У врага за пазухой (СИ) - Коваленко Марья (Мария) Сергеевна Solazzo
— Вот еще! — отмахивается она. — Сама разберешься.
____ * Роман Воинов - журналист и главный герой романа "Противостояние".
https:// /ru/reader/protivostoyanie-b50855?c=410949
Глава 24
Глава 24
Ноги не гнутся. Двадцать метров до рабочего стола кажутся марафонской дистанцией. Никто из моих информаторов, героев статей или просто знакомых не шлет письма на адрес редакции. У всех есть личная почта.
За годы работы здесь такое вообще впервые! И это пугает. Сразу же вспоминаются недавние слова Ромы об информации и странная осторожность Вольского, который поселил меня в жилой комплекс с усиленной охранной.
Не с моей удачей получать хорошие новости вот так внезапно. Кончики пальцев покалывает, когда снимаю блокировку с ноутбука и загружаю почту.
Может, не нужно? А если посмотреть потом?
Хочется сдрейфить. Кажется, я становлюсь настоящей трусихой. Однако почтовая программа загружается быстрее, чем успеваю передумать.
Во входящих действительно есть перенаправленное письмо. В теме только два слова: «Для Самсоновой». В тексте — лишь «Здравствуйте». Ниже, в прикрепленных файлах, какой-то архив.
Тот, кто посылал это письмо, не утруждал себя придумыванием надписей. Архив называется так же, как заголовок письма, и, судя по объему, содержит либо фотогалерею, либо богатую библиотеку.
С минуту я смотрю на все это, не решаясь распаковать. Затем, проверив антивирусом, открываю.
— Что это? — произношу вслух, теряясь.
Ожидала увидеть какую-нибудь пакость: письмо с угрозами, свои фото в доме Бухгалтера или сделанные в графическом редакторе картинки, на которых я держу в руках пистолет.
В воображении все связано только со мной. А в реальности — на экране три папки и в первой фото мамы.
На одном из кадров она расплачивается на кассе за продукты.
На другом весело разговаривает с соседкой возле дома.
На третьем — ведет меня в школу.
Милые, добрые фото, точно такие же хранятся в моем домашнем альбоме. Все они сделаны папой, давным-давно и в единственном экземпляре.
Надеясь в следующей папке увидеть что-нибудь подобное, жму на папку, и земля тут же уходит из-под ног.
Это снова мама, но уже сейчас. С нынешним ухажером возле моей квартиры. Растерянная посреди дороги. Испуганная в какой-то незнакомой машине.
Третью папку я открываю через «не могу» и «не хочу». Страх жесткой удавкой сжимает шею, из груди рвется стон.
На последних фото нет ни людей, ни пейзажей. На них лишь фрагменты. Связанные строительной стяжкой женские руки, спутанные волосы и испачканный грязью клатч, один в один похожий на тот, который подарила Ира.
— Нет, только не это...
Боясь выронить телефон, выбегаю в коридор и звоню маме.
— Пожалуйста, возьми трубку! — умоляю ее, чуть не плача. — Мамочка, прошу... — Локтями пробиваю себе место в лифте.
Не обращаю внимания на возмущения, крики «Дамочка!» и попытки оттеснить меня назад.
— Где же ты? — Выслушав серию долгих гудков, набираю заново.
Не переставая, я мучаю телефон до первого этажа. Схожу с ума от гудков и тишины. А в фойе, стоит на пару мгновений перестать названивать, ловлю входящий от Вольского.
— Ты почему не отвечаешь? — рычит он.
— Мне некогда! — Шлепая по лужам, тороплюсь к ближайшей стоянке такси.
— Я с Ломоносовым созванивался. Он передал, что ты выбежала из редакции.
— Сказала же! Не могу с тобой сейчас говорить!
— Что-то случилось?
— Очень надеюсь, что нет.
— Через десять минут смогу отправить к тебе Федора!
Этот гад будто знает, что произошло. Либо действительно в курсе, либо слишком хорошо научился считывать мои эмоции.
— Мне не нужен никакой Федор. Мне нужно к маме. Понимаешь? К маме!
Не знаю, зачем я ему это рассказываю, давно пора бросить трубку. Но словно что-то держит. Какая-то ниточка. Последняя связь между мной нормальной и моей перепуганной нервной версией.
— Стой на месте! — это уже приказ. — Не смей никуда ехать без охраны!
