Аукцион невинности. Его трофей (СИ) - Покровская Татьяна Евгеньевна
Он пригубливает, бросает удовлетворённый взгляд в чашку и снова смотрит на меня.
— Вдумайся, Виктория, тебя продали, ты с огромным мужиком наедине, который явно сильнее тебя, и при этом выбираешь его ударить. Это тоже был выбор. Который наверняка усугубил бы твой положение.
— К чему ты ведёшь? — хмуро спрашиваю я.
— К тому, Виктория, что ты не знаешь всех обстоятельств, которые привели тебя на аукцион. Ты обвиняешь подругу. Отмечу, что обоснованно. Но всё остальное… Ты не знаешь. Но у тебя сильная интуиция. Интуитивно ты чувствуешь, что тебе действительно сейчас безопаснее всего рядом со мной.
Я потираю виски, пытаюсь совместить две картинки: синеглазый незнакомец, доводящий меня до оргазма на багажнике своего дорогущего автомобиля, сидящий в кресле и рассказывающий мне, как именно он будет лишать меня купленной девственности. Он же, прессующий меня морально в душе инструкцией к крутилкам и вытирающий кровь из носа. Ну и прочее.
И этот доброжелательно настроенный хищник сейчас напротив меня, рассуждающий о выборах и безопасности. Ау! Мистер! Я не узнаю вас в гриме!
— Адам, что происходит? — решаюсь прямо спросить. — Сначала ты говорил, что собираешься меня девственности лишать. Всячески. Сейчас являешься как ни в чём не бывало, беседы беседуешь. Рассуждаешь о безопасности. Я там, после аукциона, говорила с твоим братом-близнецом?
23. О сопротивлении
Леденею под его пронзительным взглядом и от вида холодной усмешки.
— У меня нет брата-близнеца, — вкрадчиво говорит Адам.
Он отпивает чай, небрежно откидывается на спинку и скрещивает руки на груди — невольно сглатываю от хищной грации этого движения и явно проступившего рельефа на мощных руках.
— Тебе тот Адам был больше по душе? — прищуривается, — могу вернуть.
Прежде чем успеваю сказать да или нет, сдвигает столик, оказывается рядом со мной на диване, хватает и усаживает меня к себе на колени.
Дух захватывает от ощущения крепких рук, от его власти надо мной… какой же он сильный, мамочки… вдыхаю запах его парфюма, его внезапная близость пьянит, у меня стучит в висках, дыхание перехватывает, становится жарко.
Его губы так близко к моим, а глаза… смотрю в них, тону в синеве и не могу отвести взгляд.
— Хочу тебя поцеловать, как только увидел в парке, — его дыхание греет мои губы.
Смущаюсь, как никогда. Забываю обо всём. Прежде чем успеваю себя остановить, тихо шепчу:
— Если так хочется…
Властным движением Адам зарывается в мои волосы и берёт мои губы поцелуем. Нарочито грубым, жёстким. Рука на затылке не даёт отстраниться, ладонь на спине мешает вывернуться.
Я… поддаюсь его давлению и приоткрываю губы, мой рот полностью в его власти, он хозяйничает внутри, прижимая к себе. Я стискиваю бёдра от страстного, нарастающего желания.
Он отрывается резко, смотрит пристально. Прижимает пальцы к моим губам.
— Надо было сразу так? — усмехается.
Вот не мог промолчать?! Злюсь и начинаю вырываться.
Смеётся, легко удерживает меня на руках.
— Да ладно тебе, боевая малышка, — от неожиданно добродушного тона замираю и озадаченно смотрю на него.
Адам пожимает плечом.
— Видишь, и хотел бы погрубее, — улыбается он, — но где-то растерял весь запал. Ты такая уютная в этих джинсах. Растрёпанная ветром. Безумно сексуальная.
Он проводит пальцами по моим волосам, пока я пытаюсь справиться с чувством тотального офигевания.
— Если бы на тебе была юбка, я бы довёл бы тебя до оргазма совершенно точно, — говорит он.
— А…
— Нет, пока без оргазмов, — с притворной суровостью сдвигает брови он, — на тебе джинсы.
— …
— Да, Виктория, — прижимает к себе и целует мои волосы. — Знаешь, в некоторых штатах, соединённые которые, если при изнасиловании женщина была в джинсах, изнасилованием это суд не считал.
Обречённо вздыхаю, затаившись в его объятиях.
— И что, даже не спросишь, почему? — вкрадчиво спрашивает он.
