Соль под кожей. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Соль под кожей. Том первый

Пролог

Пролог

В этом году очень холодный сентябрь.

И почему-то я понимаю это только сегодня, когда, оставив на песчаном берегу кеды и носки, по колено захожу в воду. Она просто ледяная, хотя обычно в такое время года у нас «бабье лето» и на пляже не пробиться от желающих поплескаться перед закрытием сезона.

Или, когда я вчера спала на вокзале, было холоднее?

Я уже плохо помню.

В воспоминаниях осталась только тучная уборщица, которая ходила между лавками и следила, чтобы никто не делал чего-то странного. Странного на ее субъективный взгляд. Моя личность ей особенно не понравилась, потому что она несколько раз прошлась рядом, а когда я только-только задремала, нарочно уронила рядом швабру.

На том вокзале среди ожидающих я единственная была без багажа, но меня все равно не выгнали. А потом какая-то сердобольная бабулька покормила меня пирожками. От ее одежды характерно пахло старостью — раньше этот запах я не чувствовала даже из окна своего личного автомобиля с водителем. А пирожки были самой жирной и дряной едой, которую я только запихивала в свой желудок, но я съела все. И, наверное, если бы она предложила добавку — не отказалась.

Потому что это была моя первая еда за последние два дня.

Я обхватываю себя руками, чтобы унять дрожь и побороть желание выбраться на берег. Кажется, у меня уже вторые сутки температура. А я не придумала ничего лучше, чем «охладиться» ночным сентябрьским заплывом.

Но все равно что-то тянет оглянуться. Слепая детская вера в волшебника на голубом вертолете? Там ничего нет, только где-то вдалеке — разноцветный от ночных огней, больше похожий на мираж город.

Еще один шаг дается уже с трудом.

От холода ноги стали деревянными, а под коленкой схватила судорога.

Но жар под кожей все равно понемногу спадает. Точнее, теперь я его почти не чувствую.

— Не реви, — упрямо бормочу под нос, когда чувствую как соль снова противно щиплет искусанные губы.

Воспоминания о прошлом слишком больно режут мою новую реальность.

— Долго собираешься там стоять? — слышу мужской голос, и спина напрягается от нехорошего предчувствия. — Люблю этот вид. Ты загораживаешь. Так что, если не против…

Там же никого не было минуту назад?

Или я снова потерялась во времени?

— Не пошел бы ты… — делаю многозначительную паузу в конце, предлагая ему самостоятельно придумать самый интересный маршрут.

Он молчит, но я затылком чую безразличное пожатие плечами.

Шорох.

Щелчок зажигалки.

До моих ноздрей доносится гремучая смесь кожи и перца, присыпанная цедрой бергамота и окуренная, как в церкви, ароматом дорогих сигарет. Сначала так громко, что хочется выблевать из своих легких этот яд, но это желание быстро притупляется. Может, потому что за последние дни, проведенные в ночлежках, притупились «хорошие манеры» моего нюха?

Я делаю глубокий вдох и захожу в воду по пояс.

От холода сводит живот и съеживаются внутренности.

Где-то позади звонит телефон моего непрошеного «спутника».

Я стараюсь не обращать внимания, но его приглушенный голос…

Он превращает все в абсурд. Вся трагедия моей жизни становится похожей на фарс, потому что в последнем акте кто-то перепутал пластинки и теперь, вместо Моцарта или Бетховена из колонок доносится какой-то… безобразный американский рэп.

А самое ужасное, что на фоне этого шутовского представления начинает улетучиваться и моя решительность. Полчаса назад я была уверена во всем, а сейчас кажется, что перспектива провести еще дну ночь в вонючей ночлежке — не такая уж и противная, и вода — слишком холодная. И в той закусочной на Троецкой всегда можно своровать оставленный кем-то почти еще целый бургер или картошку-фри.

Я закрываю лицо ладонями, заново наполняясь отвращением к себе и тому существованию, которое веду последние несколько недель. Жизнью это назвать сложно.

