В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле
— Это фантастика, София, я серьёзно. И я уверена, когда Вилли узнает тебя получше, ты понравишься ему даже без каблуков.
На другом конце линии наступило молчание.
— Франческа… всё в порядке?
— Да, всё хорошо, — вру я.
— Я не знаю, ты другая. Ты не сказала: «Пошли его подальше, если он тебя не ценит. Найди кого-нибудь покруче. Размажь суфле по лицу той несносной сучки, а кондитерский мешок засунь ей в задницу». Как прошла вечеринка в субботу? Байрон беспокоился о тебе. Как только сказала ему, что видела тебя странной, он не успокоился, пока не пошёл за тобой. Он нашёл тебя?
— Он нашёл меня.
— Я думаю, ты ему очень нравишься, и я думаю… я думаю, ты могла бы наняться в его клуб. Королева Червей не очень хорошо восприняла твоё сегодняшнее отсутствие. Я сказала ей, что у тебя высокая температура, но она ворчала, что уже сделала доброе дело, приняв тебя на работу, и… то есть… она намерена тебя уволить. Мне жаль сообщать тебе эту новость.
— Неважно.
— Неважно?
— Я всегда ненавидела эту работу, чай, дурацкую одежду, ленты и всё такое, понимаешь. Рано или поздно это должно было случиться. Лучше быть уволенной за это, чем за то, что запихнула ей в глотку любимое печенье с изюмом.
— Да, но… ты нездорова, верно?
— Думаю, у меня на самом деле высокая температура.
— О… но тогда… тогда я брошу Вилли и немедленно приеду к тебе!
— Нет, в этом нет необходимости. У меня… у меня уже есть человек, который позаботится обо мне.
— Правда? Кто? Байрон?
— Э… да, именно он. — Я краснею, но, возможно, это из-за лихорадки.
— Как чудесно… Франческа, знаешь, мне кажется, он в тебя влюблён.
— Я бы не стала заходить так далеко.
— Если он ещё не влюблён, то скоро полюбит тебя. Любовь иногда похожа на… на шар теста для пиццы, которое должно подняться. Внутри есть все нужные ингредиенты, но этот шар — крошечный кирпичик, он ещё не то, чем станет, но то, чем может стать. Его нужно держать в тепле, не слишком много и не слишком мало, не напрягать его, постоянно поглядывая на него, потому что, как известно, — на кухне нужно терпение, и если позволишь знаниям и времени повара идти своим чередом, то вскоре увидишь, как шар превратится в мягкое облако белого теста с сочным вкусом. Я хочу сказать, что, на мой взгляд, вы… вы… два идеальных ингредиента вместе.
— Думаю, ты никогда не станешь маленькой стервозной шлюшкой, София.
— Скажем так, я согласна на что-то среднее. Туфли на каблуках, кожаная куртка и розовая футболка с бантиком под ней. А ты… Держу пари, ты тоже где-то прячешь бантик. Но ты действительно уверена, что я тебе не нужна? Смотри, я приду.
— Не волнуйся, я в порядке, и вообще…
— За тобой присматривает Байрон. Он настоящий принц, не так ли?
— Мне пора. — Я предпочитаю прервать разговор. Лучше оставлю Софию наедине с её счастьем, её суфле, уверенностью в том, что для любви нужны только тёплые дрожжи.
Сегодня я могу остановиться в мотеле, а завтра, когда мне станет лучше, подумаю, что делать. Я подумаю об университете, о работе, о том, как снова организовать жизнь так, чтобы она не развалилась, как небоскрёбы, обложенные динамитом. А пока мне нужна горячая ванна, тёплая постель, настоящий сон. Никаких продуваемых ветром террас, никаких самодельных кроватей среди призраков, с моим рюкзаком в качестве подушки и робким растением в качестве охранника.
Я иду и, пока шагаю, понимаю, что у моих проклятых ног есть цель. Они идут туда, куда хотят, и, возможно, я не настолько хорошо себя чувствую, чтобы навязать свою волю и направление. Я следую за ними.
Когда мы оказываемся перед домом Байрона, зданием цвета бисквита, которое словно появилось из нью-йоркского фильма с джазовой музыкой на заднем плане, я задаюсь вопросом, какой смысл возвращаться туда, откуда ушла два дня назад с намерением не возвращаться. Зачем я здесь?