Второй раз вздыхаю ещё обречённее и интересуюсь тихо:
— Почему?
— Потому что считается, — с явным удовольствием сообщает он, — что с женщины можно стянуть джинсы только добровольно. Если она сопротивляется, то их нельзя снять.
Пока я пытаюсь постичь эту странную логику, что весьма проблематично, так как мозги в тотальном желе от его близости, от этих объятий, от… от всего! — Адам вкрадчиво интересуется:
— Так что, Виктория. Ты сейчас в джинсах. Что накладывает некоторые ограничения на возможности того Адама, с которым ты была уже знакома, и которого только что затребовала.
Его шёпот тревожит волоски рядом с ухом, а рука чувствительно и сильно сжимает моё бедро.
— Так что, Виктория? — в его низком бархатистом голосе явственно слышатся чувственные нотки, — если я продолжу… прямо здесь. Ты будешь сопротивляться?
24. О желаниях
А я и сама не знаю, буду я сопротивляться или нет…
Не нахожу ничего умнее, чем сказать:
— Это просьба?
Адам смеётся глубоким низким смехом, безумно красивым и будоражащим, так и хочется его слушать… Его объятия становятся другими — побережнее, что ли.
Он гладит меня по волосам, да и весь расслабляется, садится удобнее и меня поправляет у себя на коленях. Внезапно становится очень уютно.
— Нет, Виктория, — в голосе явно слышится улыбка, — не хочу, чтобы ты сопротивлялась, и уж тем более не хочу принуждать.
Он делает паузу, за которую я пытаюсь осмыслить нового, предлагаемого мне Адама.
— Я очень много работал, — спокойно говорит он, — некоторые вопросы было разрулить весьма непросто. За восемь лет ни разу не делал себе отпуск. Выходных то было по пальцам пересчитать. Сегодня я собирался мирно пообедать с красивой женщиной, к которой меня безумно тянет.
Адам провёл по моим волосам, приподнял моё лицо, чтобы смотреть прямо в глаза.
— Хочу на тебя смотреть, — говорит он тихим проникновенным голосом со всплесками бархатистой чувственности, — хочу трогать, обнимать, гладить, целовать, — опускает взгляд на мои губы, сглатывает, добавляет тише: — особенно целовать.
Он начинает наклоняться к моим губам. Чрезвычайно медленно. Буквально по миллиметру. Я заворожённо смотрю на него.
Эта его нарочитая замедленность даёт мне десятки возможностей отстраниться. У меня есть время и упереться в него, и закрыть ладонью его губы или отвернуть голову.
Его губы всё ближе. Даже за затылок не удерживает. Полностью отдаёт мне решение — быть этому поцелую или нет.
Ещё ближе. Ещё и ещё. Совсем-совсем рядом.
Сдаюсь, обмякаю в его руках, приподнимаю лицо и приоткрываю губы ему навстречу.
Он замирает на мгновение и… касается мягко, медленно, проводит языком по губам, слегка давит, я поддаюсь и приоткрываюсь шире.
Его язык наполняет мой рот с неторопливой уверенностью, полным правом собственности, и я… издаю под его губами глухой стон, потягиваясь всем телом и прижимаясь к нему ближе.
Объятия тут же становятся сильнее, крепче, его рука нащупывает край одежды, широкая ладонь на моей спине, на голой коже.
Адам целует настойчивее, обрушивает меня в пряный коктейль возбуждения, злости на него и себя, ошеломлённости и… Чёрт, как же он целуется, это просто невозможно.
Я просто плавлюсь в его руках, от умелого давления, и…
Он разрывает поцелуй, смотрит на меня, касается моей щеки, рассматривает, скользит взглядом по лицу.
Не знаю, что делать, я вся горю, подрагиваю от желания и полной ошеломлённости происходящим.
— Очень чувствительная. До безумия чувственная, — шепчет Адам. — Желанная.
Снова целует. Настойчивее. Прижимает к себе теснее.
Я расплавляюсь. Теряюсь в этом чувственно-тягучем поцелуе. И… отвечаю ему, робко ласкаю его языком в ответ, глажу губами его губы.
Это просто невозможно как жарко! Стискиваю бёдра, открываюсь его давлению, и…
Адам снова отстраняется, внимательно и серьёзно рассматривает.
— Хочу для тебя самого лучшего, Виктория, — тихо говорит он. — Не буду вынуждать. Проведёшь этот день со мной?
