Бонкимчондро Чоттопаддхай - Клад вишнуита
— Если вы знаете меня, то вам, вероятно, известно, сколько я стою, — сказал он. — А раз так, то мы можем покончить с нашими расчетами. За какую же сумму вы согласны отпустить меня?
— За ломаный грош. Есть он у вас при себе? Если есть, то давайте, и дело с концом. Можете уходить.
— Сейчас у меня нет денег.
— Пошлите за ними на баркас.
— Ваши приспешники забрали все, что там было. Ничего не оставили.
— Одолжите у гребцов.
— У тех никогда нет ни пайсы.
— Ну, тогда останетесь в заточении до тех пор, пока не раздобудете выкуп.
Тут Броджешор услышал, как в каюту вошла еще одна женщина и сказала своей повелительнице:
— Госпожа рани, я согласна купить этого человека за ломаный грош. Продайте его мне.
— Зачем он тебе понадобился? — спросила та. — Что ты с ним станешь делать? Ведь он брахман, ни воды принести, ни дров нарубить не сумеет.
— У меня стряпать некому, — ответила женщина. — Вот он и пригодится.
— Слышали? — обратилась Ниши к Броджешору. — Вас продали за ломаный грош. Идите к той, что вас купила, и служите ей.
— Но где она? — поинтересовался Броджешор.
— Женщины не выходят к мужчинам, — ответила Ниши. — Проходите сюда.
6
Получив разрешение войти в каюту, Броджешор поднял занавес и переступил порог. Внутреннее убранство комнаты поразило его. Ее стены покрывало великолепное деревянное панно, расписанное самыми затейливыми картинами. Оно напоминало красочные панорамы, посвященные десятирукой богине, которые благочестивые верующие создают в месяце ашвии. Что только здесь не изображалось! Десять воплощений богини Дурги, ее сражение с Шумбхой и Нишумбхой, битва с демоном Мохишей, десять воплощений Вишну, восемь образов женщины, семь ипостасей матери, гора Кайлас, Вриндаван, Ланка, обитель Индры, девять возлюбленных Кришны, похищение одежды Драупади…
Пол устилал ковер толщиной в четыре пальца, тоже покрытый рисунками. На ковре возвышалось царское ложе, покрытое расшитым бархатом. С трех сторон от него лежали такие же роскошные подушки, а перед ним стояли: золотая чаша для ароматических масел, золотой сосуд для разбрызгивания розовой воды, большая золотая ваза с целой охапкой благоухающих цветов и золотой кальян с длинной изогнутой трубкой. Рядом красовался еще один курительный прибор, его золотой мундштук украшали жемчужные гроздья, а в чашечке лежал душистый табак с мускусом. Справа и слева стояли два высоких серебряных светильника в виде фей, над головами которых горело множество фитильков, распространяя вокруг благовоние. С потолка на золотой цепи свисала небольшая лампа, а в каждом углу комнаты поблескивали серебряные фигуры с лампадами в руках.
На царском месте возлежала женщина. Лицо ее прикрывал тончайший платок, расшитый золотыми цветами. Он не позволял разглядеть ее как следует, но не скрывал восхитительной белизны ее кожи и черных локонов, обрамлявших лицо. Сквозь прозрачную ткань просвечивало сияние ее серег и яркий блеск чуть-чуть удлиненных глаз. Женщина не спала.
— Как мне приветствовать рани? — спросил у нее Броджешор. — Что пожелать ей?
— Я не рани, — ответила красавица.
Ее голос отличался от голоса женщины, с которой он только что разговаривал, но все-таки мог принадлежать и ей. Было совершенно очевидно, что женщина намеренно изменила голос.
«Может быть, Деви Чоудхурани чародейка? И она умеет завораживать? — подумал Броджешор. — Что ж, без этого, наверное, в разбойничьем деле женщине не обойтись».
— Рани пошла отдохнуть, — объяснила ему женщина. — Зачем она тебе?
— А ты кто? — полюбопытствовал Броджешор.
— Твоя теперешняя хозяйка.
— Моя хозяйка? — удивился Броджешор.
— Да. Ты, видно, забыл о том, что я только что купила тебя за ломаный грош?
— Нет, я это помню. Как же мне теперь следует приветствовать тебя?
— Разве при встрече людям говорят не одно и то же? — спросила повелительница Броджешора.
— Конечно, нет, — ответил Броджешор. — Особенно если речь идет о женщине. К замужним обращаются с одними словами, к вдовам — с другими, а матерям…
— Можешь пожелать мне поскорее умереть, — перебила его прелестница.
— Ну зачем же? — возразил Броджешор. — Такого счастья я никогда никому не пожелаю. А твой век да продлится до ста трех лет.
— Ну, если учесть, что сейчас мне всего двадцать пять, то это значит, что тебе еще семьдесят восемь лет придется стряпать для меня.
