Путь отмщения - Эрин Боумен
— Покараулить? Если парень и правда из банды Роуза, против них не попрешь. — Тем не менее говоривший выбирается наверх и встает у края оврага, где они оставили своих лошадей; оттуда отлично виден мой лагерь.
Том отвязывает поводья Либби от дерева, тут же достает револьвер и стреляет ей под ноги. Лошадь вскидывается на дыбы, разворачивается и скачет на север.
Вот дьявол.
Я поспешно шарю под ногами, пока не нащупываю камень, который помещается в ладонь. И швыряю его в сторону тропы. Как только напарник Тома уходит проверить, что там за шум, я выпрыгиваю из-за кустов и наставляю на Тома револьвер.
— А ну-ка, стой смирно, — говорю я, держа его на прицеле.
Он отпускает поводья Сильви и поднимает руки вверх.
— Идите оба к своим лошадям и проваливайте отсюда, — продолжаю я. — Тогда я сделаю вид, что ничего не произошло.
— Ага, а потом поедешь дальше и вырежешь всю семью Эйба? — говорит он. — Вот уж вряд ли, сынок.
— Так ты об Эйбе беспокоишься? И вознаграждение тут совсем ни при чем?
— Ладно, подловил. Вознаграждение очень даже при чем.
Он так быстро выхватывает револьвер, что я едва успеваю среагировать, инстинктивно нажимая на спусковой крючок. Выстрелом Тома отбрасывает к мескитовому дереву, он сползает вниз и больше не двигается.
Господи, он мертв.
Я убила его.
Это совершенно не входило в мои планы, но он меня вынудил. Не будь у меня в руке револьвера, я сама была бы сейчас мертва. Сердце в груди колотится как сумасшедшее.
— Том! — кричит его приятель. — Ты отвязал вторую лошадь? Пора сматываться.
Я пригибаюсь за Сильви и вытягиваю руку с револьвером поверх ее крупа, чтобы, когда напарник Тома покажется на краю обрыва, сразу взять его на прицел.
— Считаю до трех и, если не уберешься, стреляю! — кричу я. — Один, два…
Он вскарабкивается на лошадь, хватает вторую за уздечку и скачет на север, исчезая в бледном облаке пыли.
Как только он скрывается из виду, я свистом зову Либби, хотя прекрасно понимаю, что она слишком далеко и вряд ли услышит. Она уже не вернется. Па владел этой лошадью больше двадцати лет, а я потеряла ее за один день. Опять я его подвела. В очередной раз. Ничего-то у меня не выходит.
— Идиот несчастный, — обращаюсь я к трупу под деревом. — Я не из банды Роуза. И не меньше твоего желаю их смерти. Зачем ты только влез? И меня оставил без лошади, и себя угробил.
Его широко раскрытые мертвые глаза смотрят прямо на меня, я вздрагиваю и чуть не роняю револьвер. Убираю кольт в кобуру. Нужно уезжать. Второй наверняка вернется, причем не один.
Я закидываю седло на спину Сильви, приторачиваю к нему сумки. Оглядываю вещи, которые везла Либби, и понимаю, что теперь о них придется забыть.
«Надеюсь, Эйб, ты стоишь моих потерь», — говорю я про себя, запрыгиваю на спину Сильви и пускаюсь вскачь. Мы летим по пустыне, точно серебряная пуля в лунном свете.
Глава четвертая
Участок Эйба появляется на горизонте вместе с рассветом. В животе у меня урчит, но за ночь я ни разу не остановилась, чтобы перекусить или попить воды. Не слишком умно с моей стороны: я взмокла от пота, корка пыли покрывает меня как вторая кожа, рубашка пахнет дымом от костра, лишний раз напоминая, что со вчерашнего вечера во рту у меня не было ни крошки.
Передо мной открывается вид на старую усадьбу — скромный дом в дальнем углу огороженного участка земли. А вот сарай совсем не выглядит старым. Он такой огромный, что вполне подошел бы для ранчо. Я почему-то думала, что в этих краях живут одни горняки — в конце концов, именно добычей золота и прославился Уикенберг, с тех пор как в шахте Стервятника больше десяти лет назад открыли богатую жилу, — но кто-то же должен снабжать народ мясом и молоком. Возможно, Эйб заключил с горожанами сделку и, в отличие от торговых караванов, которые часто задерживаются, регулярно поставляет продукты.
Я натягиваю поводья и останавливаю Сильви возле изгороди. У сарая развалился паршивого вида пастуший пес, там же двое парней — один моих лет, другой немного постарше — седлают коней. Оба тут же бросают работу и таращатся на меня. Я не двигаюсь с места, и ребята недолго спорят между собой, а потом старший направляется ко мне.
Он щурится, будто смотрит против солнца, хотя никакого солнца нет, и демонстративно расстегивает на ходу куртку, показывая мне револьвер на поясе. На шее небрежно повязан платок густого винного цвета; у па был похожий. Нижняя губа у меня предательски дрожит, и я прикусываю ее.
Не время. И не место.
— Заблудился, приятель? — спрашивает парень. Вблизи ему не дашь больше двадцати. На щеках темная поросль щетины, но лицо гладкое, только морщинки вокруг глаз. Да и тех бы не было, щурься он пореже. — Если ты в Уикенберг, то до него еще несколько миль в ту сторону. Ты правильно едешь. — И он показывает на дорогу, будто я сама не вижу.
— Мне нужен Эйб, — говорю я.
— Эйб умер.
— Что? Не может быть!
— Может. Лошадь ударила его копытом в висок два года назад, и в тот же день он скончался.
— Но мне надо с ним повидаться.
— Теперь это будет сложновато, тебе не кажется?
Я уже собираюсь обозвать парня грубияном, но замечаю в его взгляде скорбь.
— Соболезную вашей утрате, — сухо говорю я.
— Как и все остальные, за исключением Господа Бога, — отвечает он, протягивая мне руку через изгородь: — Джесси Колтон. Эйб был моим отцом.
Я наклоняюсь из седла и жму ему руку.
— Люди обычно представляются в ответ, — намекает он.
— Нат, — называю я первое попавшееся имя, которое почему-то приходит на ум. — Нат Томпсон.
— Томпсон? — Джесси еще сильнее прищуривается.
— Мне велели обратиться к Эйбу, если что случится с моим па. И вот оно случилось, поэтому я здесь.
Но Джесси меня уже не слушает. Он размахивает руками, как сумасшедший, который пытается остановить на ходу почтовый дилижанс, и кричит другому парню:
— Оставь коней! Встречаемся в доме.
Только время зря потеряла. Эйб мертв, и в Уикенберге мне делать нечего. Я щелкаю языком и трогаю с места, но Джесси перемахивает через изгородь и встает перед Сильви, выставив руки, чтобы задержать меня.
— Как звали твоего отца? — спрашивает он.
— Генри.
— Генри Томпсон?
— Я ведь так и сказал, разве нет?
Джесси трет ладонью челюсть.
— Давай-ка ты зайдешь
