В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле
— И то и другое, — ответил он, надеясь, что его нелепое возбуждение утихнет. — Ни у кого из нас нет только одного лица. Во мне живёт ребёнок, который путешествовал по Европе, посещая с мамой музеи и театры, парень, который спал в спальном мешке и мочился в бутылку, чтобы послушать рок-концерты, мужчина, который любит путешествовать с рюкзаком, горстью банкнот и простыми мотелями, где переспать, и тот, кто использует кредитную карту, когда это необходимо, и смотрит на мир с последнего этажа небоскрёба в Куала-Лумпуре. Я такой, каким хочу быть. А Ты? В тебе живёт один человек?
— У меня недостаточно денег, чтобы быть такой многогранной. Я не могу выбрать между мотелем и небоскрёбом в Куала-Лумпуре. А в детстве мама водила меня максимум в Taco Bell. Теперь, если ты скажешь мне, где мой пиджак, я уйду.
— Нет, подожди, — сказал он, стараясь, чтобы в его словах не прозвучала мольба. — Давай сделаем так: я схожу в кафе внизу и куплю круассаны и капучино. А ты пока… освежись, то есть… делай что хочешь. Дом в твоём распоряжении. Я вернусь только через полчаса, обещаю. Я дам тебе столько времени, сколько нужно. Можешь даже принять душ, если хочешь. Вода горячая, полотенца есть, а в ящике лежит новая зубная щётка.
— Приберёг зубные щётки на случай случайных девушек?
— Я никогда не привожу случайных девушек.
Франческа внимательно наблюдала за ним, слегка прищурившись. Казалось, она размышляет, будто обдумывает десятки вариантов. Затем она прикусила губу, заправила прядь волос за ухо и пробормотала:
— Хорошо, но не жди странных предложений. У тебя уже были шансы, и ты их упустил.
Байрон мило и расслабленно хихикнул и поднял руки, как бы сдаваясь. Затем быстро схватил ключи от дома и куртку и направился к двери.
— Как получилось, что ты был там вчера? — спросила она, прежде чем он успел выйти.
— Что?
— На вечеринке в кампусе. Профессоров тоже приглашают?
— О нет, я так не думаю.
— И тогда?
Байрон ответил, закрывая дверь:
— Я пришёл за тобой, глазки цвета морской волны, — и оставил её в доме одну, заметно более растерянную, чем прежде.
* * *Как и обещал, Байрон отсутствовал не менее тридцати минут. Он пил кофе, смотрел на часы и испытывал глупое сияние при мысли о том, что может вернуться наверх и найти её. По истечении оговорённого времени он вернулся на лестницу с бумажными пакетами в руках. Запах выпечки, молока и кофе был прекрасен, и ещё прекраснее было бы позавтракать с ней. Он уже сто лет не завтракал с женщиной. Не говоря уже о том, что он сто лет не поглощал женщин.
В свои последние дни Изабель почти не ела, она превратилась в тень самой себя, а когда ела, то никогда не была безмятежной, и превращала каждый приём пищи в испытание, полное препятствий, которые нужно было преодолеть, и утомительных решений, которые нужно было принять, хотя бы для того, чтобы получить ответ на какой-либо вопрос. Представьте себе, как можно спокойно позавтракать вдвоём в такой обстановке. Представьте, если бы можно было заняться сексом. Не говоря уже о том, чтобы испытать желание.
Байрон открыл дверь и громко воскликнул:
— Можно войти?
Ему не ответило даже эхо.
Он огляделся, но нигде её не увидел. Страх, что Франческа ушла, пока его не было, сразу же развеялся. Её одежда лежала на диване, нижнее бельё — на подлокотнике, а туфли — на полу. Она не могла выйти из дома голой. Душем воспользовались, в воздухе витал аромат его медово-имбирного геля. Одно из банных полотенец, висевших рядом с ванной, исчезло.
Сердце Байрона подпрыгнуло, как ракета, когда он различил на деревянном полу мокрые следы её шагов, ведущие к ступенькам. Он положил бумажные пакеты на кухонный стол и осторожно позвал её.
— Франческа?
