В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле
— Какое тебе дело?
— Как ты потеряла дом и работу за двадцать четыре часа?
— Я могу многое сделать за короткое время. И вообще, повторяю, это моё дело. И вообще, раз ты такой дружелюбный, я уйду сейчас. Я не намерена больше беспокоить вас, ваша светлость.
Судорожно запихиваю свои немногочисленные, убогие пожитки в рюкзак, и наклоняюсь, чтобы подхватить растение.
«Мы снова в пути, детка».
Я направляюсь к двери. И чуть не врезаюсь в стену. Байрон останавливает меня, заставляет повернуться спиной к стене; на одном предплечье висит рюкзак, в другой руке — растение, разделяет нас, как колючая стена.
— Послушай… — шепчет он, разводя руки и отступая на шаг, будто не желая прикасаться ко мне, как будто прикосновение ко мне вызывает у него отвращение. — Не говори ерунды, Франческа. Я не знаю, что случилось, но не думай об уходе, вообще не думай. Ты говоришь, что я хороший учитель. Хорошо, спасибо. Но ты тоже талантлива. Твои стихи… это одна из самых прекрасных вещей, которые я когда-либо читал. У тебя… у тебя есть что-то, чувственность, интеллект, которые… ты не можешь выбросить. Ты остаёшься здесь и точка. То, что было между нами, осталось в прошлом, сдано в архив. Ты приехала в Амхерст учиться, и ты будешь учиться. Пока… пока ты не найдёшь другую квартиру и новую работу, ты можешь оставаться в моей квартире. Я даже тенью к тебе не прикоснусь. Мы будем соседями, не обращающими друг на друга внимания. Но ты не должна уходить, ты не можешь уйти, ты будешь горько сожалеть об этом вечно. — Пока говорит, Байрон так пристально смотрит на меня, что кажется, его взгляд проникает в моё сознание.
Правильнее всего было бы сбежать: не только с его занятий, но и из колледжа.
Я могу переехать обратно в Коннектикут, жить с Монти и Энни и пройти несколько курсов там.
С их помощью искать новую работу будет проще.
Тогда я больше никогда не увижу тебя, профессор, и перестану чувствовать себя как сейчас. Будто у меня нет одной ноги, сломана рука и между рёбер капает мёд.
Или я могу выбрать что-то среднее: пойти к Софии на время, уверена, она с радостью меня приютит.
Но это не то, чего я хочу.
«Я хочу тебя, я не могу оставаться вдали от тебя, мне достаточно шпионить за тобой из-за ширмы».
Поэтому отвечаю ему тихим голосом:
— Хорошо, но только на несколько дней.
— Только на несколько дней.
— А пока я буду спать на диване.
— И мы установим время для принятия ванны.
— И я не хочу, чтобы ты готовил для меня, — заявляю категорично.
— Не буду.
— Окей.
— А теперь поставь это растение и отдохни.
— Её зовут Шилла.
— Скажи Шилле, чтобы она немного поспала, а сама ложись на диван. Что бы ты ни сделала вчера, это тебя сокрушило.
— Могу сказать то же самое о тебе.
— Видимо, мы любим хорошо проводить время.
— Можно и так сказать.
Мы смотрим друг на друга, как бы взаимно провоцируя. Затем Байрон берёт ледебурию и ставит её у окна, в прямоугольнике оранжевого солнечного света. Затем, молча, идёт к лестнице и на этот раз исчезает наверху, не добавив ни единого слога.
Глава 16
Такую войну испытывали поэты, слагая полные страсти стихи? Ощущали эти муки души и тела? Это кровоточащее желание прижаться к ней, сказать ей: «останься сейчас, потом и навсегда», которому мешает обязанность быть отстранённым, холодно вежливым и даже немного засранцем?
Возможно, да, а может быть, и нет. Байрону было нелегко.
Ему хотелось спросить её, что случилось, почему, как и когда она потеряла работу, почему, как и когда покинула свою квартиру.
«С кем ты была весь день?
Чем вызвана эта почти трупная бледность?
И самое главное — почему ты пришла ко мне, глаза цвета морской волны?»
