Ксения Васильева - Девственница
Натулька, верю я, верю тебе, ну что ты чемоданом трясешь! Да совсем бы их не было, этих колец!
Наташа перестала плакать и смотрела на него с такой благодарностью и любовью, что он сам чуть не заплакал.
Света, да пусть Наташка носит все, что захочет. Только, конечно, тогда, когда никуда далеко не едет, а тут, в Москве, - пожалуйста. А то ведь, правда, так получается, мол, когда умру - все тебе достанется... 3ачем это? Не лучше ли при собственной жизни увидеть дочь красиво одетой и в красивых украшениях?
Светлана забормотала: но ведь я и хотела так. Только позже.
Думала, когда выйдет замуж, станет дамой - все и отдам...
И вдруг Светка сделала верный шаг, она встала и, сказав, что пойдет поставит чайник, - хоть чаю попить, - вышла из комнаты.
Александр Семенович решился. Он посмотрел на Наташу, которая с каким-то ожиданием и вместе со страхом смотрела на него. ... Надо сказать все, что надумал, приказал себе Александр Семенович, и начал говорить.
Наташа, хорошо, что мама ушла, она тебя ужасно любит, но человек она нервный и потому недоверчивый, даже подозрительный. Но это понять можно: такая у неё достаточно противная работа, которая, правда, нас с тобой кормит. Я понимаю, Натулечка, что ты не все сказала, не всю правду. Слушай меня, выслушай. Не дергайся. Я тебе плохого не желаю, впрочем, как и мама. Тебя, я думаю, сильно обманули, как, - не знаю. Захочешь - расскажешь, нет - нет, на "нет" и суда нет. Но если у тебя какие-то проблемы, может, даже с деньгами, может, ты кому должна... Не хочу гадать. Знай: мы с матерью самые близкие тебе люди и больше, чем мы, любтиь тебя никто не будет. Разве муж и то, если он - будет порядочный человек, добрый и понимающий.
Наташа вскинулась: папа! Я не выйду замуж, никогда. Я так решила! Александр Семенович подумал: вот оно! Напал на след!..
- Ну, Наташечка, это ты не ерунди. Все выходят замуж, хотя мно-гие в юности клянутся не жениться или не выходить замуж... Я это знаю. Переболел сам. Но, повторяю тебе-если чтот-о тревожит тебя, что-то угнетает, - скажи.
Была минута, когда Наташа, проникшись словами отца, хотела броситься ему на грудь и все рассказать, и про НЕГО - тоже. И решить о НЕМ. Ведь папа верно говорит, больше, чем они с мамой, никто никогда её любить не будет. Сказать?..
Но трусость и неимоверная усталость одолели её. Она представила всю драму, которую создаст тут же мама, - и папа ничего не сделает. Будет истерика, слезы, крики и чем все закончится, - неизвестно. За это время она загнется: от всего, что настанет в их доме. Нет. Невозможно. Надо быть твердой. Сказала - нет, и кончено. И забыть!... Забыть! Забыть!
И она сказала совсем не то, что он ждал, то есть ничего похожего даже.
Папа, вся история и истерика состоит в том, что я уже взрослый человек, а вы никак этого понять не можете. Для вас я ребенок, а я взрослая, понимаешь? (Он кивнул: конечно, она права...). И я тебя вот о чем попрошу, - она посмотрела на него просительно, но в этой просительности была какая-то фальшивинка, лесть, - та же "литература", - поговори ты с мамой, как бы ты сам понял это из нашего разговора... (Александр Семенович кивнул и горестно понял, что добился чего-то своей беседой, но совсем не того, о чем он думал, а чего-то другого, что, видимо, входило в какие-то планы Наташи). - Знаешь, мне надо жить одной. И все проблемы будут решены. Мама говорила как-то об этом. Но она сама хотела отделиться от нас, а сейчас я хочу жить одна. Я должна жить одна. И не думай, дело тут не в (она замялась...) мужчинах. Я не собираюсь ни с кем встречаться, пока, по крайней мере. Вам будет проще, а уж мне... И где-нибудь рядом друг с другом, чтобы придти можно было сразу, если захочется или нужно, понимаешь? Мама сможет так сделать, она может все, если захочет. А я думаю, ты сможешь её уговорить... - Она вопросительно посмотрела на отца.
- Хорошо, Наташка. Жалеть не будешь? Ведь на девушку с отдельной квартирой обычно налетает всякий народ. Сумеешь ли ты отделываться? А?
- Сумею, - твердо ответила Наташа.
... Нет уж, к себе она пускать никого не будет, только если ей самой очень захочется, но что-то она не замечает в себе желания кого-либо видеть. Папа думает, что она - цыпленок, а она уже и не курочка даже, а целый орелик. Так думала Наташа.
