Людмила Бояджиева - Уроки любви

Настя боялась жара в крови, вспыхивающего от прикосновения Алексея, и стремилась к ним, как летящая к огню бабочка. Эжени хорошо понимала, что означает этот жар, предвкушая наслаждение запоздалого свидания. Да, она мечтала о его объятиях, разомкнувшихся под фонарем Лихвицкого темной черноморской ночью. И теперь, пробегая руками по обнаженному телу Алексея, она теряла голову от сознания возвратившегося к ней блаженства.

Но что-то надоедливо звенело в висках, мешая сделать последний шаг, что-то упрямо тревожило ее мысли, охлаждая тело. Видение прошедшей ночи, последней ночи любви с Хельмутом заслонило все. Его ласки, его запах, его стоны и тихий смех, его глаза, горящие такой жаркой, такой преданной любовью, преследовали Эжени.

«Да ведь я люблю его!» — едва не выкрикнула она, освобождаясь из объятий Алексея. — «Его, только его, — отца моего ребенка, человека, которого должна ненавидеть!» Открытие поразило Эжени. Она замерла, испуганно прижавшись к стене. Яркий луч пробежал по ее застывшему лицу и тут же исчез.

— Постой… — Она оглянулась, — на стене плясал, пробиваясь сквозь жалюзи, солнечный зайчик. Осторожно подойдя к окну, Эжени проследила путь луча — кто-то настойчиво подавал знаки с чердака противоположного дома. — Это не забава мальчишек, Алекс, уверена, — нас предупреждают об опасности. Надо немедленно уходить! Обернувшись, Эжени поймала насмешливый взгляд Алексея. В его руке блестел пистолет.

— Довольно лгать, Анастасия! Признайся — это затея твоего приятеля. Вы разыграли забавный фокус, чтобы заманить меня в ловушку.

Эжени молчала, лихорадочно обдумывая случившееся. А что, если трюк с документами был действительно разыгран Хельмутом, чтобы проверить ее и заставить выдать сообщников? А если и нет, то опасность не менее велика. Ведь фон Кленвер наверняка обнаружил пропажу бумаг из своего портфеля и вычислил похитителя. В таком случае Алекс прав: она привела его в западню.

— Молчишь… — С тяжелым вздохом Алексей спрятал оружие. — Самое ужасное, что я не сумею возненавидеть тебя. Даже на пороге мучительной гибели, гибели от твоей руки, я буду видеть это лицо, волосы, это тысячу раз вожделенное тело, которое так и осталось чужим. — Одевшись и забрав вещи, Алексей посмотрел на ошеломленную женщину долгим, печальным взглядом. — Прощай…

— Алекс, я не виновата… Я не предавала тебя… — Шептала она, когда дверь за ним уже захлопнулась. Быстро одевшись, Эжени осторожно выглянула в окно. Разомлевшие дома по-прежнему дремали на солнце, улочка пустовала, мирно пережидая зной. Лишь у противоположного дома появился ранее не замеченный Эжени серый автомобиль.

Алекс долго не появлялся. Вот он вышел из дверей гостиницы и поднял лицо вверх, к блеклому выгоревшему небу. Затем, опираясь на тросточку, резко рванулся в сторону, к соседнему дому с прохладным двором. Но не успел: двое мужчин в серых костюмах, подхватив его под руки, уволокли к машине. Эжени успела заметить и короткий рывок руки Алекса с пистолетом, и то, как ботинок серого синьора резко саданул пленника по раненому колену, как согнулся Алексей, судорожно хватая ртом воздух.

Через несколько секунд улица опустела. Эжени задыхалась в душной комнате — если ей уготована та же участь, то лучше не медлить… Только очень хотелось хоть раз посмотреть в глаза Хельмуту.

Вызвав горничную, она спросила:

— Здесь имеется другой выход?

— Разумеется, сеньора, во двор. Только два господина-иностранца, приезжавшие сюда, много заплатили хозяину, чтобы он его запер до вечера.

— Спасибо, можешь идти.

Эжени медленно спустилась в холл и вышла на улицу. Почему-то, точно так же, как Алекс, она подняла лицо вверх и поняла, — он смотрел, прощаясь, на ее окно. Золоченый крестик собора поблескивал в вышине, напоминая о надежде и вере. Мысль помолиться, выпросить у неба шанс на спасение мелькнула в голове Эжени. Но она не стала просить — не стоит задерживаться в мире, полном жестокости и обмана. Гордо подняв голову, она зашагала вниз к знакомому скверу. Но пуля не настигла ее. Не затормозила, визжа шинами, серая машина. Эжени пощадили, оставили жить, обрекая на долгую, страшную пытку.

…Вернувшись домой, она кинулась в детскую. Лауренсия в испуге отскочила от кроватки с младенцем и недоуменно уставилась на хозяйку.

— За вами будто черти гнались, сеньора.

— Выйди. — Коротко приказала Эжени и прижала к себе сына. Это был единственный человек, которому она могла бы доверить все, но он бессмысленно гукал и пускал пузыри, тараща на мать голубые глаза. Эжени разрыдалась, судорожно сжимая тельце ребенка. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой, бессильной, обманутой.

…Телефон Хельмута не отвечал. Эжени не удалось разыскать его ни по одному из известных ей номеров.

Скоро она заметила, что за домом установлена слежка. Выходит, ждать ареста оставалось совсем не долго. До поздней ночи она просидела у окна, не зажигая света, ни о чем не думая и даже не сожалея. Все. что могло тревожиться, страдать от боли в ее теле, словно онемело, превратившись в сплошное гнетущее ожидание.

Прослушав, как часы пробили два раза, Эжени забрала спящего сына к себе в кровать и, свернувшись калачиком, уснула.

Глава 25

Неделя прошла в полной неизвестности. Все так же приносил овощи разносчик и приходила кормилица, чтобы дать грудь младенцу и оставить сцеженное молоко. По-прежнему поднималось летнее солнце и сладко пахли в саду пышно расцветшие розы. Эжени чувствовала — за каждым ее шагом следят. Все, кто заходят в ее дом, подвергаются проверке и вот-вот, наконец, за ней придут серые люди. Пытаться бежать в такой ситуации, да еще с маленьким ребенком, было совершенно бессмысленно. Да и не хотелось — Эжени с новой силой охватило ощущение предрешенности ее судьбы, о которой говорила Ханна.

…Лауренсия сияла от приятной новости:

— А у моей сеньоры воздыхатель объявился! Целый день возле дома топчется. То газету читает, то так ходит, — симпатичный, на иностранца похож… Выходит, помогла-таки Ханна. Один упорхнул, а уж другой у порога ждет.

— Ничего, скоро мой милый появится, — усмехнулась Эжени, хорошо представлявшая встречу с разоблачившим ее Хельмутом.

…Ночью ее разбудил стук в окно. Незнакомый мужской голос тихо позвал по-французски:

— Мадам Алуэтт! Не пугайтесь. Я от вашего друга.

Эжени впустила гостя — коренастый немец с ежиком рыжих волос мрачно посмотрел на нее.

— Забирайте ребенка, мы немедленно уезжаем.

Эжени безропотно переоделась и, собрав в сумку вещи сына, покорно вышла в гостиную.