Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
Спрудж искоса взглянул на майора, промолчал.
— Когда это случилось?
— В час ночи.
— То есть, совсем недавно. Далеко, да еще с раненым, они уйти не могли.
— Конечно, они где-то здесь, на побережье. Думаю, было бы целесообразно… — Он не договорил, потому что в комнату вошел высокий обер-лейтенант и, щелкнув каблуками, обратился к Зингруберу:
— Господин майор, срочное сообщение. — Немец недоверчиво покосился в сторону Спруджа.
— Докладывайте! — разрешил Зингрубер.
— Господин майор, несколько минут назад в районе рыбачьего поселка машина с неизвестными, переодетыми в форму наших солдат, на полном ходу проскочила контрольный пункт. Организовано преследование.
Зингрубер и Спрудж многозначительно переглянулись.
— Вызовите коменданта. Гарнизон в ружье! Поднимите все наличные силы. Поселок оцепить. Чтобы мышь не прошмыгнула. Выполняйте! — у майора лихорадочно заблестели глаза.
Когда обер-лейтенант вышел, Зингрубер снял телефонную трубку, попросил соединить его с Лосбергом. Чем дольше разговаривал он с другом, тем заметнее мрачнел. Наконец, положив трубку, искоса взглянул на Спруджа — тот старательно изображал, что всецело занят своими мыслями.
— Старший Лоре находится сейчас у господина Лосберга. Приехал ходатайствовать за сына, незаслуженно нами арестованного.
Спрудж удивленно вскинул брови.
— Да, да. Лоре осведомлен, что сын арестован. Он даже знает, что его отпрыск оперировал немецкого офицера и что офицер вовсе не офицер. — От прежней невозмутимости Зингрубера не осталось и следа, майор говорил зло и отрывисто.
— Странно, — нисколько не тушуясь под тяжелым взглядом немца, проговорил Спрудж.
— Действительно, странно, — угрожающе согласился майор.
Но Спрудж не дрогнул, не смутился, невозмутимо сказал:
— Вы что же полагаете: я сначала выследил и арестовал сына, а затем предупредил папашу?
Логика была не на его стороне, и Манфред досадливо отвернулся.
— Осведомителя найти немедленно, — глухо сказал он. Не мне вас предупреждать, чем это может закончиться. — И, как бы отрезая неприятную для него тему, проговорил совсем другим тоном: — Я попросил господина Лоре срочно приехать сюда. Займитесь им как следует, а я пока разберусь с наследником. Кстати, вы убеждены, что он ничего не знает?
— Абсолютно. Поверьте, я умею разговаривать с подобными типами. А потом, знаете, красные не такие дураки, чтобы довериться этому…
— Может быть. Хотя… посмотрим. Разыщите господина Крейзиса. Обещал вернуться через двадцать минут, а прошло уже больше получаса.
Этот разговор нельзя было назвать допросом — так, что-то вроде мирной, приятельской беседы. Манфред — в сдвинутой на затылок фуражке — расхаживал по камере и стряхивал пепел прямо на пол. Вид у него был совсем мирный, даже, можно сказать, доброжелательный. Полной противоположностью ему был Лоре: разорванную рубаху щедро украсили свежие красные пятна, под правым глазом расплылся синяк, из разбитой губы сочилась кровь. Он сидел на кровати, затравленно вглядываясь в немца.
— А что, при большевиках вы так и служили в тюремном бараке? — спросил Зингрубер. — Вас не смущал этот парадокс — сначала лечить противников прежнего режима, а потом их заклятых врагов?
— Нет, не смущал. — Лоре вытер кровь на губе, посмотрел, куда бы сбросить пепел и решил последовать примеру немца — стряхнул на пол. — Долг врача — облегчать страдания, а не вникать в оттенки политических убеждений.
— Понимаю, — кивнул Зингрубер. — Заповеди милосердия, клятва Гиппократа и тому подобное. — Он с любопытством присмотрелся к Лоре, неожиданно сказал: — Если бы я владел кистью, непременно написал бы вот такого Христа. — Нордический вариант, рыжеволосый. Очень интересно. Вы гораздо больше похожи на него, чем на собственного папашу.
— Вы знаете моего отца? — удивленно и вместе с тем с надеждой вскинулся Лоре.
— Разумеется. Мы даже с ним приятели.
Лоре прикрыл на секунду глаза, облегченно вздохнул. Заговорил повеселевшим тоном:
— Когда-то отец шутил, что только цвет волос избавляет его от подозрения в непорочном зачатии. Мы с ним довольно разные люди, — неожиданно заключил он.
— Разве? — задумчиво переспросил майор. — Вот уж не сказал бы. Он так печется о вас, так беспокоится. Поднял на ноги все гестапо.
