пожить какое-то время.
— Ноябрь на дворе! — чуть ли не выкрикивает Никонов. — Что значит — не дали?
— Там с котельной неполадки, управляющая мутит что-то. Мы ничего не можем сделать, — развожу руками и устало вздыхаю.
— Как ты собиралась тут жить? — спрашивает шокированно.
— Купила бы обогреватель, — поджимаю губы.
Отчего-то мне становится неловко за свою жизнь. Неидеальную, суровую. У Максима наверняка все иначе. Прислуга, помощники, которые решают любые проблемы.
— Ты не будешь тут жить. Тем более не привезешь сюда Лешку, — выдает решительно.
— Прости? — нет, наверное, мне послышалось.
Максим стоит напротив и буравит меня взглядом.
— Собери вещи. Ты переезжаешь ко мне.
Глава 35
Максим
Я с трудом держусь. Если честно, сейчас у меня одно желание — разнести к херам квартиру.
Эти дни я честно пытался собраться. Выдохнуть и прийти в себя. Отыскать где-то здравый смысл и постараться посмотреть на ситуацию глазами той двадцатилетней брошенной беременной Ульяны.
Молодая, совсем зеленая. Идеалистка, смотрящая на мир в розовых очках и видящая в людях лишь хорошее.
Дал ли я ей что-то хорошее? Вряд ли… если только сына.
Я часто приезжал к Леше, по несколько раз в день. С каждым визитом я все больше и больше находил своего в его чертах. Тот же разрез глаз, губы, волосы. Схожесть с Глебом тоже есть, и она немалая.
А ведь я и раньше ловил себя на мысли, что Леша похож на Глеба, но совершенно не придавал этому значение. Мало ли сколько похожих людей бродит по свету?
Я знал, когда Леше кололи лекарство, от которого он засыпал, и приезжал в это время. Смотрел на него спящего и думал об одном.
Как сейчас поступить правильно?
В квартире Ульяны будущее прояснилось. Она не будет жить в этом ледниковом периоде вместе с моим сыном.
— Что ты сейчас сказал? — Ульяна моргает несколько раз, а я не могу отвести взгляда от ее лица.
Внутри все сжимается от боли.
Ее лицо — совершенное, красивое — сейчас исполосовано мелкими порезами и украшено огромным синяком, который за пару дней несколько раз успел поменять оттенок. Хочется положить на него руку, погладить, унять боль. Ведь наверняка болит…
— Я сказал, что ты сейчас же переезжаешь ко мне.
Пауза. Ульяна снова моргает, будто не может поверить в то, что слышит, а потом выдает твердое:
— Нет.
— Я не спрашивал.
— Ты не спрашивал, а я тебе отвечаю: нет!
Бросаю ее сумку на пол, надвигаюсь на Улю.
— Послушай… знаешь, сколько терпения у меня осталось? Во-от столько, — показываю миллиметр между большим и указательным пальцем.
— А мне что с этого, Максим? — упрямая, зараза. Поднимает подбородок, смотрит на меня свысока, хотя достает мне до плеча. — Что мне до твоего терпения? Уходи отсюда и терпи где-нибудь в другом месте.
— Ты сына своего как сюда привозить собралась? Тут иней разве что на подоконнике не лежит.
— За время, пока он в больнице, отопление, возможно, дадут.
— А если нет? — закипаю, терпения правда не остается.
Ульяна отходит от меня и идет в сторону кухни, резко оборачивается.
— Тебя не должно волновать, как мы будем тут жить, Максим.
— Уверена?
— Да! — выкрикивает.
— Кто отец Леши, Ульяна?
Дергается. Испуганно смотрит на меня, а потом опускает взгляд. Грудная клетка вздымается от быстрого дыхания.
Я не хотел вот так. Напролом. Думал спокойно обо всем поговорить, когда ей станет лучше. Не сдержался.
— Кто, Ульяна? — надвигаюсь на нее.
— Почему ты спрашиваешь? — я не узнаю ее голос.
Подавленный, дрожащий, еле слышный.
— Я видел свидетельство о рождении Лешки.
Она с силой зажмуривается и выдыхает. На меня не смотрит, а я, наоборот, заглядываю ей в лицо.
— Уль… у меня только один вопрос: за что ты так?
Секунда, и она распахивает глаза. Тут больше нет страха, только огонь зла и боли.
— За что я так? — выплевывает мне в лицо. — Ты хотел спросить, за что я так с тобой?
— Почему не сказала?
— Это я-то не сказала? — хмыкает со злостью. — Я как раз-таки тебе сказала, Максим. А вот ты помнишь, что ответил мне? Ах да, конечно, ты помнишь только то, что хочешь. То, что выгодно тебе. Какая чудесная избирательная память. Но я-то ничего не забыла, я напомню тебе каждое твое слово.
Она сжимает кулаки, того и гляди набросится на меня.
— Ты не поверил мне, когда сказала, что я беременна, Максим! Сказал, что это ничего не меняет. Представляешь? Во мне рос твой ребенок, а для тебя это не значило совершенно ничего. Ты мне не поверил, даже не попытался разобраться! Просто сказал, что я тебе не нужна.
Я немею от услышанного, а по лицу Ульяны бегут дорожки слез, губы кривятся в болезненной улыбке.
— А теперь ты стоишь тут и спрашиваешь, за что я так с тобой? А не пошел бы ты, Никонов?
Все-таки толкает меня.
Я прокручиваю в голове наш разговор.
— Я плохо соображал тогда, Ульяна. Практически не спал. Со всех сторон на меня давили…
— Ох, бедненький! — хлопает руками по бедрам. — А рассказать тебе, как я жила-поживала? Как блевала дальше, чем видела, три месяца? Как похудела до неузнаваемости! Как в больницах лежала на сохранении. Как диплом с пузом защищала? А потом на шее у отца сидела, потому что надо было что-то есть, а с маленьким Лешкой я не могла выйти на работу.
— Я не знал ничего, — произношу растерянно.
— Ну вот теперь знаешь, — произносит холодно. — А сейчас уходи, Максим, ты нам не нужен.
Выкрикивает в сердцах, а у самой руки трясутся. Губы дрожат, слезы льются потоком, не прекращаясь.
Я не сдерживаюсь, срываюсь к ней. С силой вжимаю в себя. Ульяна тут же начинает брыкаться, толкается. Но я не отпускаю. Она быстро устает и просто воет мне в свитер, а я глажу ее по волосам.
Руки дрожат, пальцы путаются в ее волосах. Грудину разрывает от чувств. Хер его знает, что делать дальше. Как поступить правильно и распутать все, исправить. Но то, что я не оставлю больше ни ее, ни Лешку — факт.
— Перестань плакать, Уль. Все, успокойся, — прошу сдавленно. — Не надо.
