Пустой бокал из-под шампанского - Елизавета Горская
— А что в тебе не так, Вита? — с самым серьезным видом задает вопрос Ричард.
Я даже немного теряюсь.
— Ты хочешь, чтобы я перечислила по пунктам, насколько я… ничтожна по сравнению с тобой?
При последних словах взгляд Ричарда суровеет.
— Ты так плохо думаешь о себе? Серьезно, Вита? Ты настолько слепа, что не видишь очевидных вещей? Это твой супруг так постарался? Или у тебя в доме нет зеркал?
Да уж. Не ожидала от него такой реакции. Уж не думает ли он, что я кокетничаю?
— Дело не в этом, Ричард. Я…
— А может, ты думаешь, что я бабник? Что мне все равно, с кем ходить на свидание, танцевать под луной… кого целовать?
Ричард не на шутку разошелся — я ни разу его таким не видела. На нас уже стали откровенно пялиться.
— Пожалуйста, Ричард. Не говори так громко. На нас же смотрят…
— А мне плевать! Я почти два месяца ждал женщину, которая никак не выходит у меня из головы… я ложусь и просыпаюсь с мыслями о ней… И вот, когда я, наконец, дождался и почти поверил, что счастье возможно, эта искусительница, глядя на меня своими невозможно прекрасными голубыми глазами, задает вопрос, на который на полном серьезе — ну конечно, для нее все предельно серьезно; чтобы сделать хоть малейший шаг, она должна просчитать все «за» и против» и неважно, что из-за ее неуверенности страдают другие люди — и эта женщина ждет ответа на вопрос «правильно ли она сделала, что прилетела?». Вита, если ты так сомневалась во мне… в нас, зачем ты тогда здесь?
И даже не дав возможности ответить, он разворачивается и уходит.
Сглатываю, пытаясь дышать ровно. К глазам подступают жгучие слезы, и через секунду они уже струятся по щекам. На меня по-прежнему смотрит несколько пар глаз, и я поспешно выскакиваю из кофейни, ожесточенно смахивая соленую влагу с лица.
» ГЛАВА 2
ГЛАВА 2
Ричард прав. Я так неуверенна в себе, что ставлю под сомнение любые симпатии в свой адрес. Это так по-детски.
Ведь я прекрасно помню тот волшебный вечер, когда мы были близки как никогда — в обнимку, танцуя под луной, рука в руке. Эти глаза напротив не могли лгать. Я действительно нравлюсь Ричарду. Глупо отрицать очевидное. Я же, в свою очередь, очень люблю его. Ведь я затем и приехала, чтобы сказать ему об этом. И попросить прощение за кажущиеся холодность и равнодушие. С чего вдруг я стала сомневаться в правильности своего решения?
Ответ приходит незамедлительно: я боюсь разочаровать Ричарда и в какой-то момент стать ему неинтересной и поэтому ненужной. Как это было с Азатом. В случае же с Ричардом все гораздо сложнее. Он актер, которого знают миллионы людей (специально прогуглила его имя и оказалось, что он очень популярен в Англии; его поклонницы даже создали что-то вроде общества любителей его творчества, посещают все его спектакли, поджидают возле театра, чтобы взять автограф и сфотографироваться), у него большие перспективы, есть все, что только может пожелать мужчина: слава, деньги, любовь женщин, востребованность в профессии. Что ему могу дать я?
Только свою любовь…
Не знаю, сколько времени я бреду вдоль улиц, погруженная в свои мысли, не замечая ничего вокруг. Слезы заливают лицо, я стираю их рукавом свитера и иду дальше.
Когда ноги начинают гудеть от усталости, а желудок жалобно извещает о голоде, я наконец останавливаюсь в каком-то парке, совершенно не понимая где я и в какой стороне дом семьи Камински.
Так… кажется, я заблудилась.
Шарю в сумке в поисках сотового, переворачиваю все верх дном и тут вспоминаю, что оставила телефон на столике в кофейне.
Черт!
Черт. Черт. Черт.
Как же теперь быть? Я не знаю города. У меня в кошельке около сотни долларов. А мой английский никуда не годится.
Ну надо же быть такой растяпой!
Едва не плача — теперь уже от жалости к себе, дурехе, — смотрю по сторонам. Таблички с названиями улиц мне ни о чем не говорят. Придется искать русскоговорящих туристов. Это ведь просто, не так ли?
Найти в таком огромном городе хоть одного говорящего по-русски человека все равно что искать иголку в стоге сена.
Измученная и голодная, покупаю в киоске жареную рыбу без картошки и сажусь на скамейке в парке. Мимо проходят беспечные парочки, целующиеся или оживленно что-то обсуждающие (само собой, на английском), стремительно пролетают на скейтах подростки, прогуливаются с колясками молодые мамочки.
Мой блуждающий взгляд задерживается на очаровательной девчушке в клетчатом пальто, ковыляющей по тротуару на своих коротких пухлых ножках. Она что-то лепечет на своем попробуй-разбери-хоть-слово языке, светлые кудряшки подпрыгивают в такт движениям.
Смотрю на нее, как зачарованная. Глотаю вдруг образовавшийся ком в горле, пытаюсь сдержать вновь навернувшиеся слезы.
Я тоже такую хочу. Девочку, с кудряшками, лепечущую на своем, только ей понятном, языке. Милую, нежную, смешную. Которая бы также протягивала ко мне свои малюсенькие ручонки, обнимала за шею, тыкалась носом в щеку, смеялась своим звонким заразительным смехом…
И в этот момент я уношусь в мечтах далеко отсюда, — подальше от похожего на лабиринт Лондона, его космических цен и туристов, говорящих на каком угодно языке, только не на русском, — туда, где цветет яблоня под окном, а на мансарде ждет моя незаконченная книга, где Рита бегает по полю с ромашковым венком на голове, пухляк-шмель жужжит, собирая пыльцу на клумбе с пионами, и где Ричард угощает ароматным кофе, улыбаясь неземной улыбкой, обнимает, уверенно ведя в танце, смешит, управляя двуколкой…
Но мои грезы прерывает чей-то оглушительный крик, а в следующую секунду мимо меня проносится парень на скейте с женской сумкой через плечо.
— Help! He stole my bag! Keep the thief! * — за ним вдогонку бежит светловолосая девушка, размахивая в воздухе кулаком и оглушая всех своим пронзительным, как у сирены, голосом.
Я вскакиваю, уже намереваясь бежать вслед за девушкой, когда в поле моего зрения попадает та самая кудрявая малышка, возле которой на корточках присаживается подозрительного вида тип.
Черт. Где же
