Владимир Романовский - Вас любит Президент

– Откуда мне знать, что это не вы убили мою сестру, а потом попытались убить меня?

Она сразу поняла, что говорить этого не следовало. Чтобы скрыть смущение, она добавила:

– Почему я должна вам верить?

– Потому, – сказал Лерой мрачно, – что вы мне нравитесь.

– Простите, как?

– Нравитесь. Мне. Очень. Вы привлекательная.

– Какая?

– Более или менее неотразимы.

Она посмотрела на него с презрением. Покачала головой, опустив вниз и в сторону нижнюю губу и закатив глаза.

– Чушь, – сказала она, фыркнув.

Ей было лучше.

– Нет, не чушь.

– Перестаньте. Терпеть не могу неискренние комплименты.

– Я искренен. И это был не комплимент.

– Слушайте, Детектив. Мы взрослые люди. Я знаю о своих, скажем так, недостатках, а также о том, что самая привлекательная моя черта – деньги моего отца.

Лерой помолчал.

– У вашего отца нет денег, – сказал он.

– Ага, – сказала она.

– Сегодня он еще держится, а завтра объявит банкротство и останется без друзей, без средств, возможно на улице. Я не хотел вам об этом говорить. Я хотел бы, чтобы это сделал кто-то другой. Не я. Простите. Очень сожалею.

– Глупости, – сказала Гвен.

– Очень жаль.

– Откуда вы знаете!

Он поборол соблазн сказать, что его профессия все знать и так далее.

– В «Дейли Ньюз» об этом написали, – сказал он.

Глен оставила свой мобильник в Нью-Йорке, по настоянию Лероя. Неподалеку торчала телефонная будка. Лерой протянул Гвен французскую телефонную карточку. В другое время она бы удивилась – откуда у него карточка, когда купил, где, откуда знал, как заплатить, и как работают в этом городе уличные телефоны (очень малая их часть все еще принимала монеты, в основном в барах, да и карточки принимались далеко не всеми, нужен был оплаченный код), но ей было не до этого. Некоторое время она воевала с телефоном, потом сдалась и попросила Лероя помочь. Он снял трубку с держателя, вставил карточку, и набрал два нуля.

– Теперь набирайте единицу, код зоны, и номер.

В Нью-Йорке было десять вечера. Трубку взяла мама. Очень сдержанным голосом она заверила дочь, что информация о банкротстве – правда. Более того, юридическая защита фондов не была еще оформлена. Это займет время. А пока что одни фонды заморожены, другие арестованы и переданы кредиторам. Ни один счет не избежал замораживания, наличные ни откуда не поступают. Оставались собственные мамины сбережения (тысяч семьдесят, прикинула Гвен), и ее же драгоценности (сто тысяч, прикинула Гвен – остальное взято напрокат).

Гвен повесила трубку. Странная улыбка застыла на ее лице. Лерой что-то пробормотал по поводу разбазаривания ресурсов. Она решила проигнорировать замечание. Оказалось, что он имел в виду телефонную карточку. Он вынул ее из щели и сунул себе в нагрудный карман.

– Приключение, – сказала Гвен.

– Что?

– Давайте возьмем такси, – предложила она. – Я не хочу тащиться обратно пешком через весь город.

– В данный момент поймать такси здесь непросто, – заметил он.

– Они проезжают иногда, ищут пассажиров.

– Только когда они никому не нужны.

Она посмотрела на него, ожидая … чего именно? Что он выйдет на проезжую часть перед собором, подумал он, и встанет там с поднятой рукой, пока не остановится такси. Он пожал плечами и сунул руки в карманы.

– Ну? – сказала она.

– Вы хотите такси. Вы и ловите.

Она надулась. Сейчас она была очень ранима. Она вышла на проезжую часть. Никаких такси. И машин тоже. Она стояла, готовая поднять руку. Минуту спустя она почувствовала себя глупо.

– Можно было бы провести остаток ночи здесь, – сказал он. – Рассвет на Монмартре. Такого нигде больше не показывают.

– Нет, спасибо, – сказала она. – Мне холодно.

То есть, до нее еще не дошло. Она не могла осознать, отказывалась до конца понимать, что случилось. Давешние события – гибель сестры, выстрелы – были трагические и страшные – но это – весь ее мир вдруг обрушился, сразу – нет, это нельзя было охватить умом. Не вписывалось в кругозор. Ее понятия о том, как устроена Вселенная, не могли к этому приспособиться. Не за что было зацепиться. Такие вещи не просто маловероятны – их не бывает. Никогда. Гидранты не превращаются в кузнечиков, полицейские в Таймз Сквере не перекидываются остроумными репликами, составленными из пятистопных ямбов, обычные лампы не загораются до того, как кто-то поворачивает выключатель. Состояния не исчезают в темном вакууме.

– А можно сойти вниз, к Клиши, и поймать такси там, – сказал он.

– А там есть?

– Конечно.

Она согласилась. План был хорош. Они вернулись к главному скверу, пересекли его, и начали спускаться по уклонной улице.

– Ноги болят дико, – объявила она.

– Все магазины обуви сейчас закрыты. Завтра купим вам кроссовки. Хотите, я вас понесу?

– Нет, спасибо. Подождите-ка.

Остановившись и чуть согнувшись, она сняла туфли. Холодная брусчатка обласкала ступни – но это было временное утешение. Они снова оказались в сквере перед отелем.

– Давайте здесь поспим, – сказала она почти умоляюще.

– Ладно, – согласился он.

Они вошли в вестибюль. Портье посмотрел на них сонно. Гвен объяснила, что им нужна комната и протянула кредитку. Портье, исполнявший ночью также обязанности клерка, пропустил кредитку через машину, и машина отказалась принимать транзакцию.

– Не может быть, – сказала Гвен. – Попытайтесь еще раз.

– Дайте ему другую кредитку, – сказал Лерой.

– Хорошо, – сказала она покорно.

Те же результаты.

– Что-то не так с машиной, – предположила Гвен, нервничая.

– Боюсь, что все так, – сказал Лерой.

– Что вы имеете в виду?

– Вы знаете.

– Но не могут же мне взять и закрыть мне кредит, вот просто так!

– Что им помешает?

– Это противозаконно. Все мои кредитки – на мое собственное имя.

– А когда вы последний раз оплатили счет сами?

– Я … Не знаю. В прошлом месяце.

– Нет. Вы лично. Когда вы последний раз занимались этим лично?

Она яростно на него посмотрела.

– Спросите у него, возьмет ли он зеленые, – сказал Лерой, вытаскивая бумажник.

Клерк объяснил, что не возьмет.

– Скажите ему, что он идиот, – сказал Лерой. – Скажите ему, что доллары – тоже самое, что золото. Скажите ему, что мы оккупируем Францию, как только закончим с Ближним Востоком. Ебаные лягушатники.

Клерк, кажется, что-то понял и разразился гневной тирадой, которую заключил английским словом «сожалею», произнесенным с гротескным акцентом.

– Ничего не поделаешь, – сказал Лерой. – Если, конечно, у вас не остались евро.