Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия
Чай пили в каком-то неприятном гнетущем молчании. Наташа всё больше Громова разглядывала и, наконец, поняла, отчего все девчонки были в него влюблены. Суровую мужскую красоту разглядела. Кулаки мощные, руки сильные. Взгляд хмурый, напряжённый, а оттого особенно притягательный. Сейчас тёмные волосы лишь коротким ёжиком топорщились, а ведь прежде Громов носил удлинённую стрижку. И форма была ему к лицу. Точно как папе! А ещё у Громова ладони были тёплыми и голос такой, что всё внутри трепетало. Сейчас он, конечно же, молчал, но вот когда говорил… она вспомнила и поняла, что странные волны тепла разливались по телу от негромкого хриплого голоса. Прежде он таким не был. И притягательности в нём было на ноль. Теперь же только и успевай себя одёргивать! За это Наташа на Громова злилась.
— Измайлова, не на выставке ведь. — Улыбнулся он вдруг, заставляя залиться румянцем смущения за то, что разглядывать посмела. За то, что так нагло.
Сначала улыбнулся, а потом рассмеялся и её ладошку своей грубой солдатской накрыл. Это стало откровением. Наверно, именно в этот момент в него и влюбилась. Да так, что скрывать это повода не разглядела. Завертелось всё как-то. Слишком быстро, что ли… Слишком остро. Когда никого вокруг, только они вдвоём, когда петь и танцевать хочется.
А дальше всё было. Всё то, что может себе позволить приличная девушка в компании неприличного парня. То есть кино на последний сеанс или цветы из палисадника, за которым соседка ухаживала. На эти ромашки весь двор любовался, а Громов сорвал и ей одной подарил.
Он смотрел на неё, как на звёздочку. Именно так, как Наташа того заслуживала. По крайней мере Наташа была убеждена, что так и никак иначе должны смотреть на неё мужчины. И Громов стал для неё особенным. Ему она позволяла больше остальных. Ему она давала понять, что лот разыгран и приз достался достойнейшему. С её молчаливого согласия Миша встречал Наташу из школы, он же провожал и на уроки музыки. Все говорили, что у неё талант, что большое будущее, и Наташа соглашалась. Когда она играла, всё вокруг замирало в предвкушении. Птицы переставали петь, а бабочки забывали, что когда-то умели порхать с цветка на цветок.
И местную шпану Громов разогнал, не глядя на то, что когда-то пили и гуляли вместе. Он исправился, он стал другим, прочувствовал тот уровень, который Наташа принесла в его жизнь. Стал на новую ступень. Прижимал к своей груди и все краски мира обещал, ничего не требуя взамен. А Наташа и так готова была всё ему отдать. Не сейчас, правда, а потом, после свадьбы, которая случится, как только она окончит школу. Мама за отца тоже сразу после школы выскочила и ни разочка не пожалела! И Наташа так же будет. Обязательно будет!
Две недели забвения пролетели как один миг, а потом случился неприятный разговор. Тот самый, который поставил жирную точку в её счастливой жизни, в её детстве, в её наивном забытьи. Отец кричал так, будто случилась по меньшей мере третья мировая. Он раскраснелся, не стеснялся в выражениях и откровенно угрожал расправой, посмей только Наташа ослушаться его отцовского наказа. Суть всех претензий и упрёков сводилась к тому, что в «женихи» Наташа себе выбрала… м-м-м… мягко говоря, не того. Насколько именно «не того», отец тоже объяснил. Разрисовал, так сказать, в красках. А чтобы уж точно поняла, что перечить не стоит, ещё и запер в комнате. Ни слёзы его не трогали, ни её жалкие восклицания. Генерал Измайлов был против. Какие ещё варианты могут при этом существовать?..
— Папа, если ты сейчас же не прекратишь, я уйду из дома. — Выдохнула, наконец, Наташа, выбившись из сил, уверившись в том, что переспорить отца невозможно. И даже мама не захотела её поддержать. А ведь когда-то сама… сама, вот, точно так же пошла против воли отца!
Тогда всё было так, а сейчас совершенно по-другому! И дедушка в зяте души не чает. Так, почему же… А впрочем, задать этот вопрос Наташе позволено не было. Но не будь она дочкой генерала Измайлова, если бы сейчас отца послушалась. Девушка прекрасно понимала, чего хочет, и точно знала, как этого добиться. «И пусть даже таким низким и непристойным методом, но свадьбе быть!» — решила она для самой себя и пробралась через окно в кухню, страшно рискуя сорваться с третьего этажа и как минимум покалечиться! Без должного интереса повернула голову в сторону просторной гостиной, где мама отпаивала отца коньяком, и с высоко задранным подбородком проследовала через всю квартиру к выходу. Правда, хлопнуть дверью не решилась, всё же отец мог опомниться, её догнать и сломать все грандиозные планы.