— У меня нет времени! Ни десяти минут, ни одной!
— Кира!
— Да пошли вы все... — Смахиваю с лица крупные капли дождя.
— Прошу, постой. Я скоро буду! — Ярослав больше не кричит.
В трубке слышно, как он отдает какие-то указания и как звякает лифт.
«Подожди! — умоляюще шепчет внутренний голос. — С Вольским будет безопаснее», — убеждает он. Но картинки в памяти толкают вперед.
Заметив свободное такси, я машу водителю рукой. Ускоряюсь, чтобы авто не перехватил кто-нибудь более удачливый. Но, когда до машины остается всего каких-то десять метров, навстречу вылетает огромный тонированный микроавтобус.
— Нет... — Глотая крик, закрываю глаза. Не хочу видеть, как меня раздавит этой махиной.
Не успевая отпрыгнуть в сторону, я сжимаюсь в тугой комок... однако вместо удара в лицо прилетает целый водопад грязных брызг и рядом приземляется «посылка»: клатч и стопка распечатанных фото. Тех самых! Маминых. С короткой красной надписью сверху: «Оставь это дело. Не лезь, а то пожалеешь!»
Глава 25
Глава 25
Ярослав
Когда во время беседы Ломоносов сообщает о взволнованной, убежавшей из офиса Кире, я сразу понимаю, что дело дрянь.
Самсонову можно считать какой угодно, только не пугливой. Со страхом у этой женщины свои особые отношения, далекие от нормы.
Пять попыток дозвониться до акулы и наш странный телефонный разговор лишь подтверждают опасения. Что-то произошло! Возможно, не с ней, а с ее матерью.
По-хорошему, нужно отправить охрану и потребовать, чтобы разобрались. В штате хватает специалистов любой квалификации. Но после недавнего разговора с Николаем этот вариант больше не кажется таким уж правильным.
Не знаю, с какой стороны в этот раз дует ветер. Моя паранойя, заставившая в свое время завести отдельную службу безопасности, параллельную СБ племянника, требует и сейчас действовать тихо.
Никакого чужого вмешательства!
Никакой огласки!
Никаких посторонних!
Пока спешу на парковку, набираю Федора и отправляю его в дом матери Киры. Чтобы ни случилось, он сможет выяснить нужную информацию, и ни один человек на свете не заставит его проболтаться. После выруливаю к редакции.
Зная, какой шустрой бывает акула, я тороплюсь. Жму в пол педаль газа и собираю коллекцию штрафов за превышение скорости, проезд на красный и обгоны. Бью по клаксону и подрезаю всех, кого можно.
Уже и не помню, когда последний раз приходилось участвовать в подобных гонках по питерским улицам, хотя... Вру!
Некоторые вещи невозможно выпилить из памяти. Никакой секс, алкоголь или работа не способны заставить забыть такой же дождь десять лет назад, такую же спешку, последний взгляд любимой женщины и ее хриплое «Прости».
Не знаю, какого черта вспоминаю сейчас гибель жены. Кира мне не подчиненная и не любовница. Она скорее головная боль и чума на нижнюю голову. Но у мозга, видимо, свои алгоритмы. Он травит душу картинками из прошлого и вбрасывает в кровь лошадиные дозы адреналина из-за тревоги в настоящем.
Размазывает меня между двумя событиями, будто они связаны. Гребаные звенья одной цепи.
За прошедшие годы впервые так четко чувствую те эмоции. Впервые вообще что-то ощущаю. Ожил, чтоб меня! Однако стоит повернуть к парковке возле редакции, цензурные слова и мысли как испаряются.
— Кира! — Я вылетаю из машины под проливной дождь.
Она не ушла и не уехала. Все еще здесь! Стоит по лодыжки в воде, с дурацкой сумочкой и пачкой промокших бумаг.
— Как ты? Все в порядке? — Осматриваю ее с ног до головы.
Грязная, мокрая и вроде бы целая.
— Я... я... — Кира пытается что-то сказать, но зубы стучат так сильно, что ничего не получается.
— Пойдем в машину. Ты замерзла.
Обычно ее нужно упрашивать или угрожать. Сейчас, словно случилось чудо, Самсонова не сопротивляется. Виснет у меня на руках, позволяет вести ее, благодарно кивает, когда укутываю в плед. И блаженно стонет, когда начинаю растирать задеревеневшие ледяные пальцы.
