Наталья Калинина - Не жди моих слез
Вдруг в памяти высветилось электронное табло с этой датой на каком-то здании, когда я шла с туфлями в руках посередке Садового кольца в окружении двух бесшумных противоположных потоков машин. Я спросила об этом только потому, что на секунду вообразила себя завтрашним следователем.
— Солнышко мое, да он же сказал, что его вечером не будет. А когда его нету дома, я могу заходить с кем угодно и когда угодно. Я же, как и ты, женщина, мне нужно, чтоб любили меня, а не только, чтоб я сумки из магазинов таскала. Солнышко мое, я, когда увидела все, так и поняла: это его бабы укокошили. За дело, за дело, да все равно жалко, очень жалко. Я там все как есть оставила, меня эта проклятая Лизка, лифтерша, видела. Я ей полсотни сунула и бутылку коньяка купила, — может, сука, не продаст. А то ж всякое можно будет пришить, тем более что я нигде не работаю и в разводе состою.
— А мне вы сколько дадите за то, что я на самом деле считала вас его сестрой? Тысячу? И ящик коньяка поставите?
Твоя сестра округлила глаза и снова всхлипнула, теперь гораздо натуральней.
— Солнышко мое, да я тебе свое бриллиантовое кольцо на палец надену, когда все кончится. Ты же не хотела, чтоб он упал, ты просто так его толкнула, но пол был скользкий — там была лужа. Бедняжка, ты даже рассудка лишилась, когда увидела, что наделала. Я видела, ты выскочила из подъезда и помчалась к метро. Эта Лизка тоже тебя видела.
Я подумала о том, что общими стараниями они вполне в состоянии засадить меня на остаток жизни в тюрьму или в психушку. Совсем недавно, до того, как плюс поменялся с минусом, у меня бы по этому поводу душа ушла в пятки. Но сейчас, когда жизнь кажется мне донельзя простой и неинтересной, единственная отдушина — мои несвихнувшиеся мозги.
— Вот беда — не помню, в каком платье я была. Они здесь говорят: амнезия сознания на почве сильного потрясения. Наверное, вы или Лизка вспомните…
— Ну конечно, солнышко. Ты была в бирюзовом свитере и бежевой юбке с разрезом. Как тогда, когда мы с тобой познакомились. Тебе очень идет этот свитер. Импортный небось?
Я расхохоталась — не нарочно, на самом деле. Твоя сестра стала затравленно озираться по сторонам. Я прибавила звук и замахала у нее перед носом руками. Она отскочила к двери, чуть не сбив с ног настоящую сестру.
— Адью, — сказала я. — Встретимся на скамье подсудимых. Великолепное трио. Или, может, наберется квартет?
Вполне вероятно, что завтрашний следователь с Петровки вместо меня увидит окоченевший труп под белой (бэу, разумеется) простыней. Но может, подобное слишком большая честь для меня? Ничего — все у меня впереди.
Кузина явилась рано утром, еще до обхода. Она теребила свой длинный, завязанный на груди бесформенным бантом черный муаровый шарф.
— Ну, как ты здесь? Господи, как же ты нас всех напугала. Когда Сашка сказал, что ты в психушке, я испугалась еще больше, чем если бы ты попала в кутузку. А у тебя тут ничего. Ты случайно не буйная? Тогда почему такие строгости при входе — хорошо я догадалась разменять по пути четвертной. Валерку мы похоронили по-царски… Квартиру его опечатали и навесили замок. А мне так хотелось навести там порядок… Слушай, ты не обратила внимания, там в прихожей не стояли мои комнатные туфли? Такие клетчатые с синим помпоном? Еще я забыла свой халат, — ну, купалась как-то у него, когда в нашем стояке отключили горячую воду… Понимаешь, мало ли что теперь могут подумать? Халат такой — длинный с отложным воротником и в талию. Темно-зеленый. Шифоновый. Если что возникнет, скажи, что твой — тебе все равно терять нечего. А то еще моему Сергею какая-нибудь хреновина в голову придет… Тебе принести что-нибудь? Ну, там бульона или гранатового сока? Жалко Валерку, правда? Не верю, что его могли кокнуть, — думаю, Петровка для порядка шорох наводит. Тем более что дом у нас с дурной репутацией: то наркоманов на чердаке застукают, то притон малолеток в соседнем подъезде. Грязь какая, правда? Темно-зеленый шифоновый халат до пола, в талию, с отложным воротником — я его в нашем театре купила у этой Галкиной. Ну да, я могу сказать, что подарила его тебе. Ура! И как это мне раньше в голову не пришло? Ведь мы с тобой одного размера и даже одними духами пользуемся. Кстати, тебе принести духи, мыло, зеркало? Ах да, меня предупредили при входе, что никаких таких предметов, чтоб можно было нанести увечье. Я еще приду к тебе.
Кузина наклонилась поцеловать меня в лоб — от нее тоже разило этой проклятой «пупой». Я схватила ее за шарф и крепко к себе притянула.
