Джудит Гулд - Творящие любовь
Он печально посмотрел на нее. Лэрри слишком любил и уважал Элизабет-Энн, чтобы принуждать ее.
— Ты уверена, что хочешь этого? — мягко спросил он. — Совершенно уверена?
Она кивнула:
— Совершенно уверена.
Неожиданно в дверь постучали, и строго одетая женщина средних лет заглянула в комнату.
— Мистер Хокстеттер, — извиняющимся тоном произнесла она, — вам звонит мистер Уортон. Он говорит, что у него срочное дело. Я могу перевести звонок сюда.
— Да, пожалуйста. — Лэрри отодвинул стул, улыбнулся Элизабет-Энн, пересек комнату, взял трубку и некоторое время слушал. Коротко бросив что-то, он повесил трубку, задумчиво сжал губы. Потом он поспешно подошел к столу, взял отчет о состоянии дел Элизабет-Энн и нажал на кнопку селектора. — Мисс Гордон, принесите мне папку, где собраны сведения о моих собственных вложениях. Пожалуйста, побыстрее.
— Что случилось? — спросила Элизабет-Энн. — Что-нибудь не так?
— Не так? Нет, вовсе нет. Кто-то пытается сбить нас с толку, я это чувствую. Явно пахнет жареным. Мне позвонили из «Хошшу инвестментс». Акции полетели вниз, словно сумасшедшие.
— Но… почему? — Элизабет-Энн не сводила с него глаз. — Я думала, что они только что обнаружили новую жилу.
— Которая истощилась. — Лэрри сурово улыбнулся. — Так они утверждают.
— Значит, мы будем продавать? — предположила Элизабет-Энн.
— И да, и нет. Мы будем продавать все, кроме акций «Хошшу». Их мы будем покупать. — Лоуренс сжал губы и кивнул, продолжая размышлять вслух: — Что-то затевается. Старый Мэн Каррузерс не дал бы и слову просочиться, если бы жила иссякла, пока сам бы не продал свою долю достаточно быстро. Но нет, он продолжает покупать. Они, должно быть, натолкнулись на месторождение. Я думаю, что Каррузерс пытается сбить цену, чтобы потом скупить весь пакет.
— Мы тоже покупаем?
— Мы будем из кожи вон лезть, чтобы купить акции до того, как он наложит на них свои жадные ручонки. Продадим все и соберем наличные.
— A… — голос Элизабет-Энн задрожал, — а если ты ошибаешься?
— Тогда, моя дорогая Элизабет-Энн, — весело заявил Лэрри, — нам останется только утопиться. — Он хмыкнул, его лицо засветилось от возбуждения.
Таким Элизабет-Энн его еще не видела. Теперь она поняла, почему он напоминает пантеру.
— Ты иди, — сказал он Элизабет-Энн. — Вечером увидимся. Пока что мне надо поработать. Для тебя и для себя. Я хочу, чтобы к пяти часам у нас с тобой была большая часть акций «Хошшу инвестментс».
В шесть часов вечера Лэрри позвонил Элизабет-Энн домой. Она сама подошла к телефону.
— Fait accompli[3], — сообщил он. — Поздравляю вас, миссис Хейл. Большая часть акций «Хошшу инвестментс» — уж не знаю, хорошо это или плохо, — теперь в наших руках.
— Мне можно радоваться или об этом еще рано говорить? — осторожно спросила она.
— Пока еще рановато. Но дошедшие до меня слухи вселяют надежду. Каррузерс ждал, пока акции не упадут с восьми с половиной до четырех долларов за акцию. Но я его перехитрил и купил все акции по четыре с половиной. Я слышал, на нем лица нет. Особенно с тех пор, как он начал игру со своими собственными акциями и ждал, не выбросят ли их на рынок другие.
— Значит, он вышел из игры?
— Нет, у него еще немного осталось. Немного, но достаточно для того, чтобы попортить нам кровь.
— Что ж, вроде неплохо.
Это было утверждение, а не вопрос.
— Позволю себе сказать — даже очень неплохо.
— А если… — Элизабет-Энн сумела вовремя остановиться.
На другом конце провода раздался смех:
— А если окажется, что я прав, то сколько ты будешь стоить? Это тебя интересует, верно?
— Ну, я имею в виду, что мне хотелось бы знать, но…
— Если, повторяю, если я прав, то можешь прочесть благодарственную молитву. Ты будешь стоить…
Элизабет-Энн затаила дыхание.
И вдруг Лоуренс резко сменил тему:
— Быстренько одевайся во что-нибудь симпатичное. Сегодня вечером мы будем праздновать.
Она крепче сжала трубку.
— Лэрри! Это нечестно. Ты не договорил.
— Действительно, нечестно. — Он усмехнулся.
— Вот так-то лучше. Скажи мне.
— Хорошо. Но помни, что это игра. Точно будет известно не раньше, чем примерно через неделю.
