Джудит Гулд - Творящие любовь
Элизабет-Энн не сумела скрыть своего удивления при виде Лестера Лоттомэна и Марисоль, занимающих наименее почетные места почти в самом конце стола. Лестер явно не верил своим глазам, а на лице Марисоль, куда более выразительном, читалась чистой воды зависть.
— Сударыни, — сказал Лэрри Хокстеттер достаточно громко, так, чтобы все сидящие за столом его услышали, — я надеюсь, что мы не заставили вас спешить?
— Не волнуйся, дорогой Лэрри, — заверила его Робин. Она нагнулась, поцеловала его в щеку и села справа от него. — Я знаю, я ужасно тщеславна. Да и Элизабет-Энн такая же. — Она оглядела стол. — Зато наши носы не блестят.
— Действительно, не блестят, — ответил он. — Но наши чуют запах еды. Но я и представить себе не мог, что ты так беспокоишься о косметике, Робин. Лилии не требуется позолота.
— Что касается меня, то мне ее всегда не хватает, — ответила она, и оба вежливо рассмеялись.
Элизабет-Энн вдруг почувствовала, что ее напряжение спало. Никто и не вспомнил о ее поспешном уходе из гостиной. Речь шла только об их опоздании к обеду.
То, что последовало за этим, оказалось самым длинным обедом в жизни Элизабет-Энн, правда, при этом самым элегантным и чарующим. Лэрри Хокстеттер оказался на высоте — заботливый хозяин, прекрасный рассказчик, полный очарования и юмора. Робин прекрасно парировала его остроты, и они отлично друг друга дополняли.
Но Элизабет-Энн все больше и больше жалела свою новую подругу. Робин любила Лэрри, это бросалось в глаза, правда, как и то, что он не испытывал ответного чувства. Во всяком случае, с его стороны речь могла идти всего лишь о симпатии. И все-таки они казались лучшими друзьями, и оба старались втянуть Элизабет-Энн в разговор. Вскоре она уже не жалела, что осталась, и быстро изменила мнение о красивом хозяине дома.
— Лэрри вывозит своих поваров из Парижа, — сообщила Робин, как только подали первое блюдо — омаров в сливочном соусе, украшенных трюфелями, в фарфоровых чашках. — В этой стране им никто и в подметки не годится. Только надо дождаться десерта.
— Почему именно десерта?
— Скоро сами увидите.
И Робин улыбнулась с видом заговорщика.
Элизабет-Энн еда показалась не только превосходной на вкус, но и прекрасно украшенной, не отставала и сервировка. На горячее подали жаркое из телячьих ребрышек. На каждом подносе лежали шесть порций ребрышек, плавающих в собственном соку и украшенных с одной стороны гофрированной розеткой из белой бумаги. По кругу расположился бордюр из картофельного пюре, запеченного до коричневой корочки. Он не позволял соку растечься по всему блюду и попасть на овощи. Внутри бордюра помещались горошек, верхушки спаржи и морковь.
Но Робин была права: именно десерт заслуживал права называться основным блюдом.
— Лэрри посылал своего шеф-повара на Мурано, чтобы тот научился выдувать стекло, — сказала она через стол, когда каждому гостю подали сахарное яблоко, наполненное абрикосовым муссом. Элизабет-Энн изумленно смотрела на свое. Плод в натуральную величину был сделан так искусно, что казался стеклянным. А внутри светился абрикосовый мусс. Ей не хотелось есть его, настолько оно было красивым. Но как только она взяла в рот первый ломтик, удивительный десерт словно живой затрепетал у нее на языке.
Они сидели вдвоем перед камином в комнате наверху. Гости уже давно разошлись, Робин ушла последней. Внизу слуги занимались уборкой. Теперь Элизабет-Энн и Лэрри остались одни.
— Должен сказать, что вы выбрали далеко не самый прямой путь, чтобы познакомиться со мной, — заметил Лэрри. — Почему вы не договорились о встрече и не пришли ко мне в офис?
— Потому что я не знала, какой минимальный вклад принимает ваша компания. И кроме того… — Элизабет-Энн позволила себе улыбнуться, а в ее аквамариновых глазах блеснула сталь, — я не заинтересована в том, чтобы ваша контора занималась моими делами. Я хочу, чтобы это делали вы лично.
Он отпил коньяк из своей рюмки.
— Вы все хорошенько продумали, так?
— Не совсем. Я новичок в подобных делах. Я просто стараюсь быть осмотрительной.
— А если я решу не заниматься персонально вашими делами, что тогда?
Элизабет-Энн разгладила платье на коленях.
— Не знаю, — не сразу ответила она, потом посмотрела на него: — Что ж, найдутся другие, я уверена.
— Найдутся, — кивнул он. — Таких компаний в Нью-Йорке около дюжины. Но это не «Хокстеттер-Стреммель».
