Генри Вуд - Замок Ист-Линн
Он придерживается казалось бы, устаревшего мнения, что деньги не могут искупить позора жены.
— Давайте не станем больше говорить на эту тему, — взмолилась несчастная. — Я вела себя безнравственно, как сумасшедшая, и последствия этого поступка мне придется нести всю жизнь. Больше мне нечего сказать.
— Где Вы собираетесь обосноваться в будущем? — осведомился граф.
— Не могу сказать. Из этого города я уеду, как только окрепну.
— Конечно, Вам будет неприятно встречаться с его обитателями. Ведь Вы жили здесь с ним, не так ли?
— Они полагают, что я его жена, — прошептала она. — Так же думают и слуги.
— Ну что же, пожалуй. Сколько у Вас слуг?
— Двое. Я еще недостаточно окрепла, чтобы управляться самой, поэтому мне приходится держать двоих слуг, — продолжала она, как бы извиняясь за расточительность при таких стесненных обстоятельствах.
— Как только ребенок начнет ходить, я смогу обойтись одной служанкой.
Граф посмотрел на нее, как громом пораженный.
— Ребенок! — воскликнул он с таким изумлением и горечью, что у нее защемило сердце. — Изабель! У Вас ребенок?
Она закрыла лицо ладонями. Лорд Маунт-Северн встал и начал мерить комнату широкими шагами.
— Я этого не зал! Я не знал этого! Подлый, бессердечный мерзавец! Он должен был жениться на Вас до его рождения. Ведь развод уже был получен? — добавил он, резко остановившись.
— Да.
— Трус, подлец! Пусть же ни один честный человек не подаст ему руки! Пусть Его королева откажется принимать его! Вы, дочь графа! О, Изабель! Как же низко Вы пали!
Леди Изабель истерически разрыдалась и встала, с мольбой протягивая к нему руки.
— Пощадите меня! Пощадите! Вы терзаете мое сердце с того самого момента, как появились здесь. Клянусь, я больше не в силах это выдерживать.
Граф и в самом деле вел себя менее сдержанно, чем намеревался. Он постарался взять себя в руки.
— Право же, право, садитесь, Изабель, — сказал он, усаживая ее в кресло. — Перейдем к тому, ради чего я, собственно, приехал сюда. Какая сумма потребуется Вам для того, чтобы жить в покое, которого Вы теперь, конечно же, жаждете, но, в то же время, и в достатке?
— Я ничего не приму, — ответила она. — Я сама стану зарабатывать на жизнь.
При этих словах спокойствие изменило графу, и он резко сказал:
— Абсурд, Изабель! Не добавляйте к Вашим прежним ошибкам грех романтизма. Зарабатывать на жизнь — ну конечно же! Я предоставлю то, что Вам потребуется для нормальной жизни. И никаких возражений: я же говорил Вам, что действую за Вашего отца. Вы полагаете, он оставил бы Вас, чтобы его дочь голодала или в поте лица зарабатывала свой хлеб?
Упоминание об отце задело сокровенные струны в ее душе, и слезы буквально хлынули из глаз.
— Я полагала, что смогу заработать уроками, — рыдая, сказала она.
— И сколько же Вы полагаете зарабатывать таким образом?
— Немного, — ответила она упавшим голосом. — Может быть, сто фунтов в год: я неплохо пою и музицирую. Думаю, эта сумма обеспечила бы нас, даже если бы я работала только днем.
— Да уж, вот это было бы «обеспечение»! Вы будете получать столько же раз в три месяца.
— Нет-нет! Я не заслуживаю этого. Я не могу это принять. Я потеряла право просить о помощи.
— Только не у меня. Итак, не имеет смысла волноваться понапрасну, поскольку я уже принял решение. Я никогда по своей воле не откажусь выполнить мой долг, а в данном случае я считаю это моим священным долгом. По возвращении я немедленно распоряжусь, чтобы Вам выделили четыреста фунтов в год, с получением ежеквартально.
— Ну хотя бы половину, — повторила она, сама прекрасно понимая, сколь бесполезно спорить с лордом Маунт-Северном, когда речь идет о такой возвышенной материи, как «долг».
— Я назвал сумму, Изабель, и не урежу ее. Начиная с сегодняшнего дня, Вам каждые три месяца будет выплачиваться по сто фунтов. Не считая вот этого, — продолжил он, выкладывая на стол несколько банкнот.
— Ну право же, у меня имеется некоторая наличность, — взмолилась она, густо покраснев от такой незаслуженной, по ее мнению, доброты, ибо никто в целом свете не был о ней более низкого мнения, чем она сама. — Бога ради, заберите деньги: Вы слишком добры ко мне.
— Я не знаю, что Вы называете наличностью, — ответил граф, — однако же Вы только что сообщили мне, что продаете свои «безделушки», чтобы иметь средства на жизнь. Возьмите же банкноты, Изабель: это всего лишь небольшая сумма на первое время. У Вас есть долги!
— О, нет!
— И не делайте их, пожалуйста, — посоветовал граф, поднявшись, чтобы откланяться. — Вы могли бы посылать мне весточку время от времени, Изабель.
— Что говорят обо мне в свете? — прошептала она, набравшись смелости. Она часто задавала себе этот вопрос.
Лорд Маунт-Северн ответил не сразу, возможно, удивившись, что она может спрашивать об этом.