Глаза Лоре предательски повлажнели, он сглотнул комок и отвернулся.
— Понимаете, я не намерен вас допрашивать — картина и без того ясна. Просто хочется уточнить некоторые детали.
— Да, пожалуйста.
— Вам не показалось странным, что этого раненого офицера к вам доставили на квартиру?
— По правде говоря, у меня не было времени раздумывать. Исход дела решали минуты.
— Ну, хорошо. А когда операция была закончена?
— Они тут же унесли его в автомобиль и заверили, что доставят в госпиталь.
— Чуть живого?
Лоре неопределенно качнул головой.
— И опять-таки, вам это не показалось странным? Не удивило, что ваши клиенты даже не сочли нужным представиться?
— Они были в немецкой форме и… простите за откровенность, не очень деликатничали.
— Вы хотите сказать, вам пригрозили?
Лоре на секунду замялся.
— Да, — нехотя признался он.
— Но хотя бы поточнее описать их вы могли бы? Сколько их было, во что одеты, как выглядели?
— Сколько? Трое… Пожалуй, четверо. Кажется, кто-то оставался на улице. Одеты, я уже сказал — в немецкую форму. Выглядели? — Он смутился, покраснел. — Знаете, я немного растерялся… Впрочем, офицера могу описать точно.
— Не надо. Имена? Может вы запомнили хоть одно имя?
— Нет, они не называли друг друга по имени.
— То есть, практически вы не знаете ничего?
Лоре виновато опустил голову.
— Жаль, очень жаль. Ну ладно, бог с ними, с именами. — Зингрубер остановился, пронзил врача тяжелым взглядом. — Как же вы забыли уведомить об операции представителя власти? Согласно приказу, получение которого вы засвидетельствовали своей подписью. Уведомить еще до того, как взялись за скальпель. Да и позже забыли. Это что, оплошность, господин Лоре?
Врач растерянно посмотрел на офицера:
— Просто не успел.
Манфред прошелся по камере, сел рядом с Лоре, предложил сигарету.
— Знаете, я подметил одну из главных черт вашего национального характера. Латыши упрямы. Понимаю, немцы могут не вызывать у вас особых симпатий. Но много ли вы получили от русских? И главное — нельзя не считаться с объективным ходом событий. Не сегодня-завтра мы будем в Москве, падут Советы. Это вопрос уже не дней, а часов. За каким же чертом вас дернуло помогать русским?
У Лоре перехватило дыхание, он едва слышно оказал:
— Я помогал раненому немецкому офицеру.
— Бросьте, дорогой доктор, вы не настолько наивны. Я не сторонник бессмысленной жестокости, вам не будут загонять иголки под ногти, выпытывать адреса, явки. Для меня абсолютно ясно: с подпольем вы не связаны. Но, согласившись на эту операцию, вы прекрасно понимали, на что идете. — Манфред помолчал, покачал воском сапога. — Могу поздравить, — хмуро продолжил он, — вы оказали им серьезную услугу. Спасли жизнь и помогли скрыться русскому разведчику. Он работал в нашем аппарате, имел доступ к секретным документам.
Лоре испуганно отшатнулся.
— И вы считаете возможным посвящать меня в эти подробности?
— Почему бы нет? — Манфред поднялся, положил на кровать пачку с оставшимися сигаретами. — Раз уж мы тут с вами нарушили порядок, позвольте оставить это. Надеюсь, вам их хватит.
Лоре вздрогнул — в пачке оставалось три штуки.
— Думаю, вы не в претензии на нас, господин Лоре. Ведь каждый сам определяет свою судьбу. Этот случаи послужит хорошим примером для ваших соотечественников.
Он сидел один за щедро накрытым столом, уставленным бутылками. Среди них розовели в свежей зелени блюда с аппетитными ломтями лососины, лоснились копченые угри. Но все это не радовало: одиночество Рихарда было горьким. В мрачном раздумье Лосберг пил коньяк из большого бокала, прислушался к голосам, раздавшимся в прихожей.
— Кажется, здесь, — громко сказал Бруно, пропуская мимо себя Манфреда и Крейзиса. — Проходите пожалуйста.
— О-о! Вот это сюрприз, — потирая ладони, воскликнул Освальд. — Так встречают настоящих друзей. — Он по-свойски схватил с блюда ломоть лососины и, жуя, забубнил с набитым ртом: — Мы по дороге все прикинули. Главное, нагнать побольше страха, и обязательно кто-нибудь проболтается. Я убежден, что они где-то здесь.
Крейзис мимоходом наполнил было бокал, но Манфред недовольно бросил:
— Потом. Не люблю эти пьяные оргии… когда в темноте стреляют друг в друга. Пойдем, Рихард, пора. Ты лучше знаешь поселок и окрестности.
