Татьяна Устинова - Всегда говори «Всегда» – 4

– Ничего, – утешил его отец. – Первые два годика покричишь, потом привыкнешь…

Марина, прислонившись к косяку, спросила задумчиво:

– Пап… Я тебя хотела спросить… Как ты думаешь, если я Ваньку усыновлю?

Отец снова будто не услышал ее, стал неторопливо складывать инструменты в специальный чемоданчик, обстоятельно протирая каждый ветошью.

– Папа!

– А чего ты спрашиваешь? – глухо ответил он, отворачиваясь так, чтобы она не видела его лица. – Решила ведь уже.

– А ты как к этому отнесешься?

– Я уж и не знаю, как теперь без Ваньки, Мариш… – Отец обернулся, в глазах его блестели слезы. – Мы с тобой без Ваньки – никуда.

Марина обняла его и поцеловала в твердую, пропахшую ядреным табаком щеку.

– Я так и знала!

Отец, высвободившись из ее объятий, пошел на кухню и старательно вымыл руки средством для мытья посуды.

– Это правильно, – твердо сказал он. – У всех должна быть семья. Мать. И отец!

– Пап, ну я прошу тебя! – взмолилась Марина. – Ну что ты опять…

– Да, опять! – Он схватил полотенце и стал вытирать руки совсем как хирург – каждый палец отдельно. – А что ты все прячешься, поговорить с тобой нормально нельзя! Вот, Юрка твой – каким большим человеком стал! А все один. Все ждет кого-то. А кого?! Не тебя ли?!

– Юрка – не мой! Мы вообще сейчас не о нем говорим!

– Не о нем… – Отец скомкал полотенце и отбросил его на стол, едва не угодив в тарелку с борщом. – А пацану обязательно отец нужен! Чтобы настоящим мужиком рос!

– Ваня и так настоящий мужик! – Марина отшвырнула полотенце на подоконник, характерец у нее был еще тот – отцовский. И вдруг представила, как это выглядит со стороны: ругаются они из-за Юрки, кричат, и бедное полотенце из угла в угол швыряют. – Пап, – засмеялась она, – зато у Ваньки будет самый лучший в мире дед!

Отец не сдержался – тоже расплылся в улыбке.

– Дед… Только папаша для полного комплекта все равно нужен!

– Ты прям как опека…

– Я не опека. Я хуже. Лучше, то есть…

Они захохотали.

– Борщ-то остыл! – закричала Марина.

– А мы холодненький! Со сметанкой!

Отец потер руки и сел за стол.

– А тарелки почему три? – удивился он.

– Не знаю… – растерялась Марина, глядя на разлитый по трем тарелкам борщ. – Наверное, о Ваньке думала.

– Неправильно налила, – захохотал отец. – Четыре тарелки должно быть!

– Надя! Какой монстр?! Откуда они его взяли?! – Ольга словно в ловушке стояла в автомобильной пробке уже пятнадцать минут.

А еще нужно успеть собрать вещи перед отъездом.

Позвонила Надя и взахлеб стала рассказывать про какого-то зеленого монстра с автоматом, которого на нее натравили дети.

– Откуда взяли! – фыркнула она. – Из Интернета, наверное! Представляешь, Оль?!

– Весело у вас там! А я в пробке застряла. Слушай! – Ольга выставила руку с телефоном в окно, дав Наде послушать истеричные автомобильные гудки и нетерпеливые перегазовки.

– Круто. Как думаешь, надолго застряла?

– Ой, Надюш, извини, у меня вторая линия! – Она переключилась и очень удивилась, услышав знакомый голос с акцентом.

– Ольга Михайловна!

– Теодор? Здравствуйте! Что случилось?

– Мне сказаль, что Надя сейчас у вас! – взволнованно произнес немец. – Дайте мне! Срочно дайте мне Надя!

– Нет, Нади рядом нет! – Ольга пыталась перекричать гул клаксонов. – Она дома! Если вы хотите поговорить по проекту, то им занимаюсь я!

– Это не проект! Это лично для Надя! Я хотел ей отдать вчера, но не решался! А потом она ушла!

– Хотите, я вернусь, и вы передадите это через меня? – предложила Ольга, хотя понятия не имела, как развернуться в этой пробке.

– Нет, нет, у меня самолет, я уже спешить… – Ей показалось, что Теодор всхлипнул. – И я должен обязательно сам, – пояснил он. – Я приеду где-то в август, тогда сам увидеть Надю и отдам! Оля! Не говорите ей о моем секрете и о нашем разговоре вообще! Я потом сам!

Теодор отключился, пробка тронулась, Ольга улыбнулась.

Секрет так секрет. А вдруг Майер хочет сделать Наде предложение?

Сейчас она швырнет ему подарок в лицо, а в августе…

До августа много воды утечет. Грозовского, конечно, она не забудет, но, может быть, привыкнет к мысли, что нужно жить без него.

До дома Ольга домчалась за тридцать минут.

Надя во дворе накрывала стол, в закрытом мангале доходило мясо, запах которого Ольга почувствовала, едва подъехав к воротам.

Под ложечкой засосало, Ольга стала помогать Наде расставлять тарелки. Ее подмывало рассказать о звонке Теодора, но она удержалась.

– Ужас, сколько времени в пробке потеряла, собраться вообще не успела. Сережа скажет – саботирую отъезд.

– Да ничего он не скажет! – Надя подмигнула Ольге, взяла яркий помидор из миски и начала его резать. – Ты ж все собрала!

– Надька, – засмеялась Ольга. – Ты чемоданы мои упаковала?!

– Мы с Машей все сделали, не волнуйся.

– Ох… – подхватив огурец, Ольга тонкой стружкой стала срезать с него кожицу. – Ты лучшая в мире подруга. Спасибо, Надя!

– Не за что.

Они сели рядом, бок о бок, и слаженно стали резать овощи. Надя – помидоры, Ольга – огурцы.

– Чемоданы – это ерунда, Оль, – вздохнула Надя. – Плохо другое. В Новосибирск ты едешь не по собственному желанию, а по «семейным обстоятельствам».

Ольга хотела ответить, что собственные желания и семейные обстоятельства стали для нее одним целым с тех пор, как появилась семья, и нет в этом никакой трагедии, – но не успела. Приехал Сергей и словно заполнил собой весь двор – голосом, жестами, улыбкой. Он поцеловал Ольгу, забрал у нее недорезанный огурец.

– Есть хочу, умираю! – жуя, сообщил он.

– Я у ворот почувствовала, что у нас шашлыки, – засмеялась Ольга.

– Да? А я еще на работе! В пробках сигналил громче всех!

– Так! Все! Начинаем! – скомандовала Надежда, снимая с мангала шампуры с исходящим соком мясом. – Костя! Маша! Дима!

Уже давно стемнело, было все съедено и почти все выпито, а они никак не могли разойтись – так хорош был тихий и теплый вечер.

– Надеюсь, в следующий раз будем есть шашлык с мэром Юрием Градовым, – сказал Барышев Ольге.

– Власть портит людей, – назидательно заявила Машка.

– Маша! Ничего себе! – изумилась Ольга. – Ты чего это…

– Ну, Юрка мужик крепкий, не испортится, – со смехом перебил ее Сергей и потрепал Машку по голове. – А поесть он любит! Так что не переживай, Машунь!

– Я не за него переживаю, а за тебя, – Маша перебралась к отцу на колени и обняла за шею.

– И я! Я тоже переживаю! – Костик ревниво подвинул Машу и тоже взгромоздился на Барышева.

Только Дим Димыч грустно вздохнул и прижался к Наде.