Вернись ради меня - Коринн Майклс
– Мама?
– Ш-ш-ш, – быстро говорю я, призывая ее вести себя как можно тише. – Нам нужно идти, милая. Мне нужно, чтобы ты не издавала ни звука, сможешь?
Она кивает, и я мягко улыбаюсь:
– Хорошо, тогда одевайся и бери свое одеяло и мишку.
Пока Хэдли медленно собирается, я хватаю несколько ее вещей. Тишину нарушает лишь звук нашего дыхания.
Через несколько мгновений я беру дочку за руку.
– А как же папа? – тихо спрашивает она, и я слышу боль в ее голосе.
– Нам нужно идти, зайка. Нам нужно выбраться отсюда, и папу будить нельзя. Ты мне веришь?
Ее глаза наполняются слезами, но она кивает.
И снова я чувствую себя худшей матерью на свете. Ни один ребенок не должен выскальзывать из дома посреди ночи. Дом должен быть надежным местом, где исчезают все горести и проблемы. Наш же вместо этого стал местом, где царят крики и насилие.
Но больше я этого не допущу. Больше Кевин и пальцем меня не тронет, а добраться до Хэдли он сможет только через мой труп.
– Хорошо, мы должны быть супертихими, – шепчу я. – И как только мы выйдем за дверь, нам нельзя останавливаться, ладно?
Хэдли утирает слезу и кивает.
– Моя большая девочка. Если папа вдруг проснется, беги в свою комнату и закрой дверь. Запри ее или подопри чем-нибудь. И не впускай никого, кроме меня, хорошо?
Я понимаю, что пугаю ее, но у нас нет времени, и я не хочу, чтобы она сомневалась в своих действиях.
– Мне страшно, – хнычет Хэдли.
– Прости, но нам пора.
– Мы вернемся?
Я качаю головой и прижимаю палец к ее губам. Сейчас или никогда.
Не уверена, что нам стоит идти через задний двор, но в действительности это единственный возможный вариант. Если получится обойти дом незамеченными, у нас будет больше шансов на успех.
Я тяну дочь за собой, прислушиваясь к каждому скрипу и малейшему шуму вокруг. Все звуки кажутся слишком громкими, даже собственное дыхание.
Мы добираемся до двери, и я медленно открываю ее на себя. Уже на улице застегиваю на Хэдли толстовку и говорю, глядя ей в глаза:
– Хорошо, нам пора идти.
– Мам? – в ее глазах так много страха.
– Все в порядке. Нам нужно уходить. Прости, Хэдли. Я знаю, как ты любишь своего папу, и это очень тяжело, но нам… нам нужно уходить.
Хотелось бы мне все ей рассказать, но я не могу. Она не поймет: это будет слишком для нее – милой девочки с огромным сердцем. Однажды дочка вспомнит этот момент и либо поймет, что я делала то, что считала лучшим для нас, либо возненавидит меня до конца жизни. Но в любом случае она будет жива. Это все, что имеет значение.
Я хватаю ее за руку и веду к тому месту, куда выбросила сумку. Как только я надежно фиксирую ее на своем плече рядом с рюкзаком Хэдли, мы быстро огибаем дом.
Нельзя замедляться. Отдохнем, когда отойдем от дома на достаточное расстояние.
Хэдли почти бежит рядом. Мы проходим мимо нашей машины и устремляемся дальше вниз по подъездной дороге.
И в этот момент я слышу, как деревянная дверь хлопает о стену дома.
Он проснулся.
Он здесь.
Он собирается убить меня.
Я ощущаю это всем своим существом. Мои чувства обостряются: лунный свет, прохладный воздух, запахи коров и свежесрубленных деревьев… Если он поймает меня, это будет последнее, что я запомню.
Я смотрю на свою прекрасную девочку, борясь со слезами при мысли, что могу больше никогда ее не увидеть. Ласковый лучик, освещающий мою жизнь. Единственная, ради кого я боролась и жила.
– Беги, Хэдли, – велю я, тяжело дыша. – Беги как можно быстрее и дальше. Найди кого-то, кто тебя защитит. Беги и не оглядывайся. Не останавливайся. Не обращай ни на что внимания. Просто беги.
– Мам?
Я чувствую, что Кевин приближается. Его быстрые шаги слышатся все ближе. Я должна позволить ему схватить меня, чтобы Хэдли могла убежать. Он не сможет угнаться за нами обеими.
– Беги!
Наконец дочь делает то, о чем я прошу.
– Хэдли! – орет Кевин.
– Беги, Хэдли! Беги и не возвращайся! – кричу я на пределе возможностей, желая, чтобы она оказалась как можно дальше отсюда.
И тут Кевин хватает меня за волосы и дергает так резко, что я взвизгиваю.
– Куда-то собралась?
Врать бессмысленно. Он знает, почему мы решили выскользнуть из дома посреди ночи. Мне не вырваться. Грядет худшее, но Хэдли не будет рядом, она ничего не увидит. А еще есть крохотное… совсем малюсенькое утешение в том, что, когда он убьет меня и сядет в тюрьму, она освободится из его лап.
– Ты ее не получишь.
– Ой, думаешь, такая благородная? Думаешь, она не вернется домой к папе?
Меня прорывает на смех, ведь, что самое забавное, она может быть даже не его. Но инстинкт самосохранения заставляет меня держать рот на замке. Может, я и чувствую себя храбрее некуда, но я не настолько глупа, чтобы сделать ситуацию еще хуже.
– Что смешного, Элли?
– Все это, – говорю я сквозь стиснутые из-за пульсирующей боли зубы, потому что Кевин вот-вот вырвет мне волосы. – Ты твердишь, что любишь меня и Хэдли, и опускаешься до такого.
– Вы нужны мне.
– Тебе нужно прекратить нас мучить!
Губы Кевина касаются моей шеи, и он ослабляет хватку.
– Я влюбился в тебя с первого взгляда и знал, что однажды ты бросишь меня. Я боролся за то, чтобы удержать тебя. Потом у нас родилась Хэдли, и я думал, что все будет хорошо. Давно стоило понять, что ты никогда не сможешь хранить мне верность.
Я прикрываю глаза, чтобы подавить любое проявление эмоций. Мне нельзя показывать слабость.
– Отпусти меня, Кевин. Отпусти и дай быть счастливой.
Он отталкивает меня с такой силой, что я падаю на землю, ободрав ладони и колени до болезненного жжения.
– Ты хочешь счастливо упорхнуть, оставив меня одного справляться со всем этим? Нет. Я говорил тебе, что произойдет, предупреждал, чтобы ты не пыталась от меня уйти.
– Почему? Почему я тебе нужна? Ты же не любишь меня, а я не хочу всего этого!
Новая волна гнева прокатывается по его лицу, и я получаю пинок под ребра.
Мне так мучительно больно, что я не могу даже вздохнуть. Там, где до этого красовался синяк, теперь, кажется, может быть что-то сломано. Изо всех сил я пытаюсь встать, но у меня ничего толком не выходит.
– Ты не хочешь всего этого? – кричит Кевин,
