Его маленькая слабость
АНЯ
Не успеваю проснуться, но осознаю, что мое тело отрывается от нагретого мной же дивана. Похоже, я уснула перед телевизором. Послушала совет тети Нади и решила включить. Хоть какой-то звук из ящика немного развеивает одиночество.
А куда это, собственно...
Меня начинает пронизывать весенний ветерок, и я невольно льну сильнее к широкой мужской груди. Меня пробирает дрожь. Но не от холода вовсе. Зубы начинают отбивать чечетку.
— П-позвольте, я хотя бы вещи свои заберу? — стараясь не плакать, выдавливаю я.
— Ничего не надо, — отвечает спокойный голос у меня в волосах.
— Холодно ведь, — мое бормотание сродни шелесту ветра.
Должно быть, он меня и не расслышал. Продолжает уверенно идти. А я вся обращаюсь в слух. Да только кроме мерного дыхания своего палача не слышу ничегошеньки.
Глеб вдруг останавливается и присаживается. Моя попа касается холодной ткани, что на ощупь, как брезент. Однако ноги остаются в тепле, на его коленях. Спину обдает жаром, словно от обогревателя.
Чувствую, как Глеб продолжает суетиться подо мной, но пока не могу понять, что происходит.
Очевидно, на дворе ночь. При свете дня моим глазам обычно хоть немного светло. Да и звуков много больше. Машины, что время от времени проезжают по улице. Птицы, в конце концов. А тут только его дыхание и шелест ветра, запутавшийся в свежих листьях деревьев.
Едва не вздрагиваю, когда меня накрывает мягкая ткань. Подтягиваю ее к лицу и по запаху узнаю тот плед, под которым я уснула на диване.
Ничего не понимаю. Разве он меня не выбросить собрался? Или решил в качестве сувенира плед оставить? Но тогда почему я сижу не на какой-нибудь лавке на остановке, а на вполне себе удобном диванчике? Да и судя по моим ощущениям, мы даже из двора не вышли...
Напрягаюсь, когда рядом со мной вдруг скрипит бумага. Что это? Чувствую, что мозги готовы расплавиться от того, как сосредоточенно я пытаюсь понять, что этот звук может означать.
Хочу вспомнить. Хоть что-нибудь.
— Голодная? — наконец прерывает мучительную тишину строгий голос.
Глаза наполняются слезами. Слова не могу выдавить. Молча мотаю головой.
— Надя тебя накормила?
Закусываю губу и киваю. Зачем все эти прелюдии? Пусть просто сделает уже, что собирался!
— И что же было на ужин? — не отстает строгий голос.
Теряюсь. Мне нечего ответить, ведь я соврала. А на ум, как назло, ничего не приходит...
— Открывай рот, — велит серьезно и я, кажется, даже слышу, как он хмурится.
Послушно подчиняюсь, неуверенно размыкая губы. Языка тут же касается нечто соленое.
— Пусть не очень полезно, зато сытно, — говорит он.
Непонимающе жую съедобную палочку. Это картошка фри? Да что происходит, черт возьми!
— Ротик, невеличка, — неожиданно мягко просит Глеб Виталич.
От удивления я выполняю и эту просьбу.
— Наггетсы, — комментирует он. — Подумал, что бургер среди ночи — это слишком жирно. Хотя тебе явно не повредит лишний жир. Тебя что, эти месяцы вообще не кормили?
Он молчит, явно ожидая моего ответа.
— Я без сознания долго была, как мне сказали, — бормочу, пытаясь прожевать наггетс. — Потом в больнице...
— Точно, — перебивает Глеб, устало выдыхая. — Эту баланду больничную вообще жрать невозможно.
Что происходит? Мы просто сидим и болтаем? Вот так, будто мы близки? И судя по голосу, он сейчас вовсе не злится.
Спросонья я плохо соображаю. И пока пытаюсь окончательно проснуться, просто покорно открываю рот.
Закончив кормление беспомощной квартирантки, Глеб откидывается на диване. Я различаю это по тому, как вслед за ним заваливаются мои колени. Напрягаю ноги, пытаясь ему не мешать. Но тяжелая ладонь прижимает их к напряженному торсу.
— Зачем мы здесь? — наконец проснувшись окончательно, решаюсь спросить я.
— На звезды захотел посмотреть, — задумчиво отвечает он.
Судя по направлению голоса, его лицо повернуто ко мне, а вовсе не к звездам. Каждая клеточка моего тела напрягается. Опять мучить будет?
— Издеваетесь? — предполагаю обреченно.
Мощное тело под моими ногами вновь приходит в движение. Где-то на другом конце дивана, куда сейчас как раз тянется Глеб, шелестит бумага. После недолгого замешательства и непонятного скрипа он возвращается на исходную. А я уже и не знаю, чего ожидать.
Теплая ладонь обхватывает мое запястье. На колени ложится нечто невесомое.
— Давай вместе посмотрим. — Мягкая интонация его голоса действует на меня как-то странно. Щеки начинают гореть, а в груди тарабанит сердце. О чем он, в конце концов?
Мои пальцы вдруг касаются острых выступов на куске картона, что оказался на моих коленях. От неожиданности отдергиваю руку, но тут же возвращаю, заинтересовавшись неведомым предметом.
— Теперь видишь? — Я слышу улыбку в его голосе, но не могу понять, что за штуковину он вложил в мои руки.
— Что это? — спрашиваю неуверенно, боясь показаться глупой.
— Смотри. — Он обхватывает своими пальцами мой указательный и ведет по неведомому полотну.
Точка. Вправо. Точка. Вправо. Точка. Вправо. Точка. Вниз. Точка. Вправо. Точка. Вверх. Точка.
Глаза наполняются слезами.
— Медведица, — улыбаюсь я, сама дивясь своей догадке. — Это звезды?
— Да. Карта неба для тебя, — слышу, как он довольно хмыкает. — Вот еще, смотри...
Он вновь ведет мой палец по плотному картону, а я улыбаюсь этой его манере говорить слепой: «смотри»... Будто и нет у меня никаких недостатков. Словно я абсолютно полноценный человек. С которым даже можно на звезды смотреть. Что с ним? Помнится, еще несколько часов назад он со мной даже говорить не желал.
На глаза снова наворачиваются слезы. Но в этот раз я не успеваю их сдержать. И одна предательски падает на наши пальцы.
— Ну чего ты, невеличка? — Это ласковое слово из его уст вынуждает меня чувствовать себя комфортнее рядом с ним. — Не понравилось, что ли?