— То же самое, что Вы сказали бы в давно минувшие дни о человеке, пошедшем по такому пути. А Вы чего ожидали?
И в самом деле, чего? Она стояла неподвижно, с бешено стучавшим сердцем и лицом, которое было сама покорность. Граф, прощаясь, взял ее руку в свою, затем повернулся и удалился.
Лорд Маунт-Северн, при всей своей строгости и бескомпромиссности, был, однако, человеком весьма добрым и совестливым. С того самого момента, как ему стало известно о роковом шаге, который сделала леди Изабель, он более, чем когда-либо, осуждал поведение своей жены, которая, как он полагал, навязала Изабель м-ру Карлайлу. Короче говоря, он считал свою жену основной, хотя и отдаленной причиной этого несчастья. Нельзя сказать, чтобы он недооценивал вину самой леди Изабель: скорее наоборот. Именно поэтому, не меньше, нежели в силу кровного родства, он считал своим долгом позаботиться о ней в дни ее позора и несчастья.
Сюзанна проводила его к двери и долго смотрела ему вслед, думая, что за «бравый месье англичанин» навестил их, и какое, должно быть, удовольствие получила миледи от встречи с другом, нарушившей монотонность ее грустного и одинокого существования. Сюзанна не сомневалась, что этот визит не иначе как подвигнет миледи на то, чтобы извлечь на свет божий ее чудесные платья, и что первые слова, которые она услышит, явившись перед своей хозяйкой, будут, конечно же, касаться этой животрепещущей темы.
Граф Маунт-Северн вернулся в Hotel des Ambassadeurs, отобедал и, переночевав в этом гостеприимном месте, покинул его на следующее утро, чтобы вернуться к шумным удовольствиям цивилизованной жизни. А леди Изабель осталась одна в своей комнате, одна-одинешенька навеки.
Глава 13
ОПЛОШНОСТИ БАРБАРЫ
Вообразите себе солнечный летний день пополудни. Точнее сказать, вечер, ибо яркие солнечные лучи уже отнюдь не отвесно падали на внушительных размеров сад судьи Хэйра, и уже наступило время чаепития, семь часов. М-р и миссис Хэйр сидели за столом вместе с Барбарой; казалось, вся жизнь этого семейства представляет из себя нескончаемую трапезу: если не завтрак — так ленч, если не ленч — так обед, а если не обед — так чаепитие.
Барбара сидела заплаканная, поскольку судья в этот момент бранил ее, а бедная миссис Хэйр, соглашаясь с супругом (как, впрочем, она поступила бы даже в том случае, если бы он предложил поджечь дом и самой сгореть живьем) и в то же время сочувствуя дочери, беспокойно ерзала в кресле.
Барбара нанесла смертельную обиду, из тех, которые ей приходилось периодически наносить в течение последних нескольких лет: она отвергла выгодное брачное предложение, по каковому поводу и разбушевался достопочтенный господин судья. В целом, для м-ра Хэйра не имело ни малейшего значения, завянут ли его дочери иссохшими старыми девами или же пронесутся по жизни вечно суетящимися матронами. Он также, в общем-то, не хотел отдавать Барбару из родительского дома, равно как и не считал ее обузой: напротив, если бы не было Барбары, в кого ему было метать громы и молнии? Деньги здесь тоже были ни при чем: независимо от того, выйдет Барбара замуж или останется одинокой, она располагала значительным состоянием. Итак, ни одной из обычных, приходящих на ум причин, нельзя было объяснить гнев судьи Хэйра на Барбару, отвергавшую предложения руки и сердца. Не мне судить, сможет ли этот мир обойтись без сплетен: для меня достаточно того, что Вест-Линн не мог обойтись без этого, так же, как и без того, чтобы вмешиваться во все и всяческие дела, кроме своих собственных. Вест-Линн дивился тому, что Барбара Хэйр предпочитает оставаться Барбарой Хэйр. Из всех местных барышень именно она, с ее красотой, прекрасными манерами и хорошим состоянием, казалось, давно уже должна была бы выскочить замуж. И, тем не менее, она по-прежнему оставалась Барбарой Хэйр. Сплетники объединили свои усилия, чтобы разузнать, почему ее не сватают. Да-да: они считали, что ее не сватают, ибо она была не из тех, кто рассказывает об отвергнутых предложениях. Итак, решено было, что единственной причиной является это злосчастное преступление, которое приписывали ее брату. К несчастью, эта чушь стала известна судье Хэйру. Судья был чрезвычайно чувствителен во всем, что касалось этого злосчастного дела, и ожесточен против своего бедного сына до последней крайности. Речи о том, что Барбара оставалась одна, поскольку никто не желает жениться на ней из-за брата, были как нож острый для м-ра Хэйра, поскольку этот позор как бы ложился и на него. О, как хотел бы он дать пинка всему Вест-Линну, чтобы досужие сплетники, свалившись в ближайший пруд, самый заросший и грязный из всех, побарахтались там и остудили свои языки; как он хотел сцапать Ричарда, чтобы передать его на милость суда присяжных графства, как, наконец, желал бы он тотчас выдать Барбару замуж, чтобы опровергнуть хотя бы эту часть зловредных слухов! Поэтому нетрудно вообразить, в какую ярость впадал судья, когда Барбара отказывала одному претенденту за другим (таких уже набралось четыре).
