Радужная пони для Сома (СИ) - Зайцева Мария

Никогда не думал, что так будет со мной.

Но так есть.

И ничего не изменить, потому и больно.

Так больно, что дальше терпеть невозможно.

Я открываю глаза и с отвращением спихиваю с себя девку:

— Домой пиздуй.

— Вита-а-аль… — тянет она, вытирая мокрые губы, — ну ты чего? Давай, я помогу… А то вчера не получилось, сегодня…

На меня накатывает дикое облегчение, что вчера я славно сыграл в импотента и ничего не засунул в эту девку.

Не совсем, значит, в яме. Ее немного барахтаюсь…

— Пошла нахер, — командую я, переворачиваясь на живот и закрывая глаза.

Девка смотрит на меня, словно не веря, что я вот так легко от нее отказываюсь. Ну как же, все же принцессы гребанные, единственные в своем роде…

А вот нихуя!

Одна единственная имеется, и все. Нет других! И нахуй не надо!

Девка, поняв, что ничего не продолжится, какое-то время отводит душу в мате, потом психованно собирается, обзывает меня импотентом и придурком и выметается за дверь.

Слышу ее шаги по дому, приглушенный взвизг, грохот, лай.

Это Шарик провожает гостью, похоже. Хороший пес. Лучше своего хоязина ебанутого…

Закрываю глаза, надеясь на приход того сна, где я уже практически трахал Радужку…

И слышу звонок в дверь!

Блять!

Вика забыла, что ли, что-то?

Вставать не планирую, продолжаю валяться. Все тело ноет так сильно, что, того и гляди, на части рассыплется…

Дверное полотно начинает сотрясаться от ударов. Нехилых. Шарик внизу надрывается от такого натужного лая, что еще немного и лопнет.

Встаю, пережидаю головокружение, и, цепляясь за стены, спускаюсь вниз.

Последние ступени преодолеваю на жопе, получая еще парочку вполне симпатичных синяков.

Встаю, потирая ушибленный зад, отпихиваю надрывающегося щенка и открываю дверь.

И первое, что вижу — резиновую страшенную рожу.

Это настолько сюр, что невольно отшатываюсь, а рожа движется на меня, тесня от выхода.

В панике пытаюсь сделать одновременно несколько действий: проморгаться, ущипнуть себя и встать в боевую, потому что первые два способа не помогают, а значит, происходящее не глюк, и значит, что это какая-то хуйня, от которой надо защищаться.

— Живой, придурок? — бубнит рожа голосом Немого, и я опять моргаю.

Неужели все? Белка? Напрыгнула? Но почему? Я не то, чтоб сильно злоупотреблял… Верней, одним и тем же не злоупотреблял, миксовал допинги… Не могла белка… Или могла?.. Бля…

Пока я пытаюсь удержать мозги от вытекания через уши, из-за резиновой рожи показывается не менее равнодушная морда Немого. Слава яйцам, вполне живого.

— Ты чего? Вдетый еще, что ли? — уточняет он и ставит резинового болвана, которого все это время держал перед собой, на пол.

— Это… — у меня голоса нет от стресса и облегчения. Не белка, ура, блять! Просто мой друг решил с утречка ко мне в гости подскочить. С приятелем, мать его. Чтоб добить уже окончательно, наверняка. — Это, блять, что?..

— Это — Герман, — с гордостью отвечает Немой, устанавливает болвана ровнее и с размаху лупит по резиновой морде.

Герман от удара слегка качается, но держится достойно.

Я падаю на диван, окончательно потеряв все силы, смотрю на Немого, как на сумасшедшего. Никакой логики в его поведении не наблюдается.

— И какого хера Герман делает здесь?

— Будет у тебя жить, — сурово говорит Немой, — Вовка, брат Альки, от сердца оторвал.

— А мне зачем? — вообще никакой логики…

— Чтоб ему рожу бил, а не сыну начальника ГАИ, — косится на меня Немой.

Я какое-то время туплю, переводя взгляд с одной одинаковой рожи на другую, связывая все нитки в одну.

Машинально почесываю сбитые костяшки… Ну что тут скажешь… Вполне вероятно, да. И это могло быть.

Я вчера же вообще не помню, что делал. Мог и рожу бить сыну начальника ГАИ. Мне-то глубоко похеру было, чья рожа под кулак попалась… Но вот Немой откуда?.. Он же с Алькой теперь все время? Стережет ее, как Цербер вход в ад.