И снова ему никто не ответил. Тогда, вдохнув, как человек, собирающийся сделать долгую задержку дыхания, он направился в мезонин, где находилась спальня. Байрон поднимался по ступенькам с крайним спокойствием, почти заставляя себя не бежать. Он не знал, чего ожидать, и это ожидание было пыткой, от него покалывало руки, горло дрожало, и он представил себе тысячу вещей ровно за пятнадцать секунд — время, необходимое, чтобы добраться до верха. Он не знал, чего ожидать, но уж точно не того, что появилось.
Франческа свернулась калачиком на кровати, завернувшись в махровое полотенце. Наверху не было окон, и полумрак не позволял разглядеть детали, но Байрон отчётливо видел, что она дрожит. Она была похожа на маленькую вибрирующую дюну. Франческа не была похожа на человека, который импровизирует сцену соблазнения. Она прижимала к груди одну из подушек, словно хотела задушить её или спастись.
Байрон несколько мгновений стоял неподвижно, глядя на девушку с неподдельным испугом. Затем без лишних слов он подошёл к ней.
— Что происходит? — спросил он.
Она посмотрела на него с почти первобытным страхом — страхом смерти, наступающей медленно и жестоко. Байрон наклонился к кровати и погладил её по волосам. На её плечах вода нарисовала прозрачный рисунок из мелких капель.
— Ты в порядке?
— Пожалуйста, не включай свет.
— Нет, успокойся… С тобой всё в порядке?
— Скоро буду в порядке.
Пока он гладил Франческу по волосам, паника словно испарилась из её глаз. Почти детский ужас покинул её.
— Прости, у меня закружилась голова, и я прилегла. Я намочила твою постель. Сейчас оденусь и уйду.
— Без проблем, оставайся. Я принесу твою одежду.
Она удержала его за полу рубашки.
— Нет, подожди, не уходи.
Этот плавный жест — переплетение пальцев, не смогли бы удержать Байрона, реши он уйти, — произвёл эффект камня, что утягивал вниз, с головой под поверхность пруда. Что-то мешало ему вынырнуть наружу и дышать.
Тогда Франческа утопила его полностью.
Она отпустила подушку на пол и раскрыла махровую ткань. И осталась лежать, — мокрая и обнажённая, на большом полотенце, широко раскинув руки, а в её глазах и теле читалось приглашение. Вернее, нет, мольба.
Чтобы убедить, что не ошибся, она прошептала:
— Пожалуйста. Трахни меня. Я передумала, трахни меня. — Её голос был шёпотом, завеса чувственной провокации спала, она не бросала ему вызов. Франческа словно цеплялась пальцами за край колодца, пока Байрон стоял рядом на суше, и умоляла его помочь ей не упасть. Она словно говорила ему: «Спаси меня, спаси меня».
Байрон проглотил сердце, которое теперь проникало в каждую его клеточку, и спас её. Сопротивляться было невозможно.
Возбуждённый, как мальчишка, тот самый паренёк, кто неделями мечтал читать ей сонеты и облизывать её, тот самый мальчишка, который хотел взять Франческу за руку и просто обладать, он снял рубашку и брюки, пытаясь сдержать свою эйфорию. Где-то в ящике у него должны были лежать презервативы. Байрон искал их лихорадочными движениями. Когда нашёл пару, облегчение заставило лёгкие расшириться, а вместе с ними и всё остальное.
Чем больше он смотрел на Франческу, тем больше «Ода к красоте» Бодлера подсказывала ему грандиозные слова.
Закат и рассвет в твоих глазах.
Как дождливый вечер, ты изливаешь свой аромат.
Твои поцелуи — фильтр, твои уста — амфора,
Что утомляет героя и придаёт силы ребёнку.
Поднимаешься ли ты из чёрной бездны или спускаешься со звёзд?
На предплечьях Франчески красовались чёрные татуировки в племенном стиле: дельфин, черепаха, стилизованный силуэт волка, колибри, высасывающая нектар из цветка. Вокруг запястий красовались две изумрудные змеи, а чуть ниже пупка — розово-голубой цветок, похожий на кувшинку. Эти узоры, переплетаясь на бронзе кожи, ещё больше распаляли его исступление.
Он поцеловал её, и казалось, что у него сто языков. Сотня языков во рту. Сотня рук на её гладком, блестящем, как золотой атлас, теле. Её голос, дыхание, груди янтарного цвета — всё, всё, казалось, было создано для того, чтобы сводить его с ума. Байрону казалось, что он сам состоит из крови, спермы и сжиженных мыслей.