Громов её визиту, казалось, удивлён не был. Посмотрел на Наташу как-то печально, локтем дверной косяк подпёр, на кулаке устроил голову, тяжело вздохнул. Наташе ничего другого не оставалось, как наиграно весело развести руками и без приглашения ступить на чужую территорию.
— Вот она я! — Рассмеялась собственной неловкости. — Любите меня, восхищайтесь, носите на руках! — Резко смолкла, почувствовав небывалое прежде напряжение. — Миша, а я из дома ушла. — Пожала плечами, ожидая от него какого-то шага. И чтобы тот непременно был столь же решителен, сколько и её.
Но всё, на что хватило Громова, так это на то, чтобы всё же захлопнуть дверь квартиры и не радовать заскучавших соседей подробностями личной жизни. Посмотрел на Наташу как-то невесело. И так внимательно в её лицо вглядывался, будто что-то в нём найти пытаясь.
— Я разговаривал с твоим отцом сегодня. — Соглашаясь с какими-то своими мыслями, кивнул. Наташа ухмыльнулась.
— Я тоже сегодня с ним разговаривала. — Стрельнула глазками, совершенно не чувствуя своей вины в неприятностях Громова, которые отец, без сомнений, уже успел устроить. И с работой, и с больным вопросом по жилью, ведь мать Громова задолжала государству кругленькую сумму по квартплате…
— Разговаривала? И что?
— И вот! — Снова развела Наташа руками. — Берите, я вся ваша. — Неловко рассмеялась, отступая вглубь квартиры.
Не отпуская взгляда Громова, пятилась, уверенно стягивая с себя лёгкую курточку, атласную ленту с шикарных волос, сдвигая в стороны бретельки платья. Его тяжёлого взгляда не испугалась и сцепленных челюстей замечать не хотела, закрыла глаза и на судорогу напряжения, что по мужскому лицу прошлась.
— Ну же, смелее! — Рассмеялась чужой нерешительности, и губы языком обвела, их увлажняя. Громов нервно сглотнул.
— Ты хорошо подумала? Мне показалось, Генерал Измайлов настроен крайне решительно.
Недобро прищурился Громов, но всё же приблизился.
— Генерал Измайлов не заслуживает нашего с тобой внимания. По крайней мере, не в эту ночь. — Сообщила доверительным шёпотом Наташа, увлекая за собой. И поцеловала его. Сама. Первая.
Поддалась волнительной дрожи, глаза закрыла, предвкушая, а потом захотелось забыться.
Приглушённые голоса Наташа расслышала сквозь сон. Мужские голоса. Один строгий, властный, и другой… мягкий и уступчивый. И в спальне она уже была одна. Стало неприятно и холодно. Наташа плечи растёрла, подтянула к себе платьице, спешно его надела, и дверь из комнаты приоткрыла, прислушиваясь к внезапно наступившей тишине. В коридоре было темно и лишь свет из кухни тускло пробивался через кусок обойного листа, которым был заклеен проём для выбитого много лет назад стекла.
— Я надеюсь, ничего не поправимого ты не совершил? — Раздался голос генерала Измайлова с какой-то злой издёвкой. Громов, казалось, оставался совершенно спокоен, и, как Наташа поняла по интонации, мягко улыбнулся.
— Нет. — Ответил просто. — Но ведь это очень легко исправить. — Добавил тут же, отчего по квартире покатился глухой рык генерала.
— Совсем страх потерял, щенок?
— Просто мне очень нравится ваша дочь. И никто не будет любить её так, как я. Вы уж мне поверьте.
— Не забывайся!
— Наташа очень расстроится, если я вдруг исчезну. Первая любовь заставляет совершать ошибки. И вот тогда действительно случится непоправимое.
— Ты мне угрожаешь?
— Я знаю, что так будет. Вы можете говорить что угодно, бравировать своим опытом и уверенностью, но я тоже кое-что в этой жизни понимаю. И Наташу знаю куда лучше вас. Маленькая и наивная, она сейчас легко внушаема. А вы действуете грубо. Девушки этого не любят. Особенно если эта грубость становится преградой к любви.
