Арман Делафер - Одиль, не уходи!
Итак, я вернулся в Париж. В половине первого я заперся, не поев, в своем кабинете на улице Комартэн. Я действительно не испытывал чувства голода, лихорадочно принялся за работу, пытаясь тем самым привести в порядок свои мысли.
За последние дни я порядком забросил работу и только теперь это понял. До двух часов дня я просидел за письменным столом, разбирая почту, делая распоряжения своим секретарям, давал инструкции по текущим делам, то есть вел себя так, как если бы действительно намеревался уехать вечерним поездом. В тот ли момент пришло окончательное решение? Или решающую роль сыграло прочитанное мною позже письмо Одиль? Не знаю. И уже никогда не узнаю.
В два часа я ушел с работы и поехал домой. Я сознательно избегал оживленных больших магистралей, выбирал тихие боковые улочки, где располагались слесарные мастерские. Мне повезло: я нашел старую задвижку в первой же из них.
Таким образом, если прочитав письмо Лаборда, Одиль направится в беседку, у нее не будет никаких подозрений, так как задвижка будет уже на двери. Домой я приехал около трех часов и поспешил в парк, чтобы положить в тайник письмо соблазнителя. Именно здесь все и решилось. Дрожащей рукой я вытащил из дупла один конверт и положил на его место другой. Как вор, я прокрался в беседку, чтобы там прочесть письмо Одиль. Да и где еще было бы более естественно это сделать?
«Среда. Девять часов утра. Мне хочется писать. Это со мной редко случается, но сегодня утром у меня возникло такое желание. Впрочем, в последнее время у меня появляется много желаний. Я не горжусь этим. Первое мое желание — вновь увидеть вас. Если бы я прислушалась к себе, я бы сказала вам… Тихо! Лучше к себе не прислушиваться.
Девять часов тридцать минут. Почти полчаса я собиралась с силами. Желание писать не прошло, но я боюсь сказать вам слишком много. Знаете ли вы, что я заснула лишь под утро? Ваши жестокие и ловкие руки не давали мне покоя. Я старалась ворочаться в постели как можно тише — вы знаете, почему. Иногда мне удавалось заставить себя неподвижно лежать на спине, глядя в потолок. Я вновь переживала все в своих воспоминаниях и чувствовала, как по всему моему телу, ставшему вдруг восхитительно слабым, разливается тревожное желание. Тогда у меня немели руки и ноги.
Конечно же, я не отдам вам это письмо. Я краснею уже от того, что пишу его. Что же будет, если вы его прочтете?
Десять часов утра. Поскольку вы его не прочтете, я могу спокойно продолжать. Может быть, это меня немного успокоит. Странная вещь — желание. Я никогда не думала, что оно может обладать такой силой. Чувствуешь, что тебя куда-то уносит, поднимает вверх, кружит, терзает. Это и восхитительно, и ужасно. В какое же состояние вы меня привели! Знаете ли вы, что вчера вечером я едва не закричала: „Я ваша! Возьмите меня!“? К счастью, вы ни о чем не догадались.
Не жалейте о прошедшем, я скажу вам все в следующий раз.
Гордитесь ли вы своей победой? Откровенно говоря, я была так уверена в себе, что даже и не думала ни о какой борьбе. А когда моя уверенность в себе поколебалась, я думала, что смогу продержаться еще достаточно долго. Ничего не понимаю. До сих пор я была одной из тех порядочных женщин, с которыми ничего подобного не происходит. Теперь все изменилось. Теперь я нахожусь в другом лагере. Доходит до того, что я с трудом переношу присутствие своего мужа, так мне стыдно. Если бы еще я вас любила! Но я вас не люблю. Вот так, и я ничего не могу с этим поделать.
Вы что, околдовали меня? Однако я еще пытаюсь бороться. Доказательства? Только то, что еще полчаса назад я готова была порвать эти страницы и поклясться никогда вас больше не видеть. Но достаточно было одного воспоминания, чтобы от этого благого намерения не осталось и следа. Какого воспоминания? Вчера, когда вы прижали меня к себе, я почувствовала вас у своего живота — и все перевернулось. Мои ноги подкосились, я больше не могла. Если бы в этот момент вы сорвали с меня одежду… Из какой же грязи я сделана, что осмеливаюсь писать вам подобные вещи!
С самого начала этой авантюры вы окружили меня такой волнующей и порочной атмосферой, что мало-помалу я начала беспокоиться и о том, что буду принадлежать вам, и о том, что слишком долго сопротивляюсь. Все это было для меня самой настоящей пыткой.
Принадлежать вам и не принадлежать вам… Мое тело внешне спокойно, но какая буря бушует внутри! Иногда я вспоминаю ваш запах, запах мужчины, неразрывно связанный с вашими ласками. И это двойное воспоминание проникает в меня до мозга костей, погружая в жестокие грезы.
Десять часов тридцать минут. Нужно, наконец, на что-то решиться. До сих пор я слишком много думала о вас и совершенно не думала о муже. В чем, в конечном счете, я могу его упрекнуть? В том, что он не дал мне тех ощущений, которые я испытываю с вами, причем это только начало? Может быть, в первые годы замужества мое тело, как вы говорили в своих письмах, действительно спало, а проснуться ему помешала привычка? Я не должна была позволять вам писать мне. Я бы ничего не знала. А ни о чем не зная, ни о чем бы и не сожалела. Теперь, что бы ни случилось, мне будет о чем пожалеть.
Одиннадцать часов. Какая же я несчастная! Я только что говорила с вами по телефону и с этой минуты думаю только о том, чтобы отдать вам свое тело сегодня вечером. Вы попросили меня говорить вам „ты“, как если бы попросили снять платье. И я… я сказала: „ты“.
Одиннадцать часов пятнадцать минут. Да, несчастная! Мой муж тоже позвонил. Почти сразу после вас, я едва успела написать еще несколько строк. Его звонок раздался как раз в тот момент, когда я писала это „ты“, о котором вы меня попросили. У меня прерывался голос. Мне было дурно. Моя спящая совесть в бешенстве встала на дыбы и сказала мне: „Ты не имеешь права!“
И тогда в каком-то порыве я попросила его уехать со мной, увезти меня сегодня же вечером подальше отсюда. Неважно, что я уже жалею об этом и не хочу, чтобы он меня увозил. Я вам ничего не скажу. Понимаю, что такой отъезд больше похож на бегство. Если он мне поможет, я буду спасена. Когда я вернусь, мы больше не будем видеться. Уже скоро я пойду в парк и положу это письмо в дупло, чтобы позже взять оттуда твое. Положу письмо, которое никогда бы не осмелилась тебе передать, потому что говорю это „ты“ в последний раз, потому что оно должно быть как бы компенсацией за твое необладание моим телом. Телом, которое я умоляю тебя больше не наполнять мукой и радостью.»
Уехали ли бы мы в тот вечер, не прочти я это письмо? Не знаю. Я и до этого не имел ни малейшего желания уезжать. До самой глубины своего существа я был захвачен ожесточенной борьбой двух Одиль. Да, одна из них протягивала ко мне руки и умоляла спасти ее от другой. Но пойти навстречу первой значило потерять вторую. Впрочем, не я втянул жену в эту жестокую игру. Принимая письма Лаборда, считая их чтение совершенно безопасным, она тем самым нанесла мне самое страшное оскорбление, которое только можно нанести мужчине.
