Сотерия - Яна Бендер
Пришел мой врач и сообщил, что на снимке полость выглядит, как белое пятно – признак обширного перитонита.
10.24.
Мне провели премедикацию и прочие необходимые процедуры, повезли в операционную.
Анестезиолог познакомился со мной, заболтал меня до полусмерти, пока мне привязывали руки к столу. Затем надел маску на мое лицо и попросил сосчитать от десяти до одного.
Последнее, что я помню – цифра «шесть», невыносимое желание поскорее избавиться от жуткой боли, свет операционной лампы и тихий голос медсестры.
Я знала, что будет дальше – в институте, да и в училище всё это проходили, но думать об этом не было сил. Я просто уснула.
10.39.
Теплое прикосновение и ласковый баритон. Это Герман. Как он был мне сейчас нужен, и он пришел ко мне. Всё время операции я была с ним. Он не давал мне думать о боли, заставляя меня улыбаться.
– Ты делаешь меня живой теперь, – призналась я, остановившись с ним посреди леса.
– Ох, – он тяжело вздохнул, – если бы ты знала, что сейчас ты на краю пропасти…
– Герман, я так боюсь… – я почти спустилась на шепот, стараясь не выдать своего настоящего животного страха.
– Ты еще жива, поверь мне. Этой ночью тебе не удастся сбежать со своей бессмертной душой от моего преследования, – он хищно улыбнулся, хоть я и уловила глубокую грусть в его взгляде. – Если бы ты знала, как холодна твоя кожа, когда я касаюсь её. Если бы ты знала, как я боюсь тебя потерять. И сейчас я встаю перед тобой на колени и молю о том, чтобы ты наконец хоть что-нибудь почувствовала, чтобы ты не проиграла свой бой. Если твоё сердце ещё бьется, и ты правда ещё жива, тогда убеги вместе со мной12.
14.50.
Меня кто-то осторожно будил. Я с трудом открыла глаза и увидела знакомое лицо врача – реаниматолога.
– Вот, мы снова с Вами увиделись, – улыбнулся своей ослепительной мимикой он.
Я что-то попыталась ответить, но раздалось только невнятное мычание.
– Я Вам всё сейчас расскажу…
Он поставил рядом стул и сел около моей кровати, взяв меня за руку.
Я помнила, какая холодная была его кожа при нашей первой встрече. Теперь же она показалась мне безумно горячей. Получается, моя в несколько раз холоднее…
– Вам повезло, – начал он, – ещё бы несколько часов…
Я внимательно на него смотрела. Он опустил взгляд и застенчиво улыбнулся.
– Знаете, если бы Вы не попали в аварию, то сейчас бы развился сепсис и…
Я закрыла глаза.
– Ладно, не будем о грустном. Теперь с Вами всё хорошо, и Вы идёте на поправку.
Я уснула.
22.10.
В палате было тихо. На соседней кровати тихо похрапывала старушка после инфаркта.
«В этом мире нет ничего интересного…» – подумала я.
Прислушавшись к своим ощущениям, я поняла, что ничего не чувствую. Совсем ничего: ни ноющих болей в области шва, ни перистальтики, ни, даже, собственного сердцебиения.
16.08.2006 – среда
7.38.
Врач разговаривал с моей соседкой по палате, что-то объяснял ей, затем подошёл ко мне.
– Сегодня переведем Вас в общую палату, – сообщил он мне и положил руку мне на лоб. – Сейчас уберу трубу из носа и рта. Сможем поговорить. Надо будет ещё сделать перевязку.
8.00.
Он удалил лишние дренажи, и я наконец смогла произнести членораздельную фразу.
– Вы со всеми так..?
– Что? – уточнил он, улыбаясь.
– О всех так заботитесь?
– Нет, только об избранных, – замялся он, потом добавил, – я очень люблю людей, и медицина – моё призвание.
– Как Вас зовут?
– Вячеслав.
– А по отчеству?
– Борисович.
– А то мы с Вами так долго знакомы…
– Надеюсь, что больше мы не увидимся при таких обстоятельствах.
Пришла медсестра, принесла перевязанный материал. Я внимательно следила за ее движениями. Она окинула одеяло, и я увидела большой пластырь посередине и два дренажа, торчащих по бокам.
Когда она отклеила повязку, моему взору предстал шов, весь измазанный зелёнкой. Он достигал десяти сантиметров и располагался в центре живота, спускаясь от пупка к лонному симфизу.
– Кошмар, – прошептала я.
– Это не самое страшное, – заметил мой врач.
– Бывает хуже?
– Недавно привезли девочку тринадцати лет с кишечной непроходимостью после перитонита. Так там шов от мечевидного отростка и до лобковой кости.
– Бедняжка, – вздохнула я.
12.30.
Меня перевели в общую палату, запретили пока что садиться, вставать и есть. Пить тоже нельзя.
Ко мне пришла Женя, и врач ей разрешил только смачивать мне губы. Как медик – я всё прекрасно понимала, но как человек – ужасно хотела пить… Мне вдруг безумно захотелось впиться зубами в жареный стейк и разорвать его на части. Поистине, животный голод.
Через несколько минут после прихода моей подруги появились мама с папой. Они посидели со мной около двух часов.
Вечером они приехали снова.
Сегодня я прожила без воды и еды, питаясь только тем, что капли мне внутривенно.
17.08.2006 – четверг
10.05.
Сегодня мне удалили оба дренажа и разрешили потихоньку садиться на кровати.
С самого утра в моей палате дежурила Женя.
Утром врач разрешил пить и по-немногу потреблять куриный бульон. Хотелось шоколада, мяса, пиццы, кофе и даже немного покурить.
11.43.
Приехала мама, привезла покушать. Я позволила себе даже половину кусочка белого хлеба.
– Что там с машиной? – поинтересовалась я у нее.
– Папа всё уладил. Она же была застрахована, а ещё будут взыскания с виновника аварии…
– Так с ней что?
– Немного помялась…
– Восстановлению подлежит?
– Да, конечно.
21.15.
Вечером я попросила никого не приезжать, так как самостоятельно начинала передвигаться по палате.
Я включила музыку в наушниках, легла на спину. Мне вдруг стало так грустно, одиноко… Ужасно хотелось услышать его голос, поговорить с ним.
Я позвонила Ване.
– Привет, – сказала я, когда он ответил мне.
* Привет! Как ты себя чувствуешь?
– Уже намного лучше… Как там… Герман?
* Давай не будем о грустном.
– Почему?! Что с ним случилось?!
* Нет, с ним всё в порядке… Просто… Он очень скучает… Я за два года ни разу не видел его таким. Что ты сделала с мужиком?!
Я улыбнулась.
– Вань, можно тебя кое о чем попросить?
* Конечно!
– Ты можешь нам дать поговорить?
* Да. Сейчас только в палату вернусь…
Я слышала его шаги по коридорам клиники, потом отдаленный голос санитара, лёгкое шуршание, дверной хлопок…
