Самая холодная зима - Бриттани Ш. Черри
Теперь был только я, а той зимой озеро замёрзло. Вероятно, мне не следовало даже выходить туда из-за леденящего ветра, но я поклялся, что каждый день буду стоять перед этим озером, глядя в небо.
Мама сказала мне искать её в рассветах, поэтому, с тех пор как она скончалась, я старался поймать каждый из них, независимо от погоды. Иногда облака закрывали восход, но я представлял солнце за ними. В то утро я очень скучал по маме, и наблюдение за рассветом не принесло облегчения.
Старлет какое-то время была для меня приятным развлечением. На какое-то время она не давала мне слишком много думать о предстоящем дне, но, когда этот день наступил, мой разум не смог справиться с болью.
Прошёл год с тех пор, как мамы не стало.
Сегодня год.
«С днём смерти, мама. К чёрту тебя, ты оставила меня здесь, на этой планете, совсем одного».
А ещё я так скучаю по тебе, что мне трудно дышать.
Я встретил восход солнца, чувствуя себя совершенно опустошённым, затем направился домой и собрался в школу.
В то утро понедельника мне меньше всего хотелось оказаться на еженедельной встрече с Уэстоном. Ковёр из его кабинета убрали, обнажив уродливый паркет цвета дерьма. Уэстон сказал мне, что ремонт находится на промежуточном этапе, заявив, что новое покрытие будет готово только на следующей неделе.
Пол выглядел так же, как я себя чувствовал, – дерьмово.
Уэстон потягивал кофе, оглядывая меня сверху донизу. Честно говоря, я даже не знал, как мне удалось попасть в его кабинет тем утром. Я не спал все выходные. Главным образом потому, что всякий раз, когда я закрывал глаза, накатывали воспоминания о прошлом. А когда этого не происходило, меня преследовали мысли о настоящем.
– Ты что, пьяный? – спросил Уэстон.
Я поднял взгляд и выгнул бровь:
– Смотря кто спрашивает. Уэстон или директор?
– И тот и другой, – заявил Уэстон, ставя чашку кофе на стол.
– Ну, я думаю, ты знаешь ответ, судя по тому, как ты спрашиваешь.
– Сейчас семь утра, Майло.
– А зачем откладывать? – ответил я.
Уэстон не должен был удивляться. Выходные прошли дерьмово. Папа ушёл в запой и доставил мне проблем, когда пришёл домой, пахнущий как обоссанный матрос. Проводить выходные с пьяным скорбящим мужчиной, которого мне приходилось загонять в душ и кормить, не было развлечением. Помимо того, что я заботился о нём, мне приходилось слышать, насколько сильно я его разочаровал. В то утро исполнился год со дня смерти мамы. Так что, простите меня, если я напился перед школой, чтобы попытаться справиться с дерьмом, происходящим у меня в голове.
Уэстон нахмурился. Я не мог понять, он расстроился из-за меня или разочаровался во мне.
Возможно, и то и другое.
– Тебе следовало взять отгул сегодня, – сказал он мне.
– Ты сказал, что я не смогу получить письмо, если не буду ходить на уроки. И вот я здесь.
– Ты здесь, но тебя нет.
«Я здесь, но меня нет».
Он поёрзал на стуле:
– Хочешь поговорить о ней сегодня? Может быть, это…
– Нет, – перебил я.
В тот день я хотел сделать миллион вещей. Я хотел напиться. Я хотел сделать всё возможное, чтобы забыть, что сегодня исполнился год с худшего дня в моей жизни. Мне хотелось меньше чувствовать и скорее исчезнуть – чтобы боль прекратилась. Я бы поверил, что однажды со мной всё будет в порядке. Мне хотелось снова дышать. Мне так чертовски хотелось дышать. Но я не мог вдохнуть полной грудью. По крайней мере, я запретил себе это. С моей стороны было эгоистично дышать, когда мама больше не могла.
Горе было сложным. Один день тебе грустно, а на следующий день ты полон ярости. Иногда, в редких случаях, может быть и так, и так. Такой агрессивно злой, такой удручающе грустный.
– Знаешь, я разрешил бы тебе прогулять, – сказал Уэстон. – Но только сегодня.
– Да ну, возможно, следовало упомянуть об этом, прежде чем шантажировать меня письмом.
– Майло.
– Что?
Его рот приоткрылся, когда прозвенел звонок на первый урок. Больше он не произнёс ни слова, поэтому я наклонился и схватил рюкзак, лежащий рядом со стулом.
– Не могу опоздать на урок, директор Галло, – пробормотал я, поднимаясь.
Он окликнул меня, но я не повернулся к нему лицом. Мне больше не хотелось говорить. Мне не хотелось смотреть в глаза, похожие на её.
Я направился в оживлённые коридоры, пробираясь через зыбучие пески, и остановился прямо у шкафчика Тома.
Он посмотрел в мою сторону:
– Тебя что, автобус сбил?
– Мне нужно кое-что, – сказал я, переходя прямо к делу.
Я не вёл светские беседы и всё ещё чувствовал себя слишком плохо из-за приближающегося дня. Я знал, что мне станет хуже к трем часам дня – времени, когда мама сделала свой последний вдох. Мне не нужно было функционировать в тот момент. Мне нужно было протянуть состояние опьянения как можно дольше.
– Ну и тебе доброго утра, солнышко, – усмехнулся он.
– Серьёзно, Том. Есть что-нибудь?
– У тебя сегодня месячные начались или что-то в этом роде? Ты какой-то раздражённый.
Я молчал.
Он изогнул бровь и немного помрачнел:
– Хреновое утро?
– Что-то вроде того.
На долю секунды в глазах Тома появилась жалость ко мне, но он быстро от неё отмахнулся – знал, что я не потерплю сантиментов. Он полез в рюкзак за баночкой мятных конфет, открыл её и вытащил таблетку.
Идеально.
– Дай мне парочку.
– Чувак, я не знаю, если…
– Я заплачу тебе.
– Ты же знаешь, дело не в деньгах.
– Том. Пожалуйста, – выдавил я.
Я не был человеком, который стал бы что-то выпрашивать, но в тот момент я чувствовал необходимость.
Должно быть, это его сбило с толку. Без вопросов он протянул мне ещё несколько таблеток. Затем он положил руку мне на плечо.
– Эй, чувак. Я знаю, что мы не говорим по душам, но если тебе когда-нибудь понадобится поговорить…
– Нет.
