Сотерия - Яна Бендер
– Я никуда не убегу, – заметил мой подопечный, обращаясь к моему коллеге.
– Я знаю, – ответил он.
– Ты можешь идти.
– Если твой лечащий врач скажет, уйду.
Герман с надеждой посмотрел на меня, но я была слишком занята, чтобы разрешить их спор.
Настройка аппарата заняла три минуты. Я снова нанесла гель на тело пациента и приступила к диагностике.
7.52.
Всё было закончено. Ваня помог ему избавиться от остатков бесцветного желе на коже. Мы отправились в палату, потом медсестра принесла мне всё необходимое для забора крови из вены.
– Покачай кулачком, – попросила я Германа после того, как наложила жгут.
– Я смотрю, что ты на все руки от скуки… – заметил он, выполняя мою просьбу.
– Я не доверю твои вены медсестрам.
Я внимательно осмотрела его руку, на которой проступила сеть синих сосудов. Это поистине было великолепно.
– Нравится? – спросил он, изучая меня взглядом, словно желая почитать каждую мою эмоцию.
– Конечно. Не надо вену искать. Ты – просто мечта любого медика.
– И твоя? – не унимался он.
Я протёрла спиртом место пункции и ввела иглу. В пробке показалась кровь: темная, вишнёвая, горячая…
Du blütest nicht genug für mich
Küss mich noch ein letztes Mal…10
За первой пробиркой последовала вторая, после – третья.
Он молчал и внимательно смотрел на меня. Нет, не за моими действиями, ему не было до них никакого дела, а прямо в глаза, следил за каждым оттенком чувств.
Я расстегнула жгут, приложила ватку и извлекла иглу.
– Не больно? – поинтересовалась я.
Он отрицательно покачал головой и закрыл глаза.
Я отнесла пробирки в лабораторию, написала направления. В углу бланка подчеркнула красной ручкой «Cito!11». Девушка – лаборант приняла у меня всё это и внимательно прочитала список гормонов, которые меня интересовали.
– Зачем столько? – удивилась она.
– Меня интересует его полная диагностика.
Она улыбнулась, и я ушла.
8.15.
Герман и Ваня уже были в столовой.
– Всё в порядке? – поинтересовался у меня мой подопечный.
– Да, – ответила я и села за стол.
Санитар оставил нас вдвоем.
– Мне надо будет отъехать ненадолго, – признался я.
– Куда? – забеспокоился он.
– Домой. Приму душ, захвачу пару свежих футболок…
– Яна… – услышала я напряжённый голос Вани.
– Что?
– Можно тебя на минутку?
Мы вышли из столовой и остановились в холле.
– Что случилось? – беспокоилась я.
– Только что Филин сказал… Еремеев покончил с собой в ночь с воскресенья на понедельник.
– Как?! – в ужасе воскликнула я.
– Его сожительница сообщила, что он, не просыпаясь ночью, вышел из спальни, разговаривая с кем-то во сне, а потом она услышала крик и грохот. Когда она забежала в ванную, он сидел по пояс в воде, а в его руках был фен, включенный в розетку.
– Самоубийство? – решила я.
– Не думаю, – ответил он и посмотрел в сторону столовой.
– Думаешь это был Герман? – догадалась я.
– Да уж, без него не обошлось. Только, чем ему насолил Еремеев?
– Я это выясню, – твердо произнесла я и направилась к своему подопечному.
– Погуляем после завтрака? – как ни в чем не бывало, предложила я ему.
– Конечно, – согласился он.
8.54.
Я вывезла его в сад. Мы свернули на тропинку и ушли за клинику, где стояла одинокая скамья. Я села на неё.
– Знаешь новость? – начала я.
– Какую?
– Про Еремеева.
– Нет, а что с ним?
– Умер.
Он злорадно усмехнулся.
– Ты ему приснился и заставил его сделать это?
– Не вынуждай меня говорить тебе правду… – тяжело вздохнул мой собеседник.
– Ты не впустил меня в свой мир в ту ночь, потому что был занят им? Так?
– Так.
– За что ты его… убил?
– За что? А разве мало за что? Опущу тот факт, что он вечно чинил нам с тобой препятствия. Я разговаривал с ним! Он хотел тебя… обесчестить. Ему было плевать на всё. Он привык добиваться того, что он хочет. Он мог бы проснуться в понедельник, если бы откровенно не признался мне в своих планах!
– Господи, зачем?!
– Пойми, другого выхода не было.
– Был! – заплакала я.
– Какой?! Ждать реализации его грязных планов, а потом писать на него заявление в милицию? Нет уж!
Я легла на скамье и сжалась в комочек. Слезы сами текли из глаз. Самое страшное было в том, что Герман был прав, и другого выхода нет, даже быть не могло. Я была с ним согласна. Я была ему благодарна, но совесть теперь сжигала меня изнутри, ведь я приручила зверя, который способен на всё.
Он подъехал ближе ко мне и начал гладить мои волосы. Мне было всё равно. Я вдруг подумала, что после моего появления здесь изменилось и даже сломалось слишком много судеб. И всё это только ради одной – Германа.
Я повернулась на спину и вгляделась в голубое свежее небо.
– Что ты чувствуешь, когда убиваешь? – спросила я у него.
– Ничего. Я не убиваю, а настоятельно рекомендую им сделать это самим.
– Доведение до самоубийства…
– Этого никто не докажет. Даже самый лучший прокурор.
– Ты считаешь, что поступаешь благородно?
– Если ты ищешь ответ на все, что тебя мучает, то знай, люди рождены, чтобы умереть. И никак иначе.
– Смерть – итог всему, но…
– Ты сможешь меня простить?
– Мне не за что тебя прощать. Ты сделал так, как посчитал нужным.
– Единственное, в чем могу тебе поклясться, это в том, что тебя я никогда не смогу убить или же причинить боль…
9.48.
Мы вернулись в палату. Я дала указание Ване отвезти Германа около одиннадцати в тренажерную комнату и предупредила, что может заехать Ольга Павловна. Попрощавшись со своим пациентом, я собралась уходить.
– Останься, – попросил он.
– Мне надо побыть одной.
– У меня плохое предчувствие. Не уезжай.
– Да, что со мной случится? – махнула я рукой и, схватив свои вещи, выбежала из клиники.
10.37.
Я приехала домой, бросила в стирку грязную одежду, собрала новый рюкзак. После того, как приняла душ, высушила волосы, оделась и спустилась к машине.
Город мелькал за окнами. Светофор радостного горел зелёным огоньком. Я ехала прямо, не ожидая трагедии. На красный свет в правый бок моей машины влетел внедорожник.
Последнее, что я помню, прежде чем потеряла сознание – перевернутый вверх ногами мир, лицо какого-то мужчины и его голос, вызывавший скорую.
12.20.
– Наконец-то очнулась, – произнес кто-то мягко и заботливо.
Я открыла глаза и обнаружила, что нахожусь в реанимации. Белые стены, пикающий аппарат в унисон с моим
