Луанн Райс - Каменное сердце
Мария знала, что это такое — пытаться понравиться их матери, нравиться учителям в школе, преподавателям в университете, мужчинам, и искренне сострадала сестре. Сейчас, годы спустя, ее поразила мысль о том, что Софи была права. На мгновение отвлекшись, она подумала, что и Альдо никогда не любил ее безоговорочно, но ее мысли тут же вернулись к Софи. Софи и мужчине, за которого она вышла замуж через три года после разрыва с Джеком — Гордону.
Мария вспомнила, что была в Англии, когда Софи впервые написала ей о Гордоне. Письмо было полно прилагательных: «замечательный», «красивый», «преуспевающий», «сильный», «страстный». Софи писала, что родители Гордона живут в нескольких милях от города, в том же доме, где он вырос, что Гордон — владелец магазина инструментов Литтлфильда, что они познакомились на танцах в яхт-клубе и за несколько дней влюбились друг в друга. Мария вспомнила, как забавно Софи описывала «головокружительные» физические данные Гордона: его роскошные каштановые волосы, широкие плечи, грудь, волосатую именно настолько, насколько нужно, то, какой он прекрасный любовник. Софи считала очень трогательным, что человек с образованием Гордона — дипломом Принстонского университета — взял на себя управление отцовским магазином инструментов, и все потому, что родители всегда рассчитывали на него.
В письме Софи не сравнивала Гордона с Джеком. О Джеке она вообще не упоминала.
Марии и Альдо не удалось приехать на свадьбу — раскопки в Гастингсе были в самом разгаре — зато они отправили в подарок восхитительный георгианский чайный сервиз. Увидев его стоимость, Альдо встал на дыбы. Он уже собирался устроить сцену в итальянском духе прямо в небольшом антикварном магазине, где продавался сервиз, однако Мария объяснила — спокойно, без слез, — что у нее только одна сестра и что, раз уж работа Альдо не позволяет им приехать к ней на свадьбу, подарок должен быть фантастическим.
Мария так и не простила Альдо, что его раскопки и съемочная команда ВВС не позволили ей занять законное место подружки невесты. Софи страшно расстроилась; Мария была уверена, что Гордон затаил на нее обиду.
То, как Гордон держится на расстоянии, всегда казалось Марии странным, в особенности с учетом того, как рада она была его появлению в жизни сестры. Мария считала, что Гордон помог Софи забыть Джека. Однако ей — в отличие от Софи — так и не удалось убедить себя, что Гордон любил ее сестру так же сильно, как Джек — даже сильнее, если учесть и то, что он на ней женился.
Было уже десять часов утра, а Мария так и сидела у окна в халате. Пять раз она пыталась дозвониться до Софи, но трубку никто не брал. Не отвечал телефон и у Нелл. Мария не могла заставить себя подняться, одеться, как-то спланировать свой день. Единственное, что ей хотелось сделать — поговорить с Софи или, по другим причинам, с Нелл, однако это ей никак не удавалось. Телефон зазвонил. Она схватила трубку в надежде, что это Софи.
— Хочешь пройтись на лодке? — предложил мужской голос.
— Дункан Мердок? Это ты? — спросила Мария.
— Ага. Эрни Пратт хочет продать свою лодку. Она стоит у причала, а добираться туда надо как раз мимо тебя.
Мария задумалась. Можно было слоняться по дому, заново переживая события прошлой ночи, или поплавать на лодке. На спокойной поверхности моря играли солнечные блики.
— С удовольствием взгляну на нее, — сказала она. — Мне подъехать к причалу?
— Я сам заеду за тобой, — отозвался Дункан. — Примерно через час.
— Договорились, — произнесла Мария. Час спустя она поняла, что не знает, приедет Дункан на машине или на лодке. Мария встала сбоку от дома, чтобы держать в поле зрения и подъездную дорогу, и бухту.
Дожидаясь Дункана, она машинально сунула руку в карман куртки и обнаружила там свою лопатку и кисть. В последний раз она использовала их в Перу, на раскопках захоронения, где они с Альдо нашли три нетронутых сосуда для жертвоприношений в форме ламы. Индейцы племени шавантов наполняли их смесью жира и крови ламы, а потом закапывали на пастбищах, чтобы земля сохраняла плодородие. Распустившиеся у порога крокусы напомнили ей о том, что через неделю заканчивается март. В Перу в марте индейцы приносили в жертву черных лам — чтобы небеса потемнели и на поля пролились дожди.
Со стороны берега послышался грохот мотора. Мария подошла к воде. Дункан стоял за штурвалом длинной шлюпки, выкрашенной в некрасивый зеленый цвет; каюты на ней не было. Издалека было заметно, что шлюпка пережила нелегкую зиму. Подойдя вплотную к каменному причалу, Дункан выровнял шлюпку, чтобы Мария могла на нее взобраться.
