Элизабет МАКНЕЙЛ - 9 1/2 weeks
трижды приходится все начинать сначала, чтобы приклеить их правильно. С бородой
еще сложнее. Клей густеет. Я
приклеиваю ее, снимаю, снова прилаживаю, и так до тех пор, пока мне не удается
сделать так, чтобы