Пианист. Осенняя песнь (СИ) - Вересов Иван
Он не поддавался на раздражающие факторы.
Инна встала из-за стола, за ней поднялись молчаливый Константин и плачущая Ирина.
— Папа! Тебе меня совсем не жалко?!
— Как раз очень жалко, но помочь я не могу. А воспитывать поздно. Если вы не хотите жить с матерью, переезжайте в коттедж. Места там много, а свежий воздух тебе сейчас полезней городского.
— Угу, — подтвердила Ольга, она исправно ела салат. — А ты чего сидишь, как Несмеяна на пиру? Разберутся они. Давай я тебе положу? Вку-у-у-усно! — предложила Ольга Миле. Она перешла на «ты», и это было именно то, что надо.
— Правда вкусно, — подтвердил Захар.
— Тогда положи и мне тоже, — попросил Вадим. — Или ты собираешься всю миску умять одна?
Инна раздраженно отпихнула стул и пошла из комнаты, за ней Ирина и Костя, который промямлил:
— До свидания, Надежда Дмитриевна. Спасибо.
— Вадик, проводи их хотя бы! — попыталась спасти праздник мать Лиманского.
— Там есть кому подать пальто дамам, — отвечал он, не двигаясь с места.
— Боже мой! Инна, Ириша, подождите! Я соберу вам с собой пирогов! — Надежда Дмитриевна побежала за внучкой и невесткой. За столом остались Травин, Ольга с матерью и Лиманский с Милой.
— Пусть пока в гостевом доме поживут, Захар Иосифович, там они вас не стеснят, — сказал Лиманский, — а дальше посмотрим. Вернусь с гастролей, может, ипотеку им взять?
— Извините нас! В первый раз такое! — сказал он Миле.
— Да, хорошо сидим, — пошутил Захар.
— Это ничего, может, у них еще и сладится, — Светлана подперла ладонью щеку и с тревогой смотрела на Ольгу. Мила догадалась, что думает женщина сейчас не об Ирине, а о своей дочке. Ольга тоже это поняла.
— А чего я-то? Не бойся, ма, в подоле не принесу, нам в школе про контрацептивы все рассказали.
— Оля! — ужаснулась Светлана.
— Ну поесть-то дай, — рассмеялся Лиманский.
— А что? Все естественное — прекрасно, я же не…
— Оля!!! — Светлана с притворной строгостью схватила дочку за цветные космы. — Я тебя сейчас накажу!
Хлопнула входная дверь.
— Ушли, — сказал Вадим, — сейчас я, Милаша. Посмотрю, что там мама…
Он вернулся к своей обычной манере, говорил мягко, нотки раздражения в голосе исчезли.
— А мы телевизор смотреть. Пошли! — Ольга, не дожидаясь согласия, потащила Милу за собой на диван, скинула туфли, забралась с ногами, пощелкала пультом, повысила громкость.
— Садись! Опять «Собака на сене», как надоели! Но это лучше, чем новая «Ирония судьбы». Ты смотрела?
— Да, — отвечала Мила.
— А ты правда в цветочном магазине работала?
— Правда.
Ольга оглянулась на мать и зашептала Миле на ухо:
— А ребенок?
— Какой ребенок? — Мила не понимала, о чем спрашивает Ольга, но отвечала так же тихо..
— Мальчик, который будет учиться в ЦМШа.
— Славик?! Откуда ты знаешь?
— Да все знают, группа Вконтактовская аж кипит. Сама читала.
— Ой, кошмар какой. Это сын моей подруги. — Мила поняла, что не обошлось тут без стараний тех филармонических леди. — Знаешь что, ты Вадиму не говори, пожалуйста. Мы улетим завтра, и это забудется со временем.
— Не, это напрасные надежды. Чтобы кошелки старые сплетничать перестали?! И не надейся.
— Зачем же ты их так? Они Вадима любят.
— А что? Противные, терпеть не могу их! Один раз меня Вадим позвал на концерт, я пошла! Так шипели, как змеи.
— А ты… с такой же прической ходила?
— Нет, тогда у меня красные волосы были, с фиолетовым, и ирокез.
— А музыка? Тебе понравилась тогда?
— Скорпионс, Рамштайн, я по другим тусовкам хожу. Правда, меня пытались учить. Я даже ноты помню. — Ольга завалилась на диван. — Так что не думай, что ты от безумных фанаток Вадима отвяжешься. Заедят!