— Вперед! — сказал Дункан, передавая ей штурвал.
Встав к штурвалу, Мария поискала переключатель скоростей и дроссельный клапан. Двигатель работал шумно, с перебоями, в воздухе витал запах бензина. Она предпочла бы, чтобы Дункан отошел от берега и передал ей штурвал в более безопасном месте, однако гордость заставила ее промолчать. Женщина включила задний ход, развернула и повела шлюпку на запад.
Разговаривать в таком грохоте было невозможно. Из-за плоского дна шлюпки мелкая зыбь казалась штормовыми волнами. Несмотря на маленький надводный борт, ее нос задирался так высоко вверх, что Мария ничего не видела перед собой.
— Сколько он хочет за нее? — прокричала Мария.
— Я тебя не слышу! — отозвался Дункан.
— Я не вижу, куда плыву! — еще громче закричала Мария, убирая с лица растрепавшиеся волосы.
— Ничего не слышно! — прибавив голос, крикнул Дункан.
Шлюпка, подпрыгивая, удалялась от берега, и Мария ощутила, как тяжелые мысли постепенно отступают. Ее руки сжимали штурвал; слегка повернув его влево, против ветра, она ощутила вместо выхлопных газов запах соленой морской воды. В отлив море пахло одновременно свежестью и гнилью.
Несмотря на то что уже много лет она не стояла у штурвала, навык сразу же вернулся к ней. Дункан стоял на носу, и ветер трепал его песчаного цвета волосы. Рукой он указал направо, она повернула направо. Потом он указал налево. Мария решила, что он показывает ей курс, помогая пройти по мелководью, и слегка сбросила скорость. Она знала, что они направляются к островам Духов.
На меньшей скорости шлюпка пошла ровнее. Мария направила ее в пролив между двумя островами и причалила к тому, который Дункан назвал Подзорной трубой.
— Думаю, эта шлюпка как раз для тебя, — сказал Дункан. — Она хорошо слушается руля, в прошлом месяце я собственноручно проконопатил все швы, и потом, у нее плоское дно — ты сможешь вытаскивать ее на берег. Собственно, тебе придется это делать — причалов здесь нет.
— Одна проблема: на скорости больше шести миль у нее так задирается нос, что я не вижу, куда плыву.
— Это меняет дело, — погрустнев, произнес Дункан. — Арни ставил на корму канистры с бензином и верши для омаров. Ну и ростом он выше, чем ты.
Держа ладонь козырьком над глазами, Дункан рассматривал берег острова.
— Здорово здесь, — сказала Мария. — А это ничего, что ты не на работе?
— Я использую любую возможность для того, чтобы пройтись на лодке, — ответил Дункан. — Именно поэтому я работаю в мастерской.
Мария обвела взглядом песчаный пляж. Она представила себе, как индейцы пеко вытаскивают на песок свои каноэ, нагруженные глыбами кварца и кремния. Чуть выше линии прилива, у подножия вздымающихся ввысь сосен, она заметила место, где песок переходил в глинистую почву.
— Ищешь, где начать раскопки? — спросил Дункан.
— Да, — ответила Мария.
— У меня еще есть время, — сказал он. — Хочешь пройтись, осмотреться немного?
— Нет, спасибо, — сказала она. Ей хотелось поговорить с Дунканом о Софи — в их предыдущую встречу он сказал, что его жена дружит с Софи и их дети играют вместе. Только что он может сказать? Что все в Хатуквити подозревают Гордона в рукоприкладстве? Что люди знают о плохом обращении Софи с Фло?
— Ты же знаешь мою сестру, Дункан? — спросила Мария. — Софи Литтлфильд?
— Конечно, знаю. Она дружит с Алисией.
— А ты ее часто видишь? — Мария чувствовала себя неловко, словно совала нос не в свое дело.
— Да не особенно. Иногда встречаю, когда она заходит за Флосси.
Флосси. При звуке этого ласкового имени, которым Дункан называл ее любимую племянницу, у Марии задрожали губы, и она наклонила голову, чтобы он этого не заметил.
— Такая славная девочка, — с трудом выговорила она.
— Действительно славная, — отозвался Дункан и замолчал, ожидая, что скажет Мария. По его серьезному тону было ясно, что ее минутная слабость не прошла для него незамеченной.
— Когда возвращаешься домой, к людям, которых знала всю жизнь, — начала Мария, — всегда думаешь, что все осталось таким же, как было. Помнишь, ты спросил меня, каково это — вернуться домой, так вот теперь могу сказать — ощущение очень странное.