Ну что ж, если ты уверена... Только, действительно, надо поб-лиже друг к другу, - сказал Александр Семенович и вдруг почувствовал такую тоску невероятную, неизбывную, которая, он знал, теперь не уйдет никуда. Что-то порушилось в их жизни. Наташка отъедет, они останутся вдвоем. У неё будет своя жизнь, в кото-рую, - он понял, - пускать она никого не собирается. Их - тем более. Ну что ж, птенец выпал из гнезда и сам ковыляет внизу, маша крылышками... Именно - выпал, а когда, - они и не заметили. Когда же все-таки?.. Бедная, бедная Светка, какой это будет для неё удар. Но придется пережить, ничего не попишешь. Так она у них повернулась: нежданно-негаданно.
С дочерью сидеть ему стало тяжело и он сказал, что пойдет к матери, может, сейчас и начнет артобстрел - и горько усмехнулся.
Оказалось, опять-таки, все проще, чем предполагалось. Сначала Светлана растерялась, а затем дичайшим образом обиделась, до слез, но и до злости. Дочь хочет жить одна? Пожалуйста, сколько душе влезет! У неё есть прекрасный вариант. Квартира в их доме, даже в одном подъезде! Пусть она живет одна, если мы ей так противны!
- Да нет, Светка, это все не так... - попытался что-то объяснить
Александр Семенович, но она замотала головой: - Противны, про - тивны, не уговаривай. Это именно то слово и то чувство и молчи,
Сашка, хватит изображать из себя розовых болванов! Хватит. Хочет жить одна, пусть живет! Я сегодня же этим займусь. Не буду я больше с ума сходить!
Все решилось. Люди из соседнего подъезда ещё раздумывали, обдумывали... И энергичная Светлана, да ещё в состоянии нервного стресса, когда на грани истощения нервов бывает безумный взлет, и все получается, пошла на них стеной, - и люди эти сдались.
Наташа стала жить одна. Мама заставляла её взять драгоценности, но она наотрез отказалась и попросила никогда с ней на эту тему не говорить.
Начала сама стричь, укладывать и красить чужие головы, - зарабатывать стала себе на жизнь.
Светлана, конечно, разнюхала про это и все-таки попыталась поговорить с Наташей, - ей было неловко, что дочь обеспеченных родителей зарабатывает деньги, будто они её не могут прокормить.
Но Наташа, ставшая удивительно взрослой и самостоятельной, ответила, что она не маленький ребенок и мягко попросила мать не вмешиваться постоянно в её жизнь. Чем Светлана, как говорится, и утерлась. Хотя продолжала приносить Наташе продуктовый дефицит, подкидывать подарки, вещички...
Наташа хотела было снова заявить протест, но, посмотрев на мать, неожиданно пожалела её - Светлана постарела за это время, как-то съежилась, перестала быть напористой и казалась обесси - ленной.
Отец тоже захаживал, ненадолго, всегда веселый, что-нибудь смешное рассказывал про школу, про учеников, про маминых клиен - тов, но Наташа видела, что веселье это не натуральное и, может, сделанное прямо перед её дверью, прежде, чем нажать на звонок.
С Мариной они виделись один раз. Болтали о том о сем, никак не поминая то, что было. Будто и не было ничего. Наташе страшно хотелось спросить про НЕГО, но она боялась, что Марина ответит: да ты что? Он помер сразу, я тебе не сказала, не хотела травмировать, он же не жилец был.
Марина рассказла об очередном хахале, смеялась над ним, но вроде бы он с серьезными намерениями. Сказала, что, наверное, купит себе машину: решила расстаться с одной картиной, в конце концов, одной больше, одной меньше... Рассказала, что бабка за - кидала её письмами: хочет в Момскву. Но ничего, бабуля потерпит.
Вдруг Марина спросила: а что ж ты про своего не спрашиваешь?
Наташа сразу же поняла - про кого, и пожала плечами: думала - сама скажешь.
Жив-здоров (Наташу обдало волной жара и счастья! Господи! Он жив!), и продолжала, - люди отличные попались. Мне человек сказывал верный. Но с деньгами у них не больно, она - инвалид, на пенсии, он зарабатывает немного. (Все это Марина узнала от Лерки). Сашей назвали, Сандриком зовут.
Наташа слушала, не дыша, сердце же физически болело, но нель - зя показывать Маринке, что она испытывает, и она вроде бы спо - койно спросила: как ты думаешь, у них хватает денег? Может быть...
Марина посмотрела на неё с якобы жалостью.
Что, может, надумала взять? Они не отдадут. Ни за что. Мне сказали, что они ищут размен, чтобы совсем уехать, где бы никто ничего не знал.
... Ну, вот все. Все решилось ещё раз, последний. Она впрямую не думала о том, чтобы взять ЕГО, но гнездилась где-то безумная мысль, а что если?.. Она теперь самостоятельная...
Но его не отдадут. А деньги она обязана передать... Через Ма - рину? Наташа вдруг остановила себя: да не станет Марина ма - яться с передачей! Возьмет себе... Пусть. Но она все равно даст, это как-то освободит её от сердечной муки. Конечно, это похоже на то, как бездомному псу бросают кость и идут дальше, не зная, съел он её или другие отняли. Но все равно, все равно...