— Все равно не говори ему пока. Он сердится, грозит их из группы изгнать.
— И правильно. А тебе что, их жалко, что ли?
— Да… наверно…
— А вот им тебя — нет.
— Почему ты так думаешь?
— Девочки, что вы там шепчетесь? Идите чай пить, — позвала Надежда Дмитриевна. Она внесла и водрузила посреди стола большой торт на круглом блюде. — Вот сейчас мы его разрежем. — Никто бы не мог даже догадаться, что десять минут назад она, очищая тарелки и запихивая их в посудомоечную машину, рыдала по испорченному празднику. Но короткого разговора с сыном хватило, чтобы настроение ее изменилось. Следом за матерью вошел и Вадим.
— Сейчас чай! — Надежда Дмитриевна показала на огромный «Наполеон». Было еще много всего, но торт, конечно, оставался королем угощений и гордостью хозяйки. Он был невероятно вкусным! Но сама Надежда Дмитриевна, принимая восторженные благодарности, вдруг опечалилась. И даже рассердилась на «Наполеон». — Из-за него на концерт не пошла! То куры, то коржи, — вздохнула она. — А когда теперь Вадика послушаю…
— Сейчас доем и если смогу до пианино дойти — сыграю, хоть разомнусь, — пообещал Вадим, — надеюсь, соседи хоть сегодня стучать не станут. Все равно никто не спит. Музыка орет везде, и на улице петарды взрывают.
— И то верно, сыграй нам! — поддержал Захар. — Я вблизи послушаю.
— Ну это мне сейчас будет, — сказал Миле Вадим, — вблизи же все ща бемоли* заметны. Хотя Захар Иосифович и с последнего ряда большого зала филармонии ни одного не пропустит.
Перешли в кабинет, расселись. Вадим открыл пианино, но тут Надежда Дмитриевна сказала:
— Подожди минутку, я сейчас. — Ушла, но быстро вернулась. — Так вы врасплох меня застали, ничего не успела приготовить, никакого подарка свадебного… Милу поздравить хочу. Вот, возьми, Мила… это еще мамин. — И Надежда Дмитриевна раскрыла руку. На ладони лежал тоненький золотой браслет с подвеской-лепестком. — Там гравировка, буква «Л», маму Ларисой звали, и тебе подойдет. Носи на счастье.
— Спасибо! — Мила приняла подарок с благодарностью. — Красивый какой!
— Поздравляю вас с Вадимом! Дай-ка я сама застегну, смотри, вот замочек тут.
Захар удовлетворенно переглянулся с Лиманским-старшим.
— И я поздравляю, — сказал Виктор Львович.
А потом Вадим заиграл. И это был безудержно-мажорный вальс Крейслера в виртуозном переложении Рахманинова.
Захар слушал с блаженной улыбкой, а когда Лиманский закончил, первый захлопал, восклицая:
— Браво, Вадик, браво! Это в сто раз лучше всего, чему я тебя учил! Сколько счастья в музыке! Вот она — «Радость любви»*
* ща бемоли — фальшивые ноты (арго музыкантов)
* Радость Любви — Фриц Крейслер — Liebesfreud, вальс в переложении для фортепиано Сергея Рахманинова
После Крейслера вернулись в гостиную, еще пили чай, Захар рассказывал про концерт. Вадим только головой качал и смущался, но не спорил на эмоциональные отступления Травина.
— Нет, ты только вспомни, Витя, — Захар по обыкновению схватил собеседника за руку, — как мы с тобой в первый раз собрались и решали, что делать, как учить этого вундеркинда. Он же меры не знал, от рояля изолировать приходилось! Сутками бы играл. В пятнадцать лет — все прелюдии Рахманинова! И ты мне отдал мальчика, поверил. Даже если бы не было других, одного Лиманского достаточно, чтобы сказать «это мой ученик» и помереть.
— Захар Иосифович! — в один голос воскликнули Мила и Вадим, Травин отмахнулся.
— Нет, правда, нельзя так, — поддержала Надежда Дмитриевна.
— Ну ладно, ладно, тогда гордиться.
— Вот это другое дело, — согласился старший Лиманский. — Я архив собираю, дневник концертов веду. Записываю все. Рецензии, статьи сохраняю на сайт в оцифрованном виде. Вадик еще в школе учился, а о нем уж писали в «Музыкальной жизни».
— Ну все, началось, — тихо сказал Вадим Миле.
— Они все тобой восхищаются, — отвечала она.
— А ты?
— И я…
