Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия
— Что в программе? — Уточнила, прикидывая, сколько знакомых лиц могу приметить при тех или иных обстоятельствах, но Громов был настроен решительно и акценты расставил предельно чётко.
— Отвязный секс подойдёт? — Хмыкнул и по заднице меня шлёпнул, предвкушая.
Он ушёл, оставаясь вполне удовлетворённым принятым решением, а вот я вдруг испугалась. Нового человека в своей жизни, того, как эту ночь переживу и того, как себя может повести Татарин в ответ. Не было у него никакого контроля. И крыши, которую обычно срывает, не было тоже. Коробочка с сюрпризом, а не человек. И переполняли его агрессия, животное желание, чистейшие инстинкты. Ими ведомый жил, на них опираясь, принимал решения. Именно это меня в нём и настораживало. Именно это пугало.
В ресторане Громов пил. Много и часто. Водку, виски, шампанское. Усадил меня рядом, смотрел шальным взглядом, громко смеялся, этим смехом оглушая, намечающимся перегаром дышал. Громкие тосты кричал. За успех, за благополучие, за нескончаемое удовольствие пить призывая. А пока коллеги в себя стопки опрокидывали, скрываемый длинной скатертью стола, у меня между ног шарил. Грубо приникая внутрь, на сухую раздражая клитор. И всякий раз, как ноги сдвинуть намеревалась, приговаривал: «детка, не шути со мной, сегодня я настроен получить то, чего ждал долгих пятнадцать лет».
Песни со сцены звучали громче, тосты пошли чаще, пьяный смех слышался отовсюду. Поздравления, улыбки, пожелания. Пошлые намёки, двусмысленные фразы… коллектив пошёл вразнос. Громов только того и ждал. Уловив эти изменения, таиться он перестал. Запустил пальцы в мои волосы, затылок сминая, подчиняя своей воле. Шептал что-то пошлое, неразборчивое. Языком ушную раковину обводил, будто трахнуть её собирался. И давил, давил, давил!.. Наваливаясь, наседая. Мог бы — тут же трахнул бы. Хотел меня. А когда больно запястье сжал, намереваясь из-за стола вывести, появился Татарин. Появился и будто время остановилось. Будто он один этим временем правил и был выше законов физики, выше законов природы. Рассекал пространство резкими движениями и уничтожал взглядом ненавистное окружение.
Он быстро шёл через обеденный зал в чём был. В куртке уличной, в широких штанах цвета хаки, с наброшенным на голову капюшоном толстовки. Высокие военного типа ботинки вытягивали рост и мальчишка казался просто огромным. Опасным и диким. Сейчас его образ как-то особенно ярко кричал о довольно молодом возрасте, о бьющей по мозгам бесшабашности. Он вызов всем собравшимся здесь клеркам своим внешним видом бросал. К нашему столику подошёл, с кем-то из знакомых перекликнулся. Куртку на ближайшую к себе спинку стула накинул и между молоденькими девчонками из юридического отдела устроился. Уверенно кивнул, когда они бросились его тарелку закусками и салатами наполнять.
Худой, измученный, злой. Нелегко далась ему последняя неделя. И мне одного взгляда хватило, чтобы обо всём забыть. Одного! Голодного! Взгляда! Тело отреагировало мгновенно. Сердце забилось в сладостной эйфории, внизу живота горячо стало, пульсация наметилась и со временем только усиливалась, я каждой клеточкой чувствовала возбуждение, что подкатывало волнами, меня на них подбрасывая. И влага между ног. Много. Ощутимая. Характерное покалывание внутри, её появление предупреждающее. Попытка сдержать стон показалась испытанием. И он видел всё, понимал, чувствовал. В глазах, будто молнии, сверкала злость. Потому что чужое прикосновение ко мне отметил, и чужое внимание, точно грязь, к телу прилипшая, о себе в голос кричало.
Громов продолжал удерживать меня за запястье, выдернуть из-за стола пытаясь, а Татарин стопку водки в себя опрокинул, салат со скоростью бродячего пса поглощал. Перетерпев горечь во рту, салфеткой губы обтёр, снова стопку наполнил и вверх поднял.
— С наступающим, Михаил Андреевич! — Окликнул и Громов опомнился, меня отпустил, на призыв ответил вялой полуулыбкой.
Вслед за Татариным и остальные участники сабантуя вспомнили о присутствии шефа, и пришлось снова за стол присесть, на закуски внимание обратить. Громов вилку между пальцами перекатывал, а Татарин меня взглядом, точно лезвием полосовал, внушая, что это была очередная оплеуха, которая должна была меня образумить.