— Я буду… помнить об этом, — дрожащим голосом пообещала она.
— Что же, вот уже час, как ты можешь стоить больше миллиона.
Элизабет-Энн сглотнула и уставилась на телефон.
— Миллион… — выдохнула она.
— Или больше. Или ничего.
— Мне кажется, — медленно проговорила Элизабет-Энн, ошеломленная перспективой потерять или выиграть такой кусок, — я чувствую, что сейчас упаду в обморок.
— Не делай этого, дорогая. Ты всех переполошишь. Ну, ради меня.
— Хорошо, Лэрри.
Когда Элизабет-Энн повесила трубку и посмотрела на себя в зеркало, ее глаза сияли. Будущий миллион уже не казался таким важным.
Он назвал ее «дорогая».
Коляска, запряженная белой лошадью, медленно катилась в темноте под шепот деревьев Центрального парка. Кучер в высокой шляпе расположился на сиденье впереди, а Элизабет-Энн и Лэрри сидели сзади прямо перед сложенным черным парусиновым верхом. Вокруг них огни Манхэттена сверкали и переливались всеми цветами радуги. Город почти окружил их сияющим, как драгоценное ожерелье, кольцом. Над ними темно-синий, словно морская гладь, бархат неба расцветили тысячи бриллиантовых звезд. Они были так близко, что Элизабет-Энн, казалось, могла протянуть руку и набрать целую пригоршню.
Она поуютнее устроилась на жесткой скамейке.
— Можешь себе представить: я не ездила в коляске с тех пор, как уехала из Техаса. Там мы мечтали об автомобилях, а здесь все наоборот. Просто наслаждение такая прогулка.
И женщина тихонько рассмеялась.
Лэрри повернулся к ней, его рука обнимала ее за плечи.
Лицо Элизабет-Энн вдруг стало серьезным.
— Спасибо тебе, Лэрри, — мягко поблагодарила она.
— За что? Что я такого сделал?
— За то, что ты понимаешь, как нелегко для меня то, что… ну, то, что мы собираемся сделать. — Элизабет-Энн нервно рассмеялась.
Его рука заставила ее повернуть голову к нему.
— Скажи это, — тихо попросил он. — Здесь нечего стыдиться. Любовь прекрасна. Найди слова.
Элизабет-Энн глубоко вздохнула.
— Ну, заняться любовью, — она застенчиво улыбнулась. — Так лучше?
— Намного.
Лэрри крепче прижал ее к себе, чтобы она почувствовала теплую силу его рук, ощутила его мужественность. Элизабет-Энн положила голову к нему на плечо и мечтательно взглянула в ночное небо.
— На самом деле я хотела поблагодарить тебя за то, что для меня все стало легко. Все было так романтично. Сначала обед при свечах. Теперь эта прогулка в коляске.
Его объятия стали крепче. Полный страстного желания, он наклонился, чтобы поцеловать ее, и засмотрелся в ее освещенные луной глаза, в эти бездонные аквамариновые озера, наполненные ожиданием, удивительного светло-голубого оттенка, какого ему не доводилось встречать.
— О Боже, да ты же красавица, — изумленно прошептал Лэрри, и его губы чуть коснулись ее лица.
Волна предвкушения подхватила Элизабет-Энн, мурашки пробежали с головы до пяток. Лэрри склонился ниже и крепко прижался губами к ее губам. Она закрыла глаза и потянулась к нему, прижимаясь все сильнее. «Если что-то может длиться вечно, — мысленно взмолилась она, — то пусть это будет этот миг».
— Мне кажется, — спокойно предложил он, согревая дыханием нежную кожу ее щеки, — что нам пора отправиться домой.
Тогда она открыла глаза и взглянула на него с таким безграничным доверием и нежностью, что другой ответ ему и не понадобился.
Его спальня располагалась на втором этаже. Шторы были плотно задернуты. Комната представлялась раем, тихим укромным мирком. Как и внизу, ее стены украшали фрески итальянского художника. Безмолвные архитектурные детали — панели, пилястры, лепнина на потолке — были лишь обманом зрения, но казались настолько реальными, что до них хотелось дотронуться рукой. Огромная кровать притаилась под изысканным зеленым шелковым балдахином, а спинка, инкрустированная золотом, дополняла ощущение почти осязаемой роскоши.
Но Элизабет-Энн в объятиях Лэрри забыла о том, что ее окружает.
— Какие у тебя красивые волосы, любимая, — нашептывал он, вынимая шпильки из кос, уложенных над ушами. Освобожденные волосы упали, и Лэрри подхватил их почти благоговейно, пропуская пряди сквозь пальцы, словно золотой песок. — Как красиво, — повторял он снова и снова.
Элизабет-Энн тряхнула головой, совсем распуская прическу. Его пальцы добрались до маленьких пуговок сзади на платье.
