Ксения Васильева - Девственница
Они развязали осторожно тряпье и открылся крошечный новорожденный, мальчик.
Марья Павловна даже прослезилась: Боже, какой крошка! Они перенесли ребенка в комнату и сели около. Он вроде бы перестал пищать, и они оба время от времени наклонялись послушать: дышит ли? Первым, прокашлявшись, высказался Александр Ростиславович:
Знаешь, мне кажется, мы должны созвониться с Домом младенца и отдать его туда. Там, по крайней мере, знают, как обходиться с такими маленькими, - и, увидев какое-то жесткое выражение лица жены, добавил: - Но мы будем следить за ним и ходить, и вооб-ще...
Я думаю, - сурово сказала Марья Павловна, - что в Дом мы успеем его отнести! Ты помнишь, как мы хотели ребенка? Хотели? Вот вам! Ах, вы уже расхотели! Как быстро! Значит, так и хотели! Да если хотели по-настоящему, то ничто не помеха. Он нам ниспослан, это понимаешь, Саня?
Ты, как всегда, права, моя дорогая, - сказал муж, - но как все это? Я плохо представляю...
Ничего. Сдюжим. Во-первых, у Надюшки из третьего подъезда ро-дился тоже мальчик несколько дней назад, Надюшка запивается молоком, и они собираются сдавать его в молочную кухню. Я Надюшку предупрежу, чтобы никому ни слова, они люди порядочные. Хотя все равно узнается... Вот такие планы, мой дорогой.
Наташа проснулась от холода. Ей показалось, что она спала долго и теперь вечер (так оно и было). Сразу она ничего не вспомнила и минуту лежала, не понимая, почему так трудно дышать: сдавило грудь. Она потрогала грудь, наткнулась на полотенце и тут вспомнила все. И не заплакала, не задрожала. Она сама себя лишила сына. Из трусости. Наташа ненавидела себя.
И теперь она должна жить по другим законам - законам женщины, совершившей грех. - Никаких мужчин, - ей стало даже противно при мысли обо всей этой грязи с ними. Она не мыслила себе, что при - дет домой и начнется старая жизнь с маминым беспокойством, с па - пиной добротой к ней, всегдашними её оправданиями... Она уже другая, и это не для нее.
Из комнаты выползла заспанная Нинка, подошла к Наташе, спро - сила:
Ну как, оклемалась? Пройдет! Это быстро проходит. Ниче-го.
Марина вышла, как бы веселая, бодрая и довольная, и сказала:
Ну, можно нас поздравить: все в порядке, мальчонка в хороших руках, Если ты передумаешь, - сказала Марина, повернувшись впрямую к Наташе, - то скажи мне, я думаю, сумею уладить.
Марина несколько удивленно и растерянно замолчала. Она-то ожидала совсем другого: слез, просьб, расспросов, истерики, всего, но только не полногоого молчания. И Нинка вякнула, поняла, что Марине надо помочь.
А люди-то хоть не голь перекатная? - спросила она.
Ты что - голь! - возмутилась Марина, но быстро поняла, что слишком превозносить их нельзя и снизила тон: - Среднего достатка. - Маринке нужны деньги и очень!
Наташа считала, что обязана Марине и, сделав вид, что ничего в подводныых течениях не понимает, сказала:
Я бы хотела как-то помочь им, хотя бы первое время, самое трудное... Как это сделать? Может быть, просто я тебе отдам деньги, Марина, а ты уж по своему каналу их передашь? Но только не сейчас, как ты понимаешь. У меня нет ни копейки.
Марина вспыхнула. Вот тебе и благодарность, вместо спасибо.
А мне-то что! - сказала она равнодушно. - Твой сын, твои деньги, твоя забота. Мне легче будет, если ты ничего давать не будешь, мне хлопот меньше, а вот адреса пока я тебе не дам. Надумаешь взять, тогда поговорим.
Не надумаю. Я решила, - сказала Наташа
И опять остолбенели обе помощницы. Ну, дает Наташка!
Попрощались они с Мариной легко и свободно, будто посидели вечерок и завтра, встретятся снова. Обе были на пределе.
О деньгах - мимоходом, о ребенке - ни слова, о кольцах, серьгах, тем более. Пока. Ну, пока. Созвонимся.
БЛУДНАЯ ДОЧЬ НА ПОРОГЕ
Светлана сидела в гостиной и курила (последнее время она пристрастилась к курению. Настроение было гадостное. Сашка работал в двух школах, взял часы на два языка - получалось ничего, но... Но разве этого она хотела? Сашке надо помочь ( и - главное! - Наташке).
А что Наташке надо помочь, - это она чувствовала. Но как помочь, когда не знаешь где она и что с ней?
В дверь позвонили. Кто там еще?.. Так не хочется открывать! Сашке ещё рано.
Но открывать надо. И Светлана открыла дверь. За дверью, с чемоданом в руке, стояла её дочь, бледная, похудевшая, даже, скорее, не похудевшая, а осунувшаяся и какая-то другая - выражение лица не Наташки, - веселое и открытое, а отчужденное и замкнутое, но, правда, когда Наташка увидела маму, лицо её изменилось, снова стало открытым и добрым, и в глазах появились слезы, но как-то сразу все это ушло. И опять - чужое, замкнутое.
