Сандра Браун - Влюбленные

Должно быть, в церкви действительно стояла бесшумная сигнализация, потому что, как только мы выбежали наружу, к церкви подъехала полицейская машина. Увидев нас, полисмен выскочил из кабины и, выхватив пистолет, крикнул, чтобы мы не двигались с места и подняли руки. Карл и Генри выстрелили в него почти одновременно, Карл попал полисмену в грудь, а Генри — в голову.

Когда мы уже бежали к своей машине, Генри зачем-то выстрелил по фигурам в вертепе, который был выставлен на лужайке перед церковью, но, кажется, не попал. Он всегда говорил, что не верит ни в Иисуса, ни в Аллаха и вообще ни в каких богов, потому что их нет. Но теперь я поняла, что он лгал. Ведь если он выстрелил в изображение Христа, значит, он его ненавидит. А как можно ненавидеть то, чего не существует?

Больше нам никто не встретился, так что с места преступления мы ушли без помех и с большой суммой денег. Несмотря на это, я все равно чувствовала себя подавленной и, в отличие от Карла и Генри, совсем не радовалась и не ликовала, когда мы погрузились на катер и поплыли на юг. Еще я молилась, чтобы капитан (я не знаю точно, как называется человек, который управляет катером) смог справиться со своей работой, даже будучи в стельку пьян. Я подумала об этом потому, что, как только катер отошел от пристани, мужчины достали виски и начали праздновать и вскоре основательно нарезались.

(Именно поэтому я решила, что могу без опаски достать дневник и сделать эти записи.)

Хорошо бы Джереми понравился его рождественский подарок! Я не видела моего мальчика с прошлого лета, когда мы все вместе ездили в Ванкувер. Он очень вырос и выглядел почти как взрослый мужчина. Когда он меня обнял и поцеловал, то уколол своей щетиной, и это меня просто потрясло. У моего сына растет настоящая борода!

Даже не знаю, когда я теперь его снова увижу. Этой весной Джереми заканчивает школу, и я несколько раз сказала при Карле, как бы мне хотелось побывать на его выпускном вечере. Но вождь делает вид, будто ничего не слышит. Но, быть может, он еще передумает.

Ну вот, уже утро. Я писала несколько часов подряд, и теперь меня тошнит от усталости. Впрочем, может быть, это просто морская болезнь. Наверное, мне нужно пойти в каюту и лечь. Пожалуй, я так и сделаю, но сначала я скажу: с Рождеством, Джереми! Я люблю тебя!

25 декабря (продолжение)

Оказывается, даже в океане можно смотреть телевизор (правда, это потому, что мы плывем недалеко от берега). В новостях все время рассказывают об ограблении церкви. Полицейский, в которого стреляли Карл и Генри, умер; ему было всего двадцать семь, и у него осталась двухмесячная дочка. Когда я услышала об этом в первый раз, меня едва не вывернуло наизнанку. Сославшись на морскую болезнь, я поскорее спустилась вниз — подальше от Карла, который с утра пребывает в отвратительном настроении. Возможно, это последствия вчерашней пьянки, но я думаю, он разозлился еще и потому, что журналисты несколько раз ссылались на агента ФБР Гэри Хедли, который преследует нас уже много лет. Карл его просто ненавидит. Наверное, он немного боится, что Хедли, который поклялся нас изловить, в конце концов выполнит свое обещание и явится за нами.

А еще Карл ненавидит Хедли, потому что агент тоже был в Голденбранче — он упоминает об этом каждый раз, когда журналисты расспрашивают его о нас. Как и я, Карл терпеть не может, когда ему напоминают о том дне. Я уверена, что тогда у него поджилки тряслись. Хотя, разумеется, Карл никогда в этом не признается. Он боялся, что его убьют или поймают, а еще, мне кажется, ему до сих пор стыдно вспоминать о том, что́ он тогда сделал и как сбежал, бросив остальных членов банды и своих соратников мертвыми или умирающими.

Сам Карл, конечно, винит во всем федералов и агента Хедли, который служит для него чем-то вроде живого воплощения государственной судебной машины. Думаю, он не успокоится, пока не увидит этого Хедли мертвым.

Глава 21

Если у Хедли и был какой-то план, ему пришлось на некоторое время замолчать, потому что в кухню вбежали Хантер и Грант. Они проголодались, но, поскольку их завтрак состоял исключительно из сахара и жиров (принявших форму пончиков), Амелия предложила им выбрать: молоко или ничего. Дети выбрали молоко, но пили его без особой охоты, не спеша, словно нарочно испытывая терпение взрослых, которым хотелось как можно скорее продолжить разговор. Наконец стаканы опустели, и Амелия отправила обоих назад в гостиную — досматривать кино.

Как только она вернулась в кухню, Хедли продолжил с того самого места, на котором его прервали:

— Несмотря на все доводы, которые я вам перечислил, детектив Такер по-прежнему не убежден, что убийство Стефани Демарко имеет какое-то отношение к Амелии — кроме, разумеется, того факта, что девушка у нее работала.

— Вот упрямый осел! — выругался Доусон. — А что говорит Уиллс?

— Ничего не говорит. Правда, он не дурак, и интуиция подсказывает мне, что он понемногу склоняется в пользу нашей с Кнуцем версии. Но Уиллс — младший детектив. Этим все сказано. Кроме того, для местной полиции мы — чужаки, злые, пронырливые федералы, которые обожают совать нос куда не следует, и Уиллс, естественно, выступает на стороне коллег. Шериф, с которым Такер поделился нашей догадкой насчет того, что Джереми инсценировал свою гибель, также поддерживает своих сотрудников обеими руками. Он понимает, что может оказаться в весьма щекотливом положении, если мы вдруг окажемся правы, поэтому настаивает на более тщательном анализе найденного нами отпечатка пальца. Что касается Берни, тут его позиция и вовсе не уязвима или почти не уязвима. Шериф считает, что пока старику не предъявлено никакого обвинения, перед законом он чист, а значит, и разыскивать его не надо.

— Но ведь мы установили, что никакого Берни на самом деле не существует, что это просто маскарад…

— Шерифу нужны более убедительные доказательства того, что Берни — это Карл Уингерт. Только тогда он готов поручить своим людям полномасштабные розыски скрывающегося от правосудия преступника, о котором никто не слышал уже почти семнадцать лет.

— Но ФБР, я надеюсь, не нуждается в одобрении окружного шерифа?

— Нет, конечно, но… — Хедли явно колебался.

— Что — «но»? В чем опять загвоздка?

— Охрана Амелии и ее детей не санкционирована судом. Местный офис Бюро намерен отозвать своих людей.

— Не может быть! Они не могут!..

— Еще как могут. Я просил дать нам двое суток…