Элизабет-Энн согласно кивнула.
— Я знаю, что для такой компании, как «Хокстеттер-Стреммель», тридцать тысяч долларов не деньги. — Элизабет-Энн помолчала. — Но для меня это сумма.
Лэрри хмыкнул:
— Не позволяйте никому убедить вас в обратном. Это большая сумма с любой точки зрения.
Она удивленно взглянула на собеседника. Он не был таким тщеславным в бизнесе, каким был в своей частной жизни.
— Сказано истинным банкиром.
— Каковым я не являюсь, — подчеркнул он. — Я просто вкладываю деньги других людей, основываясь на догадках, экономических прецедентах, последних достижениях компаний и чистом инстинкте.
— Как вы думаете… — медленно начала Элизабет-Энн и рассмеялась совсем по-детски. — Я знаю, это нечестный вопрос. Но как вы думаете, смогу ли я настолько увеличить свой капитал, чтобы купить отель?
— Делая правильные вложения при хорошей экономической обстановке… Не вижу причин, почему вы не сможете этого добиться. Как только вы накопите несколько сотен долларов, вы сможете начинать понемногу играть, чтобы ускорить процесс накопления.
— Играть? — Она помолчала, потом нахмурилась. — Что это еще за игры?
— Больше рисковать. Играть на разнице в ценах. Купить отель, приобретя закладную. И все в таком роде. Но для начала нам надо просто и осторожно вложить ваши деньги. Деньги делают деньги. Первые сто тысяч всегда достаются тяжелее всего. Также и с первым миллионом.
— Но это относительно… безопасно?
— Достаточно безопасно. Но вся наша жизнь — сплошной риск. Никто вам не даст стопроцентной гарантии в подобных вещах. Не скажи я вам этого, я бы обманул вас.
— А если бы вы были на моем месте? Что бы вы сделали?
— В точности то же самое, — хмыкнул он. — Если бы у меня хватило ума найти кого-нибудь, похожего на меня самого.
— Достаточно честно, — согласилась Элизабет-Энн. — Завтра я принесу вам в контору чек на тридцать тысяч долларов.
— Можно сделать еще лучше, — проговорил он, поднимая бокал. — Я заеду за вами на машине, и мы позавтракаем вместе. Вы сможете передать мне чек, и мы это отпразднуем.
Элизабет-Энн улыбнулась:
— Вы всегда все делаете по-своему, мистер Хокстеттер.
— Лэрри, — поправил он с мягкой настойчивостью. — Если мы хотим насладиться дружеским и взаимовыгодным партнерством, вы должны называть меня Лэрри.
— Хорошо, Лэрри.
Она поднялась на ноги и протянула руку:
— До завтра.
Лэрри взял ее руку в свою, пожал и долго не отпускал.
— До завтра. Бевин проследит, чтобы Макс отвез вас домой.
Элизабет-Энн спустилась по лестнице, тихонько напевая.
Лэрри, негромко насвистывая, направился в спальню.
Ни один из них даже не догадывался, что ровно через триста шестьдесят два дня, 29 октября 1929 года, после самого крупного краха на бирже, весь мир будет у их ног.
9
Элизабет-Энн смотрела мимо Лэрри Хокстеттера. Ее взгляд был устремлен в окно на конические крыши и шпили зданий внизу.
С тех пор как они с Лэрри начали завтракать вместе два раза в неделю в отдельном кабинете компании «Хокстеттер-Стреммель» на тридцать седьмом этаже над Семидесятой Пайн-стрит в самом центре финансового мира, она часто, мечтая, смотрела на цитадели банков в Нижнем Манхэттене. Сколько раз Элизабет-Энн пыталась раньше представить себе, как выглядит мир с такой выгодной точки зрения, но ей это не удавалось. Теперь она сама испытала, что значит взлетать на такую высоту, и не единожды, но вкус магической новизны не исчезал. Ей казалось: протяни руку — и коснешься крыш кончиками пальцев. Лишь сейчас она поняла, почему так богато украшены верхушки каменных гигантов. Это не для тех, кто внизу, им все равно не видно, а для тех, кто может любоваться ими с высоты таких же зданий. Мир небоскребов был на самом деле еще дальше от простого человека с улицы. С такой высоты корабли, входящие в гавань и покидающие ее, казались маленькими и незначительными, поток людей напоминал муравейник, а их проблемы казались несуществующими. Важен был только ее бизнес.
За прошедшие десять месяцев совместный ленч превратился в традицию. Они пропустили всего два или три раза.
Элизабет-Энн снова перевела взгляд на Лэрри и улыбнулась ему через стол. Если бы в тот вечер в особняке Хокстеттера кто-нибудь сказал, что за столь короткий срок ее капитал вырастет подобным образом, она бы только громко рассмеялась. Но это было совсем не смешно.
