Опекун. Она не для меня.
— А потом в детдом, — хрипло произнес он и взъерошил волосы.
— В детдом? — сам удивился своей несдержанности. — Вы же сказали, что у нее есть родственники!
— Прав их лишили, — вздохнул он, — девчонка здесь постоянный посетитель, прописать ее уже здесь можно, родители, как нажрутся, так буянят.
— Блядь, — не сдержался, — простите, нервы ни к черту. Сколько ей?
— Семнадцать, — пожал плечами врач.
Семнадцать, взрослая почти, ну какой детдом, ее же там сверстники сломают, даже несмотря алкоголиков родителей, не выживет она там, не выживет. Я как никто знал эту кухню изнутри, сам там вырос. Только я все же пацаном был, да и жил там с пеленок, а она чужая и чужих там не любят.
— Сколько она еще здесь пробудет? — спросил я.
— Пару дней максимум, потом отпустим, пациентов у нас валом, мест нет ее здесь дольше держать, — все также грустно ответил доктор. Таким, как он сложнее всего, не умеют они отпускать ситуацию.
Не знаю, что нашло на меня в тот момент. Вынув бумажник, отыскал в нем визитку и протянул врачу, наткнувшись на непонимающий взгляд. Да, друг, я тоже ни черта не понимаю, и логики в моих поступках нет, но девочку надо спасать. А кто ее спасать будет, если никому она не нужна. В семнадцать лет при живых родителях сиротой осталась. Я не из жалостливых, меня вообще хрен проймешь, не торкает, а здесь…
— Здесь мой номер, - пояснил в ответ на невысказанный вопрос, — завтра я приеду, и что бы не происходило, сразу звоните мне.
Врач осторожно потянулся за визиткой, все еще не понимая, зачем я впрягаюсь, в этом мы с ним были похожи.
— Зачем вам это? — он наконец вернул себе способность говорить.
— Пока не знаю.
Не знал, но не мог допустить, чтобы девочке жизнь ломали, что бы там ни было, все можно решить, главное, вовремя вмешаться. И так уж вышло, что вмешаться придется мне.