— Не бойся, — сказала я. — Душить я тебя не собираюсь. Если со мной что-то и было, то не с мозгами, как вы все надеетесь. Признайся, только честно: ты тоже с ним спала? Нет-нет, не увертывайся — да или нет? — Она кивнула. — Голый спорт? — Она снова кивнула. — Спасибо за халат. А туфли в клеточку и с синим помпоном я тоже могу забрать себе?
И тут я снова расхохоталась. От того, что представила себя лежащей на узкой жесткой койке, застланной застиранными простынями, и держащей в руках (уже не привязанных к крюкам бинтами, а когда были привязаны, все равно каким-то образом ухитрялась это делать) нитки, за которые могу дернуть Сашу, твою сестру, свою кузину, и они будут изображать то, что я пожелаю. Может, и к тебе эти нитки тянутся? Я научусь ходить на руках, чтобы в конце концов все видеть так, как оно есть на самом деле.
Очень хочу выпить с Сашей ту бутылку, которую он проиграл тебе, но так и не сумел поставить.
Совет № 7
С ЭТИМИ НЕ СОСКУЧИШЬСЯ
Думаю иной раз: стоит ли ворошить прошлое? Не лучше ли посыпать его нафталином, закрыть плотной бумагой, придавить тяжелой сундучной крышкой — и спи спокойно? Помилуйте, да было ли все это? Не почудилось ли? Не пригрезилось?
В сундуке моей старой тетушки какие только диковинки не хранились: корсеты с настоящим китовым усом, полотенца из небеленого полотна с вытканными по углам православными крестами, подвязки в виде черного банта, хотя, согласно семейному преданию, тетушка почила в девушках. «Так говорил Заратустра», сборник одесских анекдотов. Она однажды открыла свой сундук — это я ее упросила, — и я с упоением погрузила в него руки по самые плечи, но так и не достала до дна. Там, на дне, наверняка всякие сокровища хранились: письма ее возлюбленного, расстрелянного на кронштадском льду, свидетельство о браке с Муссолини, членский билет масонской ложи, бессрочный пропуск в рай с печатью Всевышнего… Тетушка оттащила меня от сундука за шиворот и, чтоб отвлечь внимание, разложила перед моим девчоночьим взором все эти корсеты, подвязки, потускневшие от времени проповеди и анекдоты.
Совсем недавно старый дом перестроили до самых стропил. Сундук вынесли во двор, его инкрустированная металлическими бляхами крышка блестела в радужных каплях вешнего дождя. Я подняла ее дрожащими от нетерпения руками и увидела голое дно в съеденных временем нафталиновых горошинках.
… Я сидела на свадьбе у сестры по правую руку от жениха. Свадьба была балаганная. Поясняю для тех, кто не понял: «молодожены» давно, как говорится, вели совместное хозяйство и тэ дэ и тэ пэ, но Герман, то есть жених, не разводился с прежней женой, чтобы получить квартиру по месту прописки. Итак, я сижу на свадьбе у старшей сестры по правую руку от деверя. Это моя первая в жизни свадьба, и сегодня мы с сестрой похожи, как близнецы, несмотря на разницу в возрасте. Мы обе в сиреневом — это вышло случайно. Герман вертит головой, как щенок, которому надели неудобный ошейник, — у него даже шея покраснела, честное слово! Сестра глядит на него уж очень деловито — сплошная проза. Потом, поймав мой взгляд, пытается дать мне понять, чтоб я меньше пила. Ну да, мне ведь еще играть на рояле для всех, желающих поесть, поплясать, разбить тарелку или рюмку, поставить жирное пятно на штаны или платье — и все это непременно под музыку. Наталья Ивановна — мать, свекровь, мне Не-Знаю-Кто, кругленькая, с серым хохолком на затылке, в вечном серо-голубом — я прозвала ее «Гжельская наседка», — любит нас с сестрой, как родных дочерей. Хотя, если честно, меня больше. Ведь я невинная, неискушенная, не запятнанная ничьим прикосновением, то есть идеальная пара для единственного сына любой матери. А уж тем более заботливой Гжельской наседки.
Что касается меня, я ничуть не завидую сестре, которая уже провела у меня на глазах генеральную репетицию будущей семейной жизни. Думаю, не стоит пересказывать ее драматические эффекты, как и в театре, рассчитанные сугубо на публику.
— Теперь очередь за тобой, Светочка, — шепчет мне на ухо Наталья Ивановна. — Иришке повезло с моим Маничкой. Ах ты, Господи, был бы жив Леличка, вы бы друг дружке подошли. Еще как бы подошли. Леличка всего годик пожил. Славный был мальчик, очень славный…
«А потом можно было бы взять и поменяться мужьями», — думаю я. И тут же оглядываюсь по сторонам. Подобное нельзя доверить даже дневнику. Хотя что в этом предосудительного? Дети будут общие: не разберешь, где родной, а где двоюродный. Тем более если на самом деле все люди братья. Общие дети, общие чувства, общие мысли… Да, русский язык коварен своим вечным подтекстом, на котором подрываешься, как на мине. Кстати, меня зовут на подмостки. Ну же, Коломбина, поклонись, шаркни ножкой, проверь, прочно ли держится маска.