— Мне Вовка позвонил вчера, — говорит Немой, — вопрос решили, там пацан нелегально находился, если папаша его узнает, что он на гонках был, то вломит похлеще тебя. Но все равно это залет, ты понимаешь?

— Да похуй…

Я падаю спиной назад, на мягкое покрытие дивана, закидываю руки за голову, смотрю в потолок.

Немой садится рядом, закуривает, молчит…

А потом спрашивает:

— Вообще нет?

Я знаю, о чем он, потому коротко отвечаю:

— Нет.

— А ты… Ну… Поговорить? — осторожно спрашивает Немой, а я только скалюсь уныло.

Прошло две недели с тех пор, как Радужка узнала про мой тупой спор.

И две недели, как я умираю каждый день.

И нет, я не сразу так стал себя вести.

Поначалу я уперто пытался с ней поговорить, поймать в универе, но Радужка показала наглядно, что значит “настоящий игнор”.

То, чем мы с ней занимались до этого, было такой лайт-версией, долгой прелюдией перед сексом…

А вот сейчас…

Она не пряталась от меня, нет. Если встречались в коридоре, то спокойно шла навстречу, скользя взглядом мимо, словно по пустому месту.

И тут не помогали ни мои слова, ни касания, ни попытки вывести на эмоции, ни те же самые тупые попытки в разговоры и тактильность, которая на ура срабатывала раньше.

Я-то думал, дурак, что это я такой красавчик, и она непроизвольно от меня течет! Потому что я так хочу!

А получается, все это время она хотела…

А теперь перехотела.

И все.

Просто все.

Через неделю я начал сходить с ума.

Нет, я и до этого не в себе был, но тут окончательно крыша поехала, я поймал Радужку на перемене и просто внаглую утащил в укромный уголок.

Прижал к стене, впился в губы жадно, кайфуя от ее слабости и ожидая ответа. Мне казалось, что она все еще хочет. Путь и обижается, сопротивляется, но хочет. Ну… Как раньше, да? Прокатывало же? Была же между нами печка?

А Радужка, вначале замерев от моего напора, затем пришла в себя и показала, что значит реальное сопротивление.

Как язык не откусила, до сих пор не понимаю.

И до яиц достала, хоть и мелкая совсем.

И, главное, что все это молча. Ни слова не проронила.

Она вообще ни слова мне не сказала после того вопроса про спор. И моего ответа.

Я помню, как повалился на пол, хрипя от боли в отбитых яйцах, а она поправила юбочку и пошла прочь.

Спокойно и равнодушно.

И вот тогда я понял: все. Это, блять, все. Ничего больше у меня не будет. Ничего не получится. Можно подыхать.

И пустился во все тяжкие.

Девки универские, которым неожиданно начало доставаться максимум моего больного внимания, взвыли и устроили гладиаторские бои в мою честь. Победительнице разрешалось все.

А я никому не отказывал, с мазохистским удорвольствием обжимаясь с очередной девкой в самых видных местах универа. И, желательно, в присутствии одной мелкой неприступной Радужки.

Хотелось, чтоб в ее глазах равнодушных хотя бы какое-то выражение промелькнуло… Хоть что-то.

Но нихера. Вообще нихера.

Я осатанел и ебнулся окончательно.

И вот, итог…

Сбитые костяшки, предстоящий занимательный квест с начальником ГАИ и резиновый мудак в моем доме…

Круто, я считаю.

— Слушай, ну не может быть, чтоб все как отрезало… — неожиданно выдает Немой, — нет, ты, конечно, мудак… Спорить… Учитывая, что она только-только из похожей истории…

Я рывком сажусь на диване, смотрю на Немого:

— Че сказал?

Но Немой, осознав, что ляпнул лишнее, затыкается и встает:

— Ладно, я пошел. Германа лупи, если кулаки чешутся. Больше я тебя выручать не буду, понял?

— А ну стоять! — рычу я, подпрыгивая и перехватывая друга за плечо, разворачиваю к себе, смотрю в безэмоциональную рожу, — говори, блять! Что там за история?

— Не могу, — крутит головой Немой, — я и так зря пизданул… Алька узнает, яйца открутит…

— Да ты и так без них давно! — выхожу я из себя, — зассал другу реальный расклад дать? Ты хоть понимаешь, что я сдохну?