Наталья Андреева - Дети белой богини

 «Офис» оказался темной, мрачной комнатой с обшарпанной мебелью, а Валюта улыбчивой брю­неткой лет сорока. Орлиный нос, яркие губы, на пышной груди огромный золотой крест лежал, как на подносе. Увидев Германа, она поднялась из-за стола и, оглядев его с ног до головы, сказала:

- Хорош! Сколько не виделись? Не звонишь, не заходишь.

- Я работаю, - важно сказал Герман и попра­вил галстук.

Подошедшая Валюта, никого не стесняясь, чмокнула его в щеку. Так вкусно, что сидевшая за соседним столом худосочная девица невольно облизнула губы.

- Вот мой товарищ, Завьялов Александр Алек­сандрович, - сказал Герман, положив руку ему на плечо.

- Это про которого в газете писали? - прищу­рилась Валюта.

- Он самый.

-Что ж. Можно попробовать. Мне многие звот нили, но в память о нашей давней дружбе...

- Выходит, я злоупотребляю? - улыбнулся Гер­ман.

- Да ты, шельмец, всем злоупотребляешь. И всеми. Ну да ладно. Тебя все одно не передела­ешь. Жениться-то не собрался?

- Разве что на тебе. Да ты ведь откажешь!

- А вдруг да не откажу?

Они кокетничали друг с другом как люди, между которыми давно все решено, и потому можно теперь чувствовать себя свободно. Окружающие прекрасно это понимали. Завтра весь город узнает: Горанин приходил к бывшей лю­бовнице устраивать кого-то на работу, а потом сказал: «С меня ужин в ресторане». Поход в рес­торан тоже будет обсуждаться со смакованием всех подробностей. Что ели, что пили, сколько раз танцевали и куда потом поехали. Самое интерес­ное, что Германа никто не осудит: лихой мужик. А Валюте все кости перемоют. Но ей, похоже, все равно. Она свободная видная женщина, при должности, при своей квартире, и случаем вос­пользуется обязательно. К такой женщине никто не подступится. Только Герман, который уверен в собственной неотразимости на сто один про­цент. А Валюта ждет, по лицу видно. Его ли, кого другого, но ждет.

- Сколько я тебе должен? - спросил Завьялов у Германа, когда они вышли.

- Да брось! - отмахнулся Герман. - Пустяки.

- Но ты же в ресторан ее собрался вести.

- И что?

- А потом еще куда-нибудь.

- Куда-нибудь... Эх, Зява, ты прямо, как дев­ка красная! В нашем возрасте пора называть вещи своими именами, - наставительно сказал Герман. .- Она приятная баба, чес-слово. Разу­меется, жениться я на ней не могу. И она это пре­красно понимает.

- А почему не можешь?

- Ну, ты как ребенок! - с откровенным удив­лением посмотрел на него Герман.

- Ах, да: никто не поймет.

- Вот именно. Ладно, забыли. Куда тебя от­везти?

- Тебе на работу надо, а я и на автобусе доеду.

- Ну, как знаешь. Если будут какие-то пробле­мы, звони.

- Скажи, есть вещи, которые ты не можешь?

- В смысле?

- В нашем городе. Где ты, похоже, царь и бог.

- Ну, Зява, ты преувеличиваешь!

- Да ничуть. Мне просто интересно, как люди этого добиваются?

Горанин молчал, лицо его было мрачно. Он уехал, так и не ответив на вопрос.

Неожиданно Завьялов заметил на противопо­ложной стороне улицы его. Высокого молодого человека в серой куртке, который тоже смотрел вслед уехавшему Герману. Парень сжимал кула­ки и что-то бормотал себе под нос. Он решил, что сказанное относится к Горанину. И, читая по гу­бам, понял суть. Парень посылал вслед уехавше­му следователю проклятия. Несколько минут они так и стояли, потом парень увидел, что с проти­воположной стороны улицы за ним внимательно наблюдают. Вздрогнув, разжал кулаки, поднял капюшон и быстрым шагом направился к авто­бусной остановке. Завьялов чуть ли не бегом пе­ресек улицу и - следом. Чутье подсказывало: он, человек, который также сильно ненавидит Гер­мана. Пока дошел до остановки, сильно запыхал­ся. Увидев его, парень поспешно отвернулся. По­дошел автобус. Парень сел в него, Завьялов тоже. Как в те времена, когда работал в милиции, по

чувствовал себя охотником, взявшим след. Испод­тишка наблюдал за преступником. Хотя с чего он взял, что парень имеет отношение к разбитой машине и поломанному манекену? Допустим, ненавидит Германа. Разумеется, ненависть - пло­хое чувство. Отвратительное. Но за это не сажа­ют. Все жители N ненавидят обитателей Долины Бедных, тем не менее, все стекла в коттеджах целы, фонари на улице тоже, да и головы с плеч не полетели. Можно плюнуть вслед проехавшей иномарке, можно прошипеть: «у-у-у... буржуй недорезаный...» Как все и делают. Но паритет в городе сохраняется: они сами по себе, мы - сами. Никто не собирается переступать черту.

У парня безумные глаза. Такой может и фару разбить и витрину тоже. А ударить человека? Есть у Германа шанс .выжить?

Пока автобус колесил по городу, Завьялов под­считывал шансы бывшего друга. И думал, как поступить. Только что Горанин оказал ему услу­гу. Может быть, сделал это не столько для него, сколько для себя. Но сделал. Спасти Герману жизнь? А если это ошибка? Словно рентгеном прощупывал он взглядом лицо человека, одержи­мого желанием отомстить. Несправедливо осуж­денный не без участия следователя Горанина? Методы работы Германа известны. Ревнивец? За­вистник? Правильный овал лица, длинный хря­щеватый нос, тонкие губы. ГлаЗа коньячного цве­та. Крепость та же: взгляд режет, словно ножом. Симпатичный молодой человек, высокий, худой, в движениях чувствуется скрытая сила. Хороший спортсмен? Не исключено. Думай, Зява, думай. Пока человек не вынул руки из карманов и не пу­стил в ход кулаки, он еще не преступник. Может, с ним стоит просто поговорить?

Из автобуса они вышли вместе. На Пятачке.

В каждом городе есть свой Пятачок, самое бой­кое место, где по ночам кипит жизнь. Водку ли, сигареты, женщин - все можно получить кругло­суточно. Рядом стоят такси с зелеными глазками: свободно. Как только одна машина уезжает, ее ме­сто тут же занимает другая. Жизнь продолжается, и вот уже другую пару увозят в ночь. В N такой Пятачок находился на Фабрике. Здесь перевари­вались крутившиеся в городе деньги, и потому он мог считаться желудком N. Сейчас, средь бела дня, было тихо, желудочный сок не выделялся вследствие отсутствия пищи. Красивые, модно одетые девушки, вероятно, спали после бурной ночи, в стоящих без работы такси дремали води­тели. Днем их услугами пользовались редко.

Сойдя с автобуса, парень свернул в сторону рынка. Поблизости от Пятачка круглые сутки шла торговля, только с наступлением темноты с при­лавков исчезали вещи, появлялось спиртное.

Завьялов, не спускал глаз с серой куртки.

Парень подошел к одному из прилавков и нео­жиданно нырнул под него. Завьялов приблизил­ся, и увидел его рядом с полной женщиной, на вид лет пятидесяти.

- Что желаете? - тут же спросила она, глядя с надеждой - неужели покупатель?