Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия

Флери Юлия

Лекарство от скуки

Пролог

— Витя, посмотри, какая прелесть! Мы просто обязаны купить эти туфельки! Девушка, выпишите, пожалуйста. — Женщина довольно улыбнулась, получив негласное согласие мужа. — И это платьице! — Задорно взвизгнула, приметив яркую обновку. — А ещё… — Окинула задумчивым взглядом ряды небольшого магазинчика в центре. — Ещё вот этот шарфик. — Подхватила шёлковое великолепие двумя пальчиками и зажмурилась от удовольствия. — Витя, здесь очень модный в этом сезоне принт! — Широко улыбнулась, поясняя, и тут же прижала к груди прозрачный клочок ткани под размеренный вздох мужа.

— Мариночка, солнышко, ты вырастишь из нашей девочки самодовольную эгоистку. — Проговорил тот на полутоне, пытаясь внести коррективы в планы жены. — Она уже свысока смотрит на соседских девочек, не имеющих нечто подобное, а ведь Наташе всего четыре…

— Ты ничего не понимаешь! Ты ничего не хочешь понимать! — Категорично открестилась женщина от любых возражений. — У нашей девочки должно быть всё самое лучшее. Мы можем себе это позволить. — Раздражённо взмахнула она рукой. — Мы ведь можем? — Изогнула идеально подведённую бровь и удовлетворённо вздёрнула подбородок, когда супруг кивнул продавцу упаковывать. — И что плохого в том, что она научится любить себя? — Проговорила мужу уже шёпотом. Чуть притормозила у широкого зеркала, рассматривая собственное отражение. — Что плохого в том, что она привыкнет быть лучше остальных? — Лёгким движением руки поправила причёску и супругу улыбнулась, а тот недоумённо прищурился.

— Чем это она лучше? Тем, что одета в дорогие тряпки и надушена французскими духами? Тем, что её волосы ты завиваешь на плойке, а не на мокрой тряпочке, как делала в детстве сама? — Передёрнул плечами подполковник и с каменным лицом проследовал к кассам.

— Ну, давай, давай вырасти из Наташеньки солдафона в юбке! Пусть она научится обкладывать матом дворовых псов и держать в кулаке всех хулиганов в округе! Ты ведь этого хочешь, этого?! Не я виновата в том, что у нас не родился сын. Не я виновата в этом! — Нервно взмахнула женщина рукой, будто защищаясь. — Но раз уж у нас родилась дочь, доверь её воспитание мне! Я вкладываю в нашу девочку всю душу, а ты… — Жалко всхлипнула женщина, доставая из сумочки накрахмаленный носовой платок. — А ты просто пытаешься отыграться за то, что она не такой желанный сын. Но я не позволю!..

— Марина, что ты такое говоришь?! Я люблю Наташу. Я рад, что она у нас есть. Ты же знаешь, как я ждал… как мы оба ждали… — Запутался подполковник в словах, видя на глазах жены слёзы. — Я сделаю всё, что ты хочешь.

— Обещай, что всегда её поддержишь!

— Я обещаю. — Неловко пробормотал подполковник, поддерживая жену под локоток.

— Обещай, что никогда её не бросишь!

— Я обещаю, Мариночка.

— Тогда идём, что ли… — Промокнув глаза платочком в последний раз, женщина свободно вскинула голову и стремительно направилась к выходу.

Желанный ребёнок после десяти лет бесцельного хождения по врачам показался Измайловым чудом. Но сложная беременность, тяжёлые роды и их последствия, звучащие как приговор, не позволили обзавестись ещё и наследником, потому на дочку уходила вся любовь, вся забота и нежность, все средства. На неё же возлагались и огромные надежды каждого из родителей. Мать растила из Наташи беззаботную бабочку, купающуюся в роскоши и красоте, отец пытался навязать во взбалмошный характер нотки ответственности, благоразумия, рассудительности. Но любые попытки проявить хоть долю строгости были обречены на провал, и Наташа росла разбалованной, себялюбивой, неприступной красавицей. Пожалуй, во всём городе не нашлось бы девочки краше. Во всём городе не нашлось бы мальчишки, что сумел бы угодить требовательной особе. Она росла, крепла, убеждаясь в собственной уникальности, неповторимости. Яркая, смелая, спустя время, покоряла с одного взгляда любого, лишь задорно вздёрнув носик. И только глаза, чёрные, словно у волчонка, давали понять, что внутри прячется бесовская натура. Она смело отказывала поклонникам, дерзко глядела на любую соперницу. Она знала, что мало кто отважится предъявить дочке генерала Измайлова претензии и тем непозволительно пользовалась, не боясь обидеть словом, делом, поступком.

— Ну, привет, Заноза. Куда такая красивая? — Пресёк вход во двор Гришка Талашов со своей компанией.

— Что-то вас больно много, залётные! — Ухмыльнулась Наташа и руку, что мешала пройти, оттолкнула в сторону, углубляясь в тёмную арку. — Или что? Как Мишка Громов в армию угодил, страшно по одному ходить? — Оглянулась, былого главаря шайки припоминая.