Франческа показалась ему ещё более хрупкой, более томной, ещё более беспомощной и соблазнительной. Изабель не казалась ему соблазнительной даже в самые нежные и уязвимые моменты своей жизни.
Он должен был устоять, унять в себе голодную грубость, вытащить наружу уважаемого профессора, который задавал на экзаменах каверзные вопросы, не спал со своими студентками и не принимал их в своём доме.
Ладно, по последнему пункту Байрон уже проиграл, но по остальным не собирался терпеть поражение.
Поэтому он постарался сделать вид, что в квартире её нет.
Он отдохнул пару часов и отправился в университет.
Франческа пришла вскоре после него и села в один из последних рядов. Серьёзному профессору очень хорошо удавалось не замечать её.
Эта решимость длилась так недолго, что выглядела гротескно. Через пять минут в лекционный зал вошёл Эрик, — дерзкий, молодой, с улыбкой в тридцать два зуба, — огляделся и сел рядом с Франческой.
Они разговаривали друг с другом, пожали руки и поцеловали друг друга в щёку. Потом Эрик остался рядом с ней, такой молодой и полный света, что ослеплял Байрону разум.
«Успокойся, читай лекцию и плюнь на них».
Нелегко было напускать на себя обычный вежливый академический вид, говорить о поэзии, читать романтические стихи Леонарда Коэна, когда хотелось швырнуть книгу в аудиторию, перелезть через ступеньки и ударить этого урода.
Ревновать и быть готовым вступить в драку стало новым, совершенно неизведанным опытом. Такого с ним ещё не случалось. Этот варварский порыв застал Байрона врасплох, и он не знал, как с ним справиться. Он определённо не мог сделать то, что хотел, поэтому, надеясь отвлечься, сосредоточился на бёдрах студентки с ресницами-щётками, выставленными в первом ряду.
Однако такое внимание привело к нежелательному результату. После лекции, когда он возвращался в свой кабинет, чтобы не преследовать удаляющихся вместе Франческу и Эрика, к нему в кабинет вошла студентка. Она закрыла дверь и прислонилась к ней с видом человека, который собирается прыгнуть к промежности его брюк.
— Откройте дверь, — приказал Байрон, раскладывая на столе книги и журнал.
— Мне показалось, что сегодня мы многое прояснили друг для друга, — пробормотала девушка. — Эти строки Леонарда Коэна как нельзя лучше подходили к ситуации:
Я слышал мужчину,
Кто произносит слова так красиво,
Что стоит ему их только выговорить,
Как женщины отдаются ему.
— Именно так, профессор Лорд. Вы читаете стихи так, что…
— Откройте эту дверь. — От его тона, который был не только приказным, но и откровенно грубым, студентка вздрогнула.
— Мне показалось, что…
— Прошу прощения, если навёл вас на неверные мысли. Я не произношу слова красиво и не жду, что женщины будут мне потакать. Особенно студентки.
Собираясь ответить с издёвкой, девушка прищурила голубые глаза.
— Но как странно, люди говорят обратное, — заявила она. — Не то чтобы вы выглядели святошей. Короче говоря, посмотришь на вас, а потом послушаешь, как поёте в своём клубе субботним вечером в образе сексуального демона, и не подумаешь, что будете брезгливым в присутствии красивой девушки. В прошлом году даже ходили слухи… Поговаривали, что в этом самом кабинете, по вечерам, вы проводили интересные дополнительные занятия.
Байрон старался сохранять спокойствие. Воспоминание о трёх встречах (и не одной больше), с девушкой, которая, не по своей вине, способствовала ускорению падения Изабель к тотальной потребности в уничтожении, заставило его почувствовать себя так, будто он ступал по ковру из тлеющих углей, а не по Тебризскому с красными и золотыми арабесками. На самом деле все их тет-а-тет происходили вечером, после захода солнца, когда факультет был безлюден, но, видимо, не настолько пуст.
Тем не менее проявить язвительное возмущение было единственно возможной реакцией.
— Если доверять таким вещам, то не будет времени заниматься ничем другим, — с видимой естественностью сказал Байрон. — Удивительно, что слухи появились только в прошлом году, а не раньше. Болтовня — это зевок скучающих имбецилов. В любом случае, если у вас нет вопросов, относящихся к курсу, можете идти.
