В этот раз в следующем году (ЛП) - Кент Элисон
— Тебе тут кто-нибудь помогает? Медсестра или фельдшер?
— Только я работаю с пациентами, хотя жена одного из моих постоянных посетителей ведет бухгалтерский учет и помогает мне с бумажной работой.
Очень замечательно.
— Звучит так, словно ты можешь преподать урок о натуральном обмене.
— Мне это подходит. Но не всем.
Не подходит для тех, кому нужны деньги. В которых, как она поняла, он не нуждался.
— Ты упоминал объезды. Очевидно, что не в больнице.
— На горе, — он снова искоса взглянул на нее.
— И провожу за этим делом большую часть времени, которое тебя так интересовало.
— У тебя так много пациентов?
— Дело не в количестве пациентов, а самих объездах.
— Как это?
Он замялся на минуту, наверное, жалея о том, что спас её, такую болтливую.
— Многие из обитателей не выходят из дома, они не всегда больны, просто не имеют такой возможности. Кто-то просто не хочет, но все еще нуждается в помощи. Большинство из них знали моего отца, и позволяли ему помогать им, поэтому они доверяют мне в тех вопросах, в которых не доверились бы социальному обслуживаю.
Теперь она это поняла.
— По этой же причине у бабушки такой огромный сад, что одной не съесть весь урожай. Она печет десятки буханок хлеба, и всегда делает в два раза больше запеканок и замораживает их для экстренных случаев.
— Я знаю, — сказал он и допил пиво. — Она просит меня доставить их, когда не может выйти.
От его слов ей стало неловко, и по спине пробежала дрожь.
— С ней все хорошо? В смысле, мне не стоит об этом беспокоиться? Она никогда не жалуется, ты же знаешь. И сомневаюсь, что она бы мне сказала, если бы её состояние серьезно ухудшилось.
— Не о чем беспокоиться. Она здорова как лошадь. За словом в карман не полезет.
Он встал на ноги, помахал пустой бутылкой, держа ее за горлышко.
— Сейчас вернусь.
Такие клише о психическом и физическом здоровье заставили Бренну задуматься об эмоциональном состоянии Доноты.
Они разговаривали два-три раза в неделю. Иногда больше. Ничего необычного не происходило в ее жизни.
За исключением одного.
Диллон вернулся с двумя бутылками пива и поставил её пиво на стол, когда она показала ему недопитую бутылку.
— Она рассказала тебе, что я собираюсь ехать в Африку.
— Да, рассказала, — сказал он и присел.
— И ты не одобряешь это.
— Я так не говорил. Не мне судить.
— Тебе и не нужно было.
Он повернулся к ней, согнув ногу в колене на диване, и посмотрел на неё. Он заглядывал прямо в душу, его глаза ярко блестели от света огня. Они не были карими, как она сначала подумала, а золотисто-серыми, и они смотрели так, как она и хотела, чтобы на неё смотрели.
Он посмотрел вниз на свою бутылку, а затем вновь встретился с ней взглядом, перед тем как заговорить.
— Я не говорю, что ты делаешь что-то неправильно. Я думаю, что тебе будет намного тяжелее оставить ее одну здесь.
Бренна боролась с желанием вскочить на ноги, уйти из комнаты и убежать от его слов, в которых слышалось явное обвинение. В каком-то роде такая защитная реакция доказала бы, что он прав. Она уже в самой взрастила в себе вину, печаль.
Желание быть в объятиях бабули, чувствовать запах ирисок и роз.
— Я не оставляю её. Я делаю в точности, как поступила она — записалась добровольно, когда познакомилась с дедушкой. Он был врачом, ты же знаешь.
— А она была медсестрой. Она мне рассказывала.
Опять, он все о них знал.
— Мои родственники поступают сейчас точно так же. Я просто иду по семейным стопам, и делаю это с её благословения.
Он кивнул, его взгляд вновь устремился на огонь.
— Мой отец дал мне точно такое же благословение, когда я бросил практику и завербовался.
— И в итоге ты знаешь из первых уст, на что похож такой выбор карьеры.
Несколько секунд прошло перед тем, как он ответил,
— Я так же знаю, как тяжело быть в семи тысячах миль, когда у отца остановилось сердце.
