Нора Робертс - Северное сияние

— Я хочу сказать, что Макс Хоубейкер мертв, что медэкспертиза пришла к выводу о суициде на основании имеющихся улик и что в его компьютере, забрызганном его кровью и мозгами, была предсмертная записка с признанием в убийстве. Если бы ты удосужилась хоть кому-то позвонить за эти дни, то была бы в курсе дела.

Он говорил очень сухо. Выражение глаз, она заметила, тоже было бесстрастным. Никаких эмоций. Не только она умеет возводить стены.

— Очень уж вы стараетесь не высказывать своего мнения, шеф Бэрк.

— Дело ведет Кобен.

На этом он умолк и въехал на гостевую стоянку возле управления полиции штата.

— Смерть Хоубейкера была признана самоубийством, — объявил Кобен. Они собрались в небольшой комнате для совещаний. На столе перед Кобеном лежало досье, руки он держал на нем. — Выстрел произведен из его пистолета, на нем только его отпечатки. На правой руке — пороховой ожог. Следов взлома или борьбы не обнаружено. На столе была бутылка виски и кружка с остатками того же напитка. Вскрытие подтвердило, что перед смертью он выпил пять унций виски. На клавиатуре его компьютера отпечатки только его пальцев. Характер ранения, положение тела, положение пистолета — все указывает на самоубийство.

Кобен помолчал.

— Хоубейкер был знаком с вашим отцом, мисс Гэллоуэй?

— Да.

— Вам известно об их совместных походах в горы?

— Да.

— А ни о каких трениях между ними не слышали?

— Нет.

— Полагаю, вам также неизвестно о том, что причиной увольнения Хоубейкера из газеты в Анкоридже было употребление наркотиков. Проведенное мною расследование показало, что Патрик Гэллоуэй употреблял легкие наркотики, и это все знали. Однако мне не удалось найти никаких подтверждений тому, что после отъезда из Лунаси ваш отец занимался в Анкоридже или другом месте поиском работы, как обещал.

Она смерила его взглядом.

— Не все живут по уставу.

— Справедливо. Картина складывается следующая. Хоубейкер, чье местонахождение в первой половине февраля того года пока не установлено, повстречался с Патриком Гэллоуэем, и они решили подняться по южному склону Безымянного. Предположительно, в ходе восхождения Хоубейкер, возможно, под воздействием наркотиков и физического изнеможения, убил напарника и бросил тело в пещере.

— Предположительно, и рак свистит, — огрызнулась Мег. — Да мой отец бы его в два счета припечатал.

— Физическое превосходство не защищает от топора, особенно если нападение совершено внезапно. В пещере ничто не указывает на борьбу. Мы, конечно, продолжим изучать и оценивать все улики, но очевидные вещи, мисс Гэллоуэй, порой потому и очевидны, что являются правдой.

— А еще, знаете, иногда дерьмо плавает. — Она поднялась. — Люди часто говорят: самоубийство — трусливый поступок. Может быть, они и правы. Но мне кажется, что для того, чтобы приставить себе дуло к виску и спустить курок, требуется большая воля. Ни в то, ни в другое Макс не вписывается. Потому что и то, и другое — это крайности, а Максу это было несвойственно. Макс, сержант Кобен, был человек обыкновенный.

— Обыкновенные люди каждый день совершают невероятные поступки. Я сожалею о гибели вашего отца, мисс Гэллоуэй, и даю вам слово, что доведу расследование до конца. Но пока мне больше нечего вам сказать.

— Можно вас задержать на минутку, сержант? — Нейт повернулся к Мег и Джекобу: — Подождите меня на улице. — Потом встал и закрыл за ними дверь. — У вас еще что-то есть? Вы ведь ей не все сказали?

— Вас с Меган Гэллоуэй связывают личные отношения?

— В данный момент они носят абсолютно неопределенный характер и не имеют к делу никакого отношения. Могу вам сообщить, что в Лунаси на сегодняшний день проживает не менее полудюжины человек, которые могли бы в ту зиму пойти с Гэллоуэем в горы и которые являлись друзьями или соседями Хоубейкера и вполне могли находиться вместе с ним в редакции в ночь его гибели. Заключение медэксперта основано на фактах, но он не знает города и людей. И Макса Хоубейкера не знал.

— Да и вы его почти не знали. — Кобен поднял руку. — Но. У меня есть улики, говорящие о том, что в горах с Гэллоуэем тогда было еще двое. А в пещере они были вдвоем. И есть вещественное доказательство, написанное собственноручно Гэллоуэем.

Он подтолкнул досье к Нейту.

— Он вел дневник. Их там было трое, Бэрк, и у меня нет сомнений, что один из них — Хоубейкер. Однако я не уверен, что вторым в пещере был он. Здесь копия дневника. Я отдам его на графологическую экспертизу, но на глаз это почерк Гэллоуэя. Сами решайте, говорить об этом его дочери или нет.

— Вы бы не стали?

— Я бы и вам не стал говорить. Но вынужден признать, что в убийствах вы больше меня понимаете, да и город знаете лучше. Название у него подходящее, Бэрк, — один лунатик у вас там точно живет.

Обратно он летел с Мег, держа папку в куртке под мышкой. Сначала сам прочтет, потом будет решать, говорить ей или нет. И кому-либо вообще.

Поскольку он не мог внушить себе, что движется по земле, то решил по возможности наслаждаться видами.

Снег. Снова снег. Замерзшая вода. Царство льда, и на каждом шагу — опасности. Холод, красота, риск. Точь-в-точь как его пилот.

— Этот Кобен — придурок, да? — без предисловий спросила она.

— Я бы так не сказал.

— Это оттого, что вы, полицейские, всегда друг друга выгораживаете? Или это объективное суждение?

— Должно быть, всего понемножку. Если человек следует уликам, это еще не делает его придурком.

— Как раз делает! Как можно верить, что Макс зарубил моего отца? Я от тебя ожидала большего.

— Много от твоих ожиданий толку.

Она заложила крутой вираж влево, отчего его желудок рванулся к горлу. Но он и пикнуть не успел, как последовал вираж вправо.

— Хочешь, чтобы я тебе кабину заблевал? Тогда еще резче набирай высоту.

— У полицейского должен быть крепкий желудок. — Мег так стремительно бросила машину вниз, что он не видел ничего, кроме летящей прямо на них снежной равнины — и своего изувеченного тела посреди искореженной груды металла.

Нейт злобно выругался, а она рассмеялась и снова стала набирать высоту.

— Смерти захотела? — выкрикнул он.

— Нет. А ты?

— Хотел, да теперь раздумал. Только посмей еще раз это сделать, я тебя, как прилетим, ремнем выпорю.

— А вот и не выпорешь. Такие, как ты, женщин не обижают.

— А ты проверь. Искушение было велико.

— А свою лживую Рейчел ты никогда не наказывал?

Он посмотрел на Мег. В ней, в ее живых глазах была какая-то необузданность.

— И в мыслях не было, но… век живи — век учись.

— Ты на меня злишься. Бесишься и обижаешься, что я не звонила тебе каждый час и не разводила розовые слюни.