— Спасибо за наводку, Алексей, но меня не интересуют эти акции. И как старому знакомому могу по секрету сказать, что я не стал бы спешить вкладываться в них, если, конечно, нет цели куда-то бесцельно слить деньги. Если я захочу бездумно расстаться с парой миллионов, то лучше сниму кэш и устрою барбекю. Хоть какое-то…

Разговоры, как из другой моей жизни: акции, огромные суммы, о которых упоминают как о мелочи, которую случайно нашел в осенней куртке. Внутри как будто срабатывает триггер, запускающий время вспять — и вот я уже снова сижу в своем любимом итальянском ресторане в окружении подружек, от меня пахнет нишевыми духами, на ногах — Угг из последней коллекции и куча других побрякушек, которые тогда казались чем-то обыденным. Собираясь куда-то, я просто открывала шкаф, брала то, что нравилось и даже не задумывалась о том, сколько это стоит. На моей карте чудесным образом всегда были деньги, мои поездки на тропические курорты была заранее внесены в график, чтобы не было накладок с сессией.

В памяти всплывает день, когда я впервые пришла в университет после похорон родителей. Декан, которая раньше заглядывала мне в рот и лебезила, лишь бы я похлопотала перед папой о каком-то очередном «важном ремонте», смотрела на меня как на выцарапанную из-под ногтей грязь. И таким же серым тоном сообщила, что меня отчислили за «систематические пропуски».

За два года учебы я не пропустила ни одной лекции без уважительной причины. И училась на «отлично», самостоятельно, без единого купленного зачета. Хотя деканша и не скрывала, что меня отчислили по надуманной причине, потому что держать среди студентов ребенка человека, обвиненного во всех на свете преступлениях — значит, нарываться на осуждение праведной общественности.

Мой непрошеный «спутник» продолжает болтать по телефону, только теперь о рыбе и креветках на каком-то курорте. Хочу повернуться и на этот раз послать его прямым текстом, но я так окоченела, что даже это нехитрое физическое действие занимает какое-то время.

Когда оцениваю расстояние до берега, паника сжимает горло, и кажется, что меня вот-вот смоет обратно. Но разве, не за этим я здесь? Сжимаю под водой кулаки, ненавидя весь этот проклятый мир как никогда сильно.

— Ты не мог бы…! — Собственный голос звучит так тихо, что невольно начинаю сомневаться, действительно ли произнесла это вслух или просто подумала? Не удивительно, что нахал как будто тоже не слышит. Или только делает вид? — Ты не мог бы просто…убраться отсюда?!

Он только немного отодвигает телефон от уха, вопросительно поднимает бровь, но лицо при этом остается абсолютно безэмоциональным, как восковая маска.

Мороз по коже, хотя я так окоченела, стоя в ледяной воде, что вряд ли чувствую хоть какой-то дискомфорт.

— Не интересно при зрителях? — интересуется он.

Странно, но его-то я как раз слышу очень хорошо, хотя он вряд ли поднял голос хоть на полтона.

— Вперед, — он делает приглашающий жест с барского плеча и продолжает разговор.

И снова переключает тему разговора, на этот раз обсуждая сначала шестой пункт договора, потом — седьмой, седьмой точка один, седьмой точка три. На ходу придумывает подходящую формулировку. Сухо и четко. И правда — как будто меня здесь нет.

Я просто пустое пятно.

Человек-невидимка.

«— Сергей! Это же я, Сергей!»

«— Это просто чудовищная ошибка! Ты же знаешь, да? Ты мне веришь?!»

«— Я люблю тебя! Я так люблю тебя!!!»

Руки сами собой взлетают вверх, ладони закрывают ушные раковины в отчаянной попытке заглушить воспоминания.

Он просто прошел мимо.

Я побежала за ним, даже как-то прорвалась через двух охранников.

Схватила за руку, закричала. Умоляла не быть таким жестоким, сказать всем правду о моем отце. Он ведь бывал в нашем доме практически каждый день. Иногда даже на ночь оставался, хоть моя мама была категорически против этого и в конечном итоге убедила отца, что до тех пор, пока о нашей помолвке не объявят официально, самым правильным решением будет вообще никак не афишировать наши с Сергеем отношения.