У меня нет времени на размышления, я замечаю, как кто-то выходит из парадной двери, и спешу зайти внутрь. Мы с Шиллой очень странные, медленно поднимаемся по лестнице в надежде не привлечь внимания, даже если знаем, что это невозможно. Уверена, у меня осунувшееся лицо, джинсы испачканы мхом, в глазах лихорадка, рюкзак весит тонну после миллиона шагов, а ледебурия покачивается в своём пластиковом горшке.
Уверена, Байрона нет дома, и его на самом деле там нет.
К счастью.
А теперь мы снова спустимся по лестнице и поищем отель, и никто никогда не узнает, что мы заходили.
Мгновение, всего лишь мгновение, и мы уйдём.
Я присаживаюсь на последнюю ступеньку, чтобы перевести дух.
Лоб горит, спать на улице было не самой лучшей идеей.
Наверное, старею. Думаю, мне нужен кто-то, кто время от времени предупреждал бы меня о том, что я облажалась. Кто-то, кто даст мне встряску, толчок, оскорбит меня, скажет: «Эй, детка, это не избавит тебя от неприятностей». Часть меня уже знает, что зайти так далеко — это макроскопическая ловушка, которая может нанести неизлечимые раны, но я не могу идти дальше. И дело не только в том, что я чувствую себя слабой и усталой. Я боюсь оказаться именно там, где хочу быть.
На Амхерстском кладбище я оставила много вещей, остатков и обломков себя, но от одного я так и не смогла избавиться: от поразительного и ужасного чувства, что влюбилась в Байрона.
* * *— Франческа? — Меня будит его голос. В полумраке лестничной площадки я с трудом пытаюсь его разглядеть. Глаза режет, а тело просит облегчения после всех неудобных поз, которые заставила его принять всего за несколько часов.
При ближайшем рассмотрении у Байрона не более расслабленное выражение лица, чем у меня. Даже в его глазах видна тысячелетняя усталость. Его волосы собраны в узел и взъерошены, веки обведены, и… помада вокруг губ, на бороде и коже. Не знаю, как это возможно, но я чувствую себя вампиром, вынюхивающим погребённые запахи, как собака, преследующая шлейф невидимых ароматов: я улавливаю аромат сильного женского парфюма.
Он был с женщиной.
Он целовал её.
Он определённо занимался с ней сексом.
Я чувствую себя такой глупой, такой глупой, что хочется дать себе пинка, но сил нет. Поднимаясь на ноги, я пошатываюсь. Байрон поддерживает меня.
Как сказала София, приятно, когда тот, кто тебя любит, подхватывает тебя, когда ты вот-вот упадёшь, но я не хочу, чтобы он делал это после прикосновения к той, кем бы она ни была. Он всё равно ничего ко мне не чувствует. Может, жалеет меня. Да, я жалкая маленькая бродяжка, которая получает травмы, теряет равновесие, напивается, блюёт, снова тошнит, раздвигает ноги, убегает, возвращается, наверное, чтобы снова их раздвинуть.
«Не трогай меня, не трогай меня, не трогай меня».
Я так думаю, но не говорю. Сейчас это не нужно. Этим я дам ему понять, что мне плохо, что представлять его с другой не просто ранит: оно крадёт землю из-под ног, открывает расщелины в полу, вызывает демонов и слёзы. Я не хочу, чтобы Байрон понимал, чтобы знал, что хочу отдать ему своё сердце.
«Вот оно, бери, ломай, ешь и выплёвывай, делай с ним что хочешь».
Он не должен знать, ни сейчас, ни когда-либо, что я чувствую на самом деле.
— Не знаю, зачем я сюда пришла. Я выпила и не поняла, куда иду, — говорю я. Ему лучше поверить, что я пьяна, накачана наркотиками, сумасшедшая, шлюха, что угодно, только не влюблена.
— Пока ты здесь, зайди на секунду. Ты выглядишь измождённой.
— Нет, я пойду. Я была с какими-то парнями и, не знаю почему, попросила их высадить меня здесь.
Он крепче сжимает мою руку, открывая дверь. Его брови нахмурены. Байрон выглядел бы почти разъярённым, если бы не эта помада, не этот запах, который пахнет быстрым перепихоном с какой-то случайной цыпочкой у стены какой-то случайной комнаты.
— Парни? Какие парни?
— А я знаю. Встретила их в клубе, мы немного подурачились, и после этого я ничего не помню.
— А зачем тебе рюкзак и это растение?