— Дозволь попробовать. А если угожу тебе, буду только рад.
— Хорошо, но сначала садись и расскажи о себе.
Броджешор сел на мягкий ковер.
— Как тебя зовут?
— Тут мне скрывать нечего, — проговорил Броджешор. — Я уже убедился, что мое имя вам всем хорошо известно. Меня зовут Броджешор. А кто ты? И почему разговариваешь таким странным голосом? Может быть, мы с тобой знакомы, и ты не хочешь, чтобы я узнал тебя?
— Я твоя хозяйка, — строго ответила молодая женщина, — поэтому изволь обращаться ко мне на «вы» и говори «слушаюсь».
— Слушаюсь. Так как же все-таки вас величать?
— Панчкори. Но слуге не пристало звать хозяйку по имени. Я, кстати, тоже могу не упоминать твое имя.
— Как же тогда вы будете обращаться ко мне, чтобы я мог ответить вам «слушаюсь»?
— Я стану именовать тебя Рамдхоном, а ты говори мне «госпожа хозяйка». Ну а теперь расскажи о себе. Откуда ты, из каких мест?
— Не слишком ли много сведений вы хотите получить за ломаный грош? — усмехнулся Броджешор.
— Ладно, — примирительно заметила красавица, — можешь не откровенничать. Захочу — узнаю у Ронгораджа. Признайся только, из какой ты касты — рархи, варендра или бойдик?
— К чему вам знать такие подробности? — ответил Броджешор. — Хватит вам и того, что я стану служить вам.
— Но должна же я знать, кто ты. Ведь если ты не одной со мной касты, я не смогу позволить тебе готовить для меня. Придется заняться тебе чем-нибудь другим.
— Чем же?
— Станешь воду носить, дрова рубить. Ты не беспокойся — дело найдется. Сложа руки сидеть не будешь.
— Я рархи.
— А я варендра. Выходит, суждено тебе по воду ходить и дрова колоть. Из каких же ты рархи — кулин или истинный?
— Послушайте, — не вытерпел Броджешор, — такие тонкости выясняют, только когда о свадьбе подумывают. Нет ли у вас таких планов? Тогда имейте в виду, что я уже женат.
— И сколько у тебя жен?
Броджешор возмутился.
— Вы зачем меня берете? — спросил он. — Воду таскать? Этим я и буду заниматься, а о себе распространяться не стану.
— Госпожа рани! — закричала Панчкори. — Этот брахман не слушается меня! Не желает отвечать на мои вопросы!
— Выпори его! — посоветовала Ниши из соседней комнаты.
В комнату тут же вошла прислужница и положила возле Панчкори пучок длинных гибких прутьев. Панчкори взяла в руки прут и, закусив нижнюю губу, два раза с растяжкой ударила им брахмана.
— Видел? — спросила она Броджешора.
Тот усмехнулся.
— Ну хорошо, — сказал он. — Спрашивайте, я отвечу.
— Меня больше не интересует, кто ты такой, — промолвила Панчкори. — Зачем мне это знать, если я не пушу тебя к себе на кухню? Скажи, что ты вообще умеешь делать?
— Что прикажете, то и сделаю.
— Воду носить умеешь?
— Нет.
— Дрова рубить?
— Тоже нет.
— А на рынок ходить?
— Приблизительно представляю, как это делается.
— Приблизительно не годится. Обмахивать опахалом умеешь?
— Умею.
— Возьми тогда это опахало, — приказала Панчкори, — и освежай меня.
Броджешор взял великолепное опахало, сделанное из хвоста яка, и стал энергично махать им.
— А ноги растирать ты умеешь? — спросила Панчкори.
Предусмотрительный Броджешор решил угодить своей разговорчивой хозяйке, рассчитывая таким путем добиться расположения разбойницы и освободиться из плена.
— Растирать ноги такой красавице, как вы, одно удовольствие, — сказал он.
— Тогда покажи свое искусство, — велела Панчкори и положила свою ногу с окрашенной охрой ступней ему на колено.
Что оставалось делать Броджешору? Отступать было поздно — он сам согласился. Волей-неволей он приподнял ногу хозяйки и стал ее массировать.
«Как же скверно все вышло, — подумал он. — Придется потом совершить очищение. Ну да ладно, лишь бы выбраться отсюда».
Но Панчкори не унималась.
— Госпожа рани! — крикнула она. — Зайди сюда ненадолго!
Броджешор услышал, как рани вошла в комнату, и опустил ногу.
— Почему же ты перестал? — со смехом спросила Панчкори, на этот раз своим естественным и очень знакомым Броджешору голосом. От неожиданности он сначала просто оторопел, а потом набрался смелости и приподнял платок, прикрывавший ее лицо. Панчкори звонко рассмеялась.
