Инна Балтийская - Салон «Зазеркалье»

Я поднялась с пола. Хорошо Клариссе рассуждать. А как перед психом извинишься? Он в самых невинных словах усмотрит второй, а то и третий смысл, оскорбится еще больше. Ну, думай, великая сыщица! На кону твое рабочее место, которое ты нашла с таким трудом.

Эврика! Сейчас Дайга немного придет в себя, и мы с ней вместе напишем Сумкину письмо. Письмо — это документ. Даже если психотерапевт поймет его превратно, мы всегда можем потребовать, чтобы начальница прочитала наше творение и лично вынесла вердикт. Я схватила стакан, зачерпнула ладошкой немного воды и брызнула Дайге в лицо. Рев резко оборвался. Еще через пять минут администраторша пришла, наконец, в чувство.

— Дайга, солнышко, нам надо перед Сумкиным извиняться. Давай сочиним ему письмо? Ведь что бы мы ни сказали, он все переврет. Нужен документ, а не просто слова. Если наш придурок опять жаловаться полезет, хозяйка сможет сама убедиться, что он на нас наговаривает.

Все еще всхлипывая, Дайга согласилась на письмо. Кларисса достала из шкафчика лист белой бумаги и, склонившись над моим плечом, вместе с Дайгой стала обдумывать текст.

— «Уважаемый Сумкин!» Или «уважаемый господин Сумкин»? Как лучше написать?

— Уважаемый! Козел вонючий! Морда поганая! — русский язык Дайги совершенствовался на глазах. — Вычеркни это немедленно!

— Ладно, пусть будет просто «господин Сумкин», я на все согласна, — не позволила я вовлечь себя в бесплодную дискуссию. — Пишем дальше. «Я, Дайга, администратор салона „Зазеркалье", прошу простить, если случайно была невежлива с вами. Перед лицом моих коллег торжественно клянусь, что никоим образом не хотела вас обидеть. Не скрою, я очень расстроилась, узнав, что какие-то мои слова или поступки вы расценили как посягательства на свою мужскую свободу. Уверяю вас, что никакого интереса к вам как мужчине я не испытываю. А посему ни сама, ни с помощью гадалки Земфиры, никогда не привораживала вас, не привораживаю сейчас и не собираюсь делать этого впредь. Более того, даже предложи вы мне руку и сердце, я, не задумываясь, отклоню столь лестное предложение. Надеюсь, после этого письма недоразумений между нами больше не возникнет. Еще раз прощу прощения, если что-то в моих действиях могло быть неправильно истолковано. С почтением…»

— Достаточно. Никакого почтения! — недрогнувшей рукой Дайга выдернула исписанный листок, схватила карандаш и решительно вымарала последние слова. — Я сейчас подпишусь, а тебя, Полечка, попрошу об одной услуге. Тут рядом в магазине ксерокс работает, слетай, ласточка, сделай копию письма. Оригинал я пока придержу. Появится Сумкин, брошу ему в морду. А копию лично отдам Алисе.

— Постой, а может, порвем это письмо, напишем что-нибудь поприличнее? — внезапно мне захотелось дать задний ход. — А то ведь Сумкин окончательно взбесится.

У меня появилось нехорошее предчувствие, что мы с Дайгой на всех парах несемся к собственному увольнению.

— Или я или этот псих! — гордо ответила еще не совсем опомнившаяся Дайга. — Письмо сегодня же будет у хозяйки. Если хочет, пускай увольняет!

Работать не хотелось страшно. И так голова забита посторонними мыслями, а тут еще Сумкин со своим поклепом. Я жалобно посмотрела на коллегу:

— Кларисса, сегодня, кажется, клиентов нет и не предвидится. Ты не согласилась бы меня на пару часов заменить, подежурить одна? А то я совсем выбита из колеи. Вот пройдусь по воздуху, приду в себя, и вечерком тебя домой отпущу.

Немного подумав, гадалка согласилась с моим предложением. И я галопом помчалась в больницу, где отравили Евдокию Федоровну. Конечно, полиция уже допросила ее однопалатниц, и не раз. Но, в отличие от следователя, я знала, в каком направлении двигаться.

Одно из главных достоинств Риги — расстояния, вернее, почти полное их отсутствие. Наш салон расположен в десяти минутах быстрой ходьбы от центральной больницы. Я прибежала туда к четырем, в кардиологии как раз закончился тихий час и начался прием посетителей.

У дежурной сестры я узнала номер палаты, где отравили их пациентку. Фамилию называть не пришлось, на лице молодой девчонки тут же появилось понимание, смешанное с некоторым сомнением. Чтобы она не приняла меня за отравительницу и не вызвала полицию, я назвалась племянницей жертвы. Заодно проверила свою легенду. Доверительно склонившись над больничным столиком, поведала дежурной, что на днях мне позвонил двоюродный брат Илюша, умолял приехать. Он немного не в себе… «Ну, вы понимаете, после такого удара…» Вот и попросил меня зайти к соседкам его матери, еще раз расспросить их про тот страшный день.

Похоже, девица поверила! Она вскочила и, слегка подавшись вперед, оживленно зашептала:

— Ой, что тут было! Понаехало полиции, арестовали нашу медсестру, совсем молоденькую, которая ту палату обслуживает. Думали, это она вашей тетушке капельницу с цианидом поставила. Но доказать не смогли, во флаконе-то яда не оказалось! Чистейший физраствор. И потом, цианид действует мгновенно. Тогда бы больная за пару минут коньки отбросила. А соседки уверяют, что ее дыхание еще долго слышали. Кто ввел яд — непонятно! Нашу сотрудницу выпустили, она теперь в соседнем отделении лежит, после нервного срыва отходит.

Я честно поохала и поужасалась в ответ. Медсестричка оказалась так любезна, что вызвалась меня сопровождать. Или я все же вызвала у нее подозрение, или любопытной девчонке самой хотелось услышать свежую больничную страшилку. Не сомневаюсь, что эта история стала любимой темой разговоров на ночных дежурствах. И во время всех пересудов рефреном повторяется фраза: «После обеда ее отравили… но в палату в тот день никто не заходил!»

Мы с дежурной зашли в палату, поздоровались с тремя лежащими на койках пожилыми женщинами. Я представилась и снова рассказала про свой приезд из Даугавпилса. Три пары глаз выжидающе уставились на меня. Новая больная, как я поняла, была уже полностью в курсе происшедшего. Не дожидаясь расспросов, бабки принялись излагать свои версии.

Собственно, версий было всего две, причем взаимоисключающих. По одной, убийство — дело рук страшного больничного маньяка, который бродит по отделениям и вливает своим жертвам в капельницы цианид. По второй, смерть Евдокии Федоровны — проделки какого-то невидимки. Может быть, даже привидения. Ведь в тот день к ним никто не заходил!

Я решила задать несколько наводящих вопросов:

— Давайте попробуем восстановить по минутам тот послеобеденный час. Значит, вы все трое поели в палате… Что было потом?

— Пришла сестричка, — от волнения обе бабки-свидетельницы заговорили сразу. Потом одна умолкла, в дальнейшем только согласно мотала головой.