Телефонный звонок заставил Громова болезненно поморщиться. Жена звонила, как я поняла. Очередной тост игнорируя, он из-за стола встал и в сторону холла направился. Татарин продолжал вилкой обороты наяривать, словно кусками мясо глотал, не тратя время на его пережёвывание. Так и не тронутую стопку отставил в сторону и проталкивал еду простой водой. На меня не смотрел практически, головой в такт девичьим разговорам кивал, что теперь наперебой звенели вокруг него. Именно ревность заставила меня нервно усмехнуться, кривя губы, отвернуться, а потом и вовсе решиться на побег. Я встала, желая остаться незамеченной, сумочку со стола сняла.
— Уже уходите, Наталья Викторовна? — Жёстко прозвучал голос Татарина и я на месте развернулась, будто удостовериться желая, что именно он этот вопрос задал. Опомнилась, обворожительно улыбнулась.
— Приятного вечера и счастливого Нового года. — Кивнула, прощаясь, а он с места подскочил, куртку со стула рванул, тут же её на плечи накидывая.
— Я провожу. — Заявил, меня опережая.
Не собирался даже вежливые отказы слушать. Я всё ещё у столика стояла, а он на выходе в холл, вопросительно на меня глядя, в том же вопросе изгибая брови.
Помог одеться, дверь придержал, вперёд пропуская.
— Спасибо, что проводил, Олег. — Вздохнула я, глядя на свою заснеженную машину. — Возвращайся к остальным. — То ли посоветовала, то ли попросила, как-то и сама не осознавала до конца, а Татарин заинтересованно выгнул брови, губы надул.
— Наталья Викторовна, а вы, как я погляжу, и имя моё помните. — Потянул с паршивой интонацией.
— Я не знаю, что мне с тобой делать, Олег. Тот самый случай, при котором говорят: «И хочется, и колется».
— Да? А я другую тему слышал: «И рыбку съесть, и на х*й сесть»! — Хмыкнул он, с претензией на меня поглядывая. Я согласно кивнула, глядя вдаль.
— Тоже неплохо звучит… — Проронила, а он, на светские беседы наплевав, резко на себя дёрнул.
— Я хочу тебя. Соскучился. Подыхаю. А ты даже не посмотришь в мою сторону?
— Ты загоняешь меня в угол, Олег, не оставляешь выбора. Настолько агрессивно иногда действуешь, что я тебя боюсь.
— А ты учись не бояться! — Жарко выдохнул и в локтевом захвате мою шею сжал, заставляя приблизиться, лицом к его лицу прижаться.
А дальше запах его, дыхание жаркое, сила, которой подчиниться хочется. Потянул и я пошла. Позволила себя в машину втолкнуть. Шубу с себя стянуть позволила и платье задрать, наплевав, что прикосновениями жадными больно делает. Ткань белья на бёдрах натянулась и затрещала, когда трусики в кулаках стянул. Навалился на меня сверху, вынуждая прогнуться и глухо застонать под тяжестью мужского тела. По позвонкам в вырезе платья губами прошёлся, а на изгибе шеи больно впился зубами.
— Молчишь? — Рыкнул грозно. — Остановить меня не хочешь? — На ухо зло прошипел и, больно сжав лицо пальцами одной руки, голову вывернуть заставил. Так, чтобы в глаза смотрела. — Ты приняла что? — Челюсти сжал, пытаясь признаки наркотического опьянения в моих глазах разглядеть. Понял, что нет ничего, и однобоко улыбнулся. — На сухую с ним готова была?.. — Задумчиво пробормотал. — Сделай мне подарок, Измайлова? — Хмельно улыбнулся, в губы целуя.
— Что ты хочешь?
— Чтобы не зажималась, хочу. — Рассмеялся Татарин. — Так можешь?
Я зубы стиснула, под его беспорядочные поцелуи подстраиваясь, и с сожалением покачала головой.
— Так не могу. — Прошептала.
— Тогда хочешь, я тебе подарок сделаю, котёнок, хочешь? — Заговорил он в азарте, задыхаясь от странного удовольствия. — Ты мне, а я тебе Измайлова! Так просто и понятно! — Зазывал, удовольствие сулил. — Мне было плохо без тебя. — Прижался губами к уху и, я чувствовала — глаза закрыл, наслаждаясь близостью. — Я прийти хотел, а не мог. — Выдавил из себя с болью, с отвращением к неведомым мне обстоятельствам. — Но я помнил о тебе, солнце, веришь? — Целовал жарко, страстно, словно потерянное время вернуть пытаясь. — Тебе понравится, крошка.