Светлана настолько не ожидала дочь, что как-то даже осела. Но тут же кинулась к ней и заревела, шепча: - Доченька моя, родная. Наконец-то ты дома...
Она схватила у Наташи чемодан, довольно легкий, что её удивило, потому что Наташа взяла с собой много разной одежды.
Светлана волновалась и не могла найти контакт с этой какой-то новой Наташкой.
Сейчас я поставлю чай, обеда ещё нет, знаешь, отец работает в школе, скоро уже должен придти, а я все сидела и курила, я даже курить начала...
Светлана говорила и говорила, а Наташа молчала, и Светлана оворила для того, чтобы, не дай Бог, не замолчать и не наступило бы страшное молчание, она чувствовала, что так может случится.
У меня вчерашние пирожки есть, я тебе разогрею, голодная ведь. - Вы на самолете? - На поезде, - опять, как-то странно напряженно сказала Наташа, в плацкарте. Достать купейный не могли.
Светлана всплеснула руками:
Да что ты говоришь! Вот кошмар! Потому ты и бледная, спала, наверное, кое-как? - Вообще не спала, - ответила Наташа. - Ладно, отдыхай, я сейчас чай согрею и тогда поговорим. - И убежала на кухню, где встала у плиты, сжала руки и чуть не завыла в голос: что-то явно с Наташей случилось! Но что? И как ей об этом узнать? У НЫНЕШНЕЙ Наташи фиг что узнаешь, это Светлана поняла. И ещё она подумала, что будь это полгода назад, и устрой Наташа гораздо более мелкую провинность, она, Светлана, уже орала бы на весь дом.
Теперь она чувствует, что нельзя кричать и тем более оскорблять. ТАКАЯ Наташа возьмет и уйдет, не сказав ни слова.
А Наташа размышляла. Сейчас кульминация, самый трудный момент, после уже либо проскочит, либо нет. Но будет все равно легче. Яснее, по крайней мере.
Что мама о краже ещё не знает, она поняла. Не такой её мама человек, чтобы ничего не сказать и принять с такой любовью, толью (отчего все же? Что не писала? Да. Но ещё что-то. Она, конечно, не догадывается обо ВСЕМ, но что-то сердцем чует. И не стала смотреть на неё СВОИМ испытывающим взглядом, пронзающим, казалось, насквозь, а ушла на кухню и не идет. Это так хорошо!).
Милая моя мамочка, ты даешь мне привыкнуть к дому после всего, даешь мне право на вдох и выдох, на длинные минуты, чтобы собраться, взять себя окончательно в руки: Наташа впилась ногтями в руку.
Наташа пошла на кухню. Господи! Их кухня, не Маринкина, а родная кухня, которую, оказалось, она любит, да, вот так вот - любит. Нужно было столько отсутствовать и столько пережить, чтобы понять это. Она постояла, посмотрела по сторонам, вздохнула, вернее, вдохнула знакомый, свой запах. Все забыть.
Наташа взяла чайник, блюдо с котлетами и пошла в столовую.
Светлана улыбнулась ей. Боже! Такое изможденное, несчастное, но жесткое лицо. Надо пока болтать, болтать, говорить, нести чепуху, все, что угодно, решила Светлана и сказала:
Ешь, ешь, поправляйся после курорта, - и не смогла сдержаться, вы что там, совсем не ели? Ты такая бледнющая и худющая, что ужас берет.
"...Начинается", - подумала Наташа и ответила спокойно:
У меня там все время желудок болел. Светлана метнулась в сторону медицины:
Да ты, наверное, слопала там что-то гадостное, ещё подхватила какую-нибудь инфекцию. Живот болит?
Болит, - устало ответила Наташа. Это ужасно, но все же лучше, чем молчание или сплошь фальшивое ничегонесказание.
Светлана снова убежала, теперь за лекарствами. Надо как-то уйти поскорее в свою комнату - переодеться, что ли? Но сейчас неудобно. Хотя почему неудобно? Она же дома. Привыкла за время у аринки, что все неудобно.
Вбежала Светлана (у нее, с приездом дочери, внутри будто заработал мотор, который не давал ей остановиться ни в разговоре ни о чем, ни в движениях, тоже неизвестно, нужных ли), неся лекарства. Наташа хотела было уже сказать, что все прошло, как входная дверь открылась, и вошел отец. Он просто глаза выкатил, увидев дочь:
Наташка! Что ж ты не сказалась, мы бы встретили! - и, как все мужчины, будучи бестактным и ничего не усекающим с ходу, он продолжил: - Наверное, фрукты перла! Как хоть? Самолетом?
Ответила Светлана, успела:
Поездом. И ничего она не перла! Будто здесь достать нельзя!
Наташа сказала:
Нет, я яблок по дороге купила (она купила их на последние затыренные три рубля прямо у дома Марины, с лотка, потому что подумала, что это хоть и глупое, но доказательство), они в чемодане, я сейчас достану.