Вот уж где был смельчак! Наташа порой им даже восхищалась. Плевать было Громову и на её генеральскую родословную, и на красоту её плевать. Сколько себя помнила задирал её, не давая проходу! Сколько раз с разбитыми коленками со двора возвращалась, сколько раз в слезах домой прибегала, пытаясь спрятаться за стальными засовами! Отец ему и уши накручивал, и в милицию сдавал, а тому всё нипочём. Не мог Наташу вот так пропустить, не зажав в каком-нибудь пыльном углу.

Ей исполнилось четырнадцать, когда он позволил себе куда больше слов и обидных тычков, подножек, когда уже вовсе не за косу дёрнуть вздумал. Он и прежде с интересом на неё поглядывал, будто наслаждаясь острыми перепалками. Вооружённый вниманием более трусливых дружков, любил высмеять и модную юбочку, и стильную укладку, а в тот вечер совершенно неожиданно оказался во дворе один. Наташа как раз возвращалась от одной из своих одноклассниц. Не от подруги, нет. Она не считала никого из них своими подругами. Просто знакомые, которых она забудет, как только поступит в консерваторию. Шла, искоса поглядывая на окна его квартиры, что на первом этаже. На свет, что горел в них, на шум, что доносился даже через закрытые створки.

Наташа надменно хмыкнула и расправила плечи, уже практически чувствуя свободу от его навязчивого внимания. Мишку в армию забирали. Уже и повестку прислали, и медкомиссию он прошёл. Девочки во дворе об этом шептались, отчего-то считая эту новость важнейшим событием предстоящего лета. А, кроме Громова, никто и не посмеет к ней пристать ни с разговорами, ни с угрозами. Кишка тонка! И не успела об этом подумать, как встревоженно отшатнулась, глядя на мужскую фигуру у дерева метрах в десяти от себя.

— Ты чего скачешь, Измайлова? — Сделал шаг к свету фонаря Громов и зажал сигарету в зубах, пытаясь выдать обворожительную улыбку. Наташа на это как всегда презрительно скривилась.

— Громов, я прошу тебя, только не улыбайся. Так ты становишься похож на дегенерата. — Глянула Наташа на него снисходительно и вспомнила, что ещё секунду назад торопилась.

Шаг ускорила, но как только с Громовым поравнялась, направленную в свою сторону угрозу почувствовала и будто притормозила, пытаясь понять, что это значит. Мишка уже не улыбался, а зло скалился. Сигарету из зубов выдернул, себе под ноги швырнул и, схватив Наташу в охапку, прижал к дереву, больно приложив спиной о его жёсткую кору.

— Пусти меня! — Приказала, ни на секундочку не испугавшись его порыва. Не сразу осознала, отчего у Громова дыхание спёрло, отчего глаза как-то странно заблестели.

— Скажи ещё что-нибудь. — Жарко выдохнул.

— Пусти, я сказала! — Приказ Наташа повторила и попыталась из хватки высвободиться, но Громов держал крепко, больно впиваясь пальцами в её плечи.

— А ты оттолкни. — Жёстко усмехнулся. — Или что? Прикасаться противно?

— Ты очень догадлив, Громов. Противно. И помойкой от тебя воняет. И смотришь ты на меня, как голодный. Только вот не получишь. Никогда и ни за что! Понял?! — Взбрыкнула в попытке высвободиться и ахнула, с такой силой парень толкнул её обратно.

Шутка перестала быть таковой, когда он хватку всё же ослабил, но вовсе не для того, чтобы отпустить. Рукой вверх по её шее повёл, по подбородку, к губам, чтобы грубыми подушечками пальцев их коснуться и замереть, шумно выталкивая из себя опостылевший воздух. Пахом в её бёдра вжался и странно рыкнул, в глаза глядя. Он смотрел безумно, а она с отвращением и издёвкой, мол, не посмеешь. А он посмел. Просто назло ей. Впился в губы, а как отпор почувствовал, зубами прихватил её нижнюю, выслушал угрожающее шипение, и вжался в её тело сильнее. Под ягодицы подхватил, заставляя коленями себя с боков обхватить. Грубыми руками по бёдрам провёл, с нетерпением к белью потянулся. А Наташа извивалась под ним, рычала, оттолкнуть пытаясь. Ногтями в щёку впилась и с силой рванула, кожу ими до крови рассекая. Вспышка боли Громова то ли отрезвила, то ли стала неожиданностью, и он отступил. Отступил, ладонью по расцарапанной щеке провёл, понять, что произошло, пытаясь, а как опомнился, только и услышал, что стук её подъездной двери. Громко выругался, глядя в звёздное небо, и мстительно прищурился, на загоревшийся в окнах её квартиры свет глядя. Гуляли тогда всю ночь. Шумно, весело. А наутро об Измайловой он будто и вовсе забыл. Сейчас его ждала новая жизнь в суровых казарменных условиях.