Соль под кожей. Том второй (СИ) - Субботина Айя
Ладно, не тот случай, когда чтение может меня отвлечь.
В конце концов, можно ведь просто посмотреть в окно.
Когда приезжаю в офис, нарочно медленно иду по холлу, наблюдая на перекошенные лица сотрудников, которые понятия н имеют, что им делать — выражать соболезнования или подождать, пока я сама официально объявлю себя вдовой. Беру ситуацию в свои руки (исключительно ради собственного же блага). Прошу помощницу собрать всех сотрудников в холле, а пока жду — запиваю горсть «беременных» витаминов целым стаканом воды.
Трачу еще пять минут на то, чтобы объявить всем собравшимся, что новость о трагической гибели Андрея Юрьевича — не фэйк. Прошу отнестись с понимаем к тому, что в ближайшее время могут возникать розного рода слухи, от которых я хотела бы максимально отгородиться. И на всякий случай предупреждаю, что если кому-то захочется мусолить эту тему в стенах «ТехноФинанс» — увольняю без предупреждения и выплат. Конечно, это вообще ничего не гарантирует, но по крайней мере они не будут делать это так демонстративно.
А еще через час в кабинете появляется делегация во главе с нашим главным юристом, который курировал все связанные с проверкой вопросы. Я его точно не вызывала, тем более — с такой довольной рожей.
— Валерия Дмитриевна, хорошие новости! — с порога, как слон, трубит Костюшко, и тут же сам себя одергивает. — Прошу прощения. Я не хотел чтобы мои слова задели ваш траур и…
— Что случилось? — перебиваю его, чувствуя, как предательски холодеет копчик. В последний раз такое случилось за минуту до того, как на пороге мой квартиры появился Завольский-старший вместе со своими дуболомами.
— Вот! — Костюшно триумфально — разве что не пританцовывая — кладет передо мной увесистую стопку распечаток. — Только что приехал оттуда, — тычет пальцем в потолок, явно имея ввиду не посиделки с Господом богом, — конечно, штрафы нам впаяли будь здоров, но по самым главным статьям…
Я перестаю его слушать.
Пересматриваю бумаги.
Это какой-то…
Все основные «тяжелые» статьи против «ТехноФинанс» так или иначе смягчили. Суммы штрафов, конечно, заоблачные, но это вообще ни о чем, если понимать, что альтернативой тюремный срок и конфискация. А теперь нужно просто навести порядок в документах (их перечень занимает львиную долю всей этой пачки), заплатить в госказну и… танцевать на свободу с чистой совестью.
— Если честно, — Костюшко понижает голос до полушепота и смахивает невидимый пот со лба, — я был уверен, что на этот раз мы не вывезем. Еще и без Юрия Степановича.
У меня медленно темнеет в глазах.
Нет, сознание на месте и я прекрасно соображаю. Просто веки закрываются сами собой — наверное, чтобы не видеть творящегося вокруг хаоса.
— Спасибо, вы свободны. — Взглядом выпроваживаю юриста за дверь, достаю телефон и набираю Вадима.
Это его рук дело, потому что свисток у спущенных с цепи псов был в его руках. Это больше никому не од силу, тем более — старому борову из-за бугра, как бы он ни пыжился.
— Тебе выразить соболезнование? — без приветствия, сухо и с легкой иронией интересуется Авдеев.
— Ты там вообще охренел?! — ору в трубку, так крепко сжимая пальцы вокруг стального корпуса телефона, что начинают ныть ладони.
Пауза.
Несколько секунд, пока Вадим соображает что к чему. Хотя это настолько очевидно, что других вариантов просто и быть не может.
— Я вывел тебя из-под удара, Лори, — спокойно, без намека на минимальное сожаление, говорит Вадим. — Мы договаривались, что эта херня тебя не заденет. Ты меня обманула. В таких обстоятельствах я посчитал свои руки развязанными и поступил так, как посчитал нужным и правильным.
— Моя жизнь — не твоя забота, Авдеев! — Во мне жестко бушуют гормоны, я на эмоциях после нервов последних недель, я чувствую себя страшной и толстой, поэтому официально — мои тормоза перестают работать. И я буквально ору на всю Ивановскую, начихав на то, что нас могут услышать. — Я просила тебя меня спасать?! Я кричала о помощи?! Что в нашем последнем разговоре дало тебе повод думать, что ты имеешь право решать за меня?!
— Ты кричишь, — сухо констатирует Авдеев.
— Да ты что?! Правда?! Серьезно?!!
— Лори…
— Не называй меня так! — ору так громко, что саднит горло.
— Ну-ка закрыла рот, Валерия Дмитриевна! — неожиданно резко, как на собаку, рявкает Вадим. — Я тебе не мальчик на побегушках, не твой ебучий муженек, об которого можно вытирать ноги. Я принял решение, точка. Свободна на хуй.
Я настолько шокирована его резкостью, что сначала даже не могу понять, почему голос Вадима внезапно стал таким противным и монотонным. Только когда проходит первое оцепенение понимаю, что это монотонные гудки отбоя в динамике. Но все равно еще какое-то время гипнотизирую взглядом телефон в ладони. Он ведь сейчас перезвонит, да? Выждет пять-десять минут, может быть даже полчаса, выпьет кофе, успокоится — и перезвонит.
Но примерно через четверть часа меня все-таки догоняет волна понимая, что этот разговор был… ну, вроде как, финальным?
«Свободна на хуй», — снова и снова вертится в голове как заевшая пластинка.
Сухо, коротко, фундаментально. Я знаю только одного человека, который мог вот так же несколькими словами сделать так, чтобы даже в минуты самой большой слабости у меня не возникло мысли звонить или писать, или просто снова появляться на горизонте.
Шутов.
А теперь и Вадим.
Сразу видно — занятой мужчина, не до реверансов с беременными бегемотихами.
Я всхлипываю — и моментально затыкаю рот кулаком.
Вонзаю зубы до боли, наплевав на то, что кожа трещит и поддается.
«Не смей реветь! — на чем свет стоит, матерю сама себя. — Заткнись! Страдай молча! Не дай бог издашь хоть звук!»
Я крепко жмурюсь.
Челюсть сводит судорогой, когда на окровавленную кожу текут соленые слезы.
В груди жжет до помутнения.
Как будто невидимый мясницкий нож медленно кромсает мое сердце на лоскуты.
Это чертовски тупо, но пока между нами существовал этот общий план мести — мы так или иначе вертелись на орбитах друг друга: созванивались, обменивались сообщениями, пусть и совершенно невозможно сухими и официальными. Было хоть какое-то «мы». А теперь нет ничего. Совсем. Только убийственная в своей фундаментальности фраза: «Свободна на хуй».
Не сомневаюсь, что если я прямо сейчас наберу его, то услышу в трубке гудки — мы оба слишком взрослые и зрелые люди, чтобы демонстративно друг друга блокировать. И Вадиму это не нужно — он прекрасно знает, что я не буду ему названивать. Лучше язык себе откушу и сломаю все пальцы, чем унижусь до такого.
Я делаю глубокий медленный вдох. Чтобы успокоится и заодно проверить — способно ли мое сердце совершать хотя бы элементарные мышечные фрикции. Большего мне сейчас не нужно. Большее, возможно, уже никогда и не понадобиться.
Нужно сосредоточиться на других, более серьезных делах, потому что сейчас у меня нет даже трех дней на погоревать — нужно разобраться с похоронами, а заодно подумать о том…
Меня снова выдергивает телефонный звонок. Я жмурюсь, наивно надеясь, что когда посмотрю на экран — там будет номер Вадима, с «257» на конце. Но снова с запозданием понимаю, что звонит мой основной телефон, и на экране — номер, кторый я желала бы никогда в своей жизни больше не видеть. Разве что каким-то чудом он позвонит мне с того света, чтобы рассказать, как искусно черти жарят в аду его кости.
Завольский-старший.
Хочет рассказать, как дорого мне встанет смерть его сыночки?
Я так на взводе, что первые секунды, пока нажимаю на клавишу ответа, даже сказать ничего не могу, потому что так бывает, когда сказать хочется все и сразу. Но в чувство меня приводит тихий, шипящий голос старого борова.
— Я тебя закопаю, сука, — обещает он. Странно, говорит как будто тихо, но мне даже не нужно прикладывать телефон к уху, чтобы слышать его угрозы. Они как будто каким-то непонятным образом поступают прямо мне в мозг. — Вырою яму около могилы Андрея и положу туда твои кости, которые скормлю диким собакам.
