Моя дикая страсть
Смерть никогда не подбиралась так близко ко мне. Никогда я не чувствовала ее смрад так явно. Протяни руку, и она схватит тебя своей костлявой рукой, и уже не выбраться. Тело до сих пор дрожит от понимания, что могло случиться непоправимое. Слишком высокая плата за деньги и власть.
Пустой равнодушный коридор клиники. За одной из дверей оперируют Батура. Каждая минута становится бесконечной. Сажусь в кресло, снова встаю, хожу вдоль стены, в который раз пересчитываю лампы на потолке, как будто их количество может измениться. Их всегда двадцать семь. Подхожу к окну. Внизу много машин, охранников, репортеров. Откуда только журналисты так быстро пронюхали о покушении? Из подъехавшего кортежа выходят Метин с Рюзгаром. Тут же загораются вспышки фотоаппаратов, и журналисты пытаются пробиться через плотное кольцо телохранителей и взять интервью у Метина.
Размяв шею, возвращаюсь в кресло. Когда мы приехали в больницу, Батур был без сознания. Его положили на каталку, а я шла рядом и беспомощно ревела навзрыд. Врач, нацепив очки на нос, строго взглянул на меня.
— Хватит слезы лить, — буркнул себе под нос и скрылся в операционной.
С того момента никаких новостей. Но я безоговорочно верю, что с Батуром обязательно все будет хорошо, иначе и быть не может. Он сильный и крепкий как гранит, он все вынесет. Я ведь так много не успела ему сказать и лишь растрачивала наше время на глупые обиды и никому ненужную борьбу. Плечи подрагивают в такт всхлипов. Надо собраться, взять себя в руки. Жена Батура Юкселя должна быть сильной и не показывать своих слез.
В конце коридора слышатся голоса, и появляются свекор с Рюзгаром в окружении охраны.
— Ну что? Как он? — спрашивает с тревогой запыхавшийся Метин.
— Не говорят, операция еще идет, — поднимаю на него красные от слез глаза.
— Гинзбург не подведет. Ничего, все будет хорошо, — успокаивает нас Метин и вытирает платком вспотевший лоб.
Дальше сидим молча, каждый в своих мыслях. Свекор отходит в конец коридора, когда у него звонит телефон. Ощутив на себе пристальный взгляд Рюзгара, поднимаю голову. Оставаться с ним наедине совсем не хочется, поэтому встаю с кресла и делаю шаг.
— Заканчивай спектакль, Дикая, — сложив руки на груди, он встает напротив меня и смотрит спокойно с налетом высокомерия.
— Ты о чем вообще? — неожиданно тонким голосом спрашиваю я, при этом ощущая холодок, пробежавший вдоль позвоночника.
— Думаешь, я поверю в твои слезы? Если сейчас Батур умрет, ты останешься богатенькой вдовой и освободишься от ненавистного муженька, — хмыкает ехидно.
Изумленно моргаю, пока мои брови ползут вверх от удивления. В первые секунды даже не знаю, что ответить на такие абсурдные обвинения.
— Как бы я ни относилась к вашей семье, я никому не желаю смерти. Доказывать искренность своих слез я не собираюсь. Меня волнует мнение только одного человека. И он сейчас борется за жизнь, — тыкаю ему в грудь пальцем.
В ответ он хватает меня за предплечье и дергает на себя.
— Ты не имеешь права трогать жену брата. И обвинять меня без доказательств, — мне удается оттолкнуть его.
— Быстро же ты освоилась, Дикая. Уже права качаешь. Ты ведь привыкла, что Батур всегда прикрывает твою задницу. Что будешь делать, если он умрет? Ко мне прибежишь за сытой жизнью? — шипит мне в ухо.
— А ну цыц. Нашли место для скандала. Я поручил тебе найти шакалов, что посмели стрелять в моего сына, а ты с девкой ругаешься.
— Я занимаюсь этим вопросом, отец, — сжав челюсти, парень резким движение достает телефон из кармана и кому-то звонит.
— Не разочаруй меня в очередной раз, — бросает ему в спину Метин.
Из операционной сгорбившись выходит Гинзбург. Вяло потирает щеку и обводит присутствующих безразличным взглядом, по которому невозможно понять исход операции.
