Сделать все возможное - Р. С. Грей
Я бы открыто оценила проявление поддержки от кого-нибудь другого, но не хочу, чтобы Лукас видел во мне девчонку, которая впервые оказалась в стрессовой ситуации. Работа в сфере медицины подвергла меня гораздо большему стрессу, чем миссис Викерс, и я научилась справляться с этим по-своему.
– Ты рассказала, что случилось, доктору Маккормику? Я дам подтверждение твоим словам, если это необходимо, – он говорит так, будто я нуждаюсь в алиби в деле об убийстве.
Я пожимаю плечами, стараясь не обращать внимания на возникшее желание поблагодарить его.
– Он не был удивлен. Похоже, она и раньше доставляла неприятности. Не думаю, что она вернется.
– Хорошо, и кстати… – Его брови хмурятся, а на лице появляется обеспокоенное выражение. – Знаю, что у тебя все было под контролем, но я не мог просто смотреть и позволять ей так с тобой разговаривать.
Я наклоняю голову и изучаю его.
– Да? То есть ты единственный, кому можно издеваться надо мной?
Наступает тишина, и она отличается от того, что я слышала раньше. Это не просто отсутствие звуков, это больше похоже на то, как задерживается дыхание, или будто нервные слова застряли в нервном горле.
Он поворачивается ко мне, и несколько секунд мы смотрим друг на друга. Его брови снова нахмурены, в моей голове возникает мысль: «Он прекрасен». Мысль возникает из ниоткуда, и я пытаюсь засунуть ее обратно. Жаль, что это не срабатывает. Нет смысла отрицать это. Он стоит и смотрит на меня идеальными карими глазами – это как удар под дых. Мое дыхание учащается, и Лукас замечает это. Он смотрит на меня, как будто чего-то хочет.
Как будто он хочет меня.
Я вся дрожу. Хочу, чтобы он ответил на мой вопрос, чтобы я смогла спрятаться от него в кабинете, но вместо этого он ставит кофе и отталкивается от стойки. Он вторгается в мое личное пространство. Это слишком интимное приближение, он делает это с каким-то умыслом. И когда я понимаю, что прижата к стене, мой сердечный ритм пытается установить мировой рекорд по скорости в книгу Гиннеса. Колибри не смогут со мной тягаться.
Мне нужно посмотреть наверх, чтобы увидеть выражение его лица, и даже это не помогает. Я не могу ничего понять. Разве я оскорбила его? Или возбудила? Я почти смеюсь над вторым вариантом, но затем его взгляд скользит по моим губам, и мне больше не хочется смеяться.
Он наклоняется ниже, и в моем животе все переворачивается. По какой-то непонятной причине мне интересно, поцелует ли он меня? Прямо здесь, прямо сейчас, после двадцати восьми лет войны. Может быть, он понимает, что у него нет шансов идти против меня, используя только мозги, поэтому прибегает к другим частям тела? Но он должен знать, что улица, на которую он толкает меня, ведет в обе стороны, и все мечи, которыми он воюет, острые с обоих концов. Конечно, он больше не тот худощавый Лукас, каким был десять лет назад, но даже с его возмужавшим телом он должен просчитать весь риск, играя на моих чувствах.
Я наклоняюсь вперед, пытаясь показать ему, что близость меня не беспокоит. Мое тело касается его, и я подавляю отвращение. Или это похоть? В любом случае я здесь, чтобы выиграть. Я потрусь об его лицо своим лицом, если придется.
Его тело прижато к моему, а в коридоре слышны голоса. Когда кто-то завернет за угол, ему придется отступить.
– Я задала тебе вопрос, – говорю я и жалею об этом, потому что голос дрожит.
Это все еще часть войны?
Он нависает надо мной и подносит руку к моему горлу. На одну ужасную секунду кажется, что он меня задушит, но вместо этого он проводит большим пальцем по моей ключице. Мягко. Мучительно.
– Если ты подойдешь ближе, я закричу, – предупреждаю я.
– Не думаю, что ты это сделаешь.
Я закрываю глаза, готовясь к смерти, но вместо этого его губы прижимаются к моим. И я все еще жива.
Может быть, больше, чем когда-либо.
Я поднимаю руки, чтобы оттолкнуть его. После двадцати восьми лет это происходит на уровне инстинкта. И когда руки добираются до его груди, мои синапсы, должно быть, перестают функционировать, потому что Лукас Тэтчер целует меня, а я его не отталкиваю. Лукас Тэтчер, проклятие моей жизни и главный герой моих кошмаров, целует меня, а моя здоровая рука обхватывает воротник его белого халата и тянет ближе.
Сильно.
Против моей воли.
Мозг работает на максимальной мощности, но все нейроны лишь сталкиваются друг с другом в попытке объяснить этот обмен. Возможно ли убить кого-нибудь поцелуем? Думаю, это именно то, что он делает: убивает меня своим ртом. Он наклоняется и грубо кусает мою губу. Знаю, что единственная надежда на возмездие – это хорошенько затуманить ему мозг. Поэтому я провожу языком между его губ и углубляю поцелуй.
«Что ты на это скажешь?»
Он издает хриплый стон и прижимает меня к стене. Он удерживает меня своими бедрами, и я смутно осознаю, что либо кафельный пол перестал существовать, либо меня с него подняли. Он удерживает меня так, как хочет, а мое натренированное тело отказывается спускаться. Моя грудь сильно и плотно прижимается к его груди. Даже соски тянутся к нему. Мне нужно сменить трусики, и мне стыдно, но не настолько, чтобы остановиться. Лукас на секунду отступает, с трудом переводя дыхание, и я прыгаю на него, возвращая его губы к себе.
Я скажу, когда все закончится.
Его рука обвивается вокруг моей шеи, запутываясь в распущенных волосах. Я дрожу, и он еще крепче сжимает меня. Боже, как он хорошо целуется. Конечно же. Нет ничего, в чем Лукас Тэтчер не преуспел бы, и я понимаю, насколько он искусен в этом бою.
Это слишком хорошо. Он наклоняет мою голову и хватает за шею. Слегка сдавливает и углубляет поцелуй, пока я не начинаю задыхаться. Пока тяжесть не оседает у меня между ног, и я чувствую его эрекцию на своем животе.
На вкус он как грешное удовольствие, которое, несомненно, станет горьким, когда я снова останусь одна. Мы враги. Противники. И все же, когда Лукас держит меня за талию большими руками и двигает своими бедрами вместе с моими, я чувствую, что мы работаем вместе, чтобы что-то построить. Взаимно гарантированное уничтожение.
– Я звонила им три раза.
Я слышу голос Мэрайи, но он кажется слишком далеким: до нас как минимум мили.
– Правда? Пойду их поищу.
Теперь это доктор Маккормик. Он