Злость начала закипать у неё в крови, но она молчала, не понимая, что стало причиной таких эмоций: его слова или то, что мечта всей ее жизни забирала ее от бабули. Та самая мечта, которая лишила её родителей.
Её не беспокоил их отъезд. Ей было восемнадцать, и она была независима. Тогда она была в порядке, но сейчас…
Или не была?
— Мне жаль, что так произошло. Между вами.
Диллон пожал плечами, сделал большой глоток из бутылки, ничего не сказав.
— По крайней мере, я не буду в зоне боевых действий.
— А условия для жизни и здоровья в том месте, куда собираешься? Это другой вид войны. И ты будешь сражаться с этим в восьми тысячах миль от дома.
Значит, её дополнительная тысяча миль имеет разницу?
— Я живу в четырёх часах езды от нее сейчас. Если её сердце остановится, я уже буду слишком далеко от неё. Также, если бы ты до сих пор вел медицинскую практику в Штатах, вместо того чтобы спасать жизни заграницей…
Она остановилась. Его жизнь её не касалась. И то, что ему хуже, не заставит её почувствовать себя лучше. Это неправильно и грубо.
Он сел прямо, поставил локти на колени, руки между ног держали бутылку пива, а голова была опущена вниз.
— Я говорил себе это же дюжину раз. Я не знаю, почему это не помогает.
Она подумала о своей внутренней борьбе, о том, чтобы оставить бабушку. Затем осознала, что это касалось не только нее. Что Диллон Крейг, солдат, воин, доктор, спасатель, разделил её сомнения.
Поставив остатки пива на стол, она поднялась на ноги. С неё хватит на сегодня. Хватит сомнений, хватит переживаний, хватит позволять вине побеждать. Хватит расстраивать этого столь щедрого хозяина, потому что у неё до сих пор были сомненья.
Возле двери спальни она обернулась.
— Может дело не в милях. Может дело в неуверенности, что мы правильно поступаем.
Прошло много времени после того, как она зашла в спальню, а Диллон все еще сидел перед огнем, думая о том, что она сказала.
О выборе. О правильных поступках.
Он без всяких сомнений знал, что служить своей стране — это был зов, на который нужно было откликнуться. Он никогда не видел такой гордости в глазах своего отца, как когда он стоял с остальными членами семей, отправлявших их на войну.
Бренна была права. Дело было не только в милях, но и в выборе. И он сделал его, пока был в Афганистане, выбор, который имел последствия, с которыми ему придется жить всю оставшуюся жизнь.
Ни у кого не получилось оставить это позади. И ни у кого не получится. Это не значило, что ему не приходилось выбирать, кого спасать, а кого оставить. Он видел эти лица каждый день и не мог выбросить из головы. Лица, которые будут преследовать его, не обращая внимания на то, сколько других обязаны ему жизнью.
Он не искал признания или денег. Все, чего он хотел, — знать, что сделал все ему подвластное. Ему хотелось знать, что еще один шаг ничего не изменил бы. Что ни одна семья не пострадала, потому что он допустил ошибку.
Из его спальни послышался кашель Бренны. Он поднялся, прислушался и ничего больше не услышал. Он еще не решил, была ли она той женщиной, которую он ожидал увидеть, после всех рассказов её бабушки.
По большому счету из-за того, что он не знал, чего ожидать. Бабушка рассказывала все, приукрашивая и смягчая мельчайшие изъяны.
Которые он пока не мог найти. Она была хорошенькой соседкой девушкой, но с сексуальным взглядом. Она была умна, резка. Она бросала ему вызов, и это больше всего нравилось ему. Но в каждом, сказанном им слове, была правда. Будет не просто оставить своих близких и любимых ради карьеры.
По крайней мере, она не будет иметь дело с выбором между жизнью и смертью на поле боя, от которого он до сих пор спрашивал себя, причинил ли больше вреда или все же добра.
Глава 4
Когда Бренна проснулась следующим утром первое, что она сделала — напомнила себе о том, что сегодня пятница, и до Рождества осталось три дня. Второе, что она сделала — поднялась с постели, подрагивая от холода, чтобы раздвинуть шторы и проверить, как там снег. Третьим действием стал ее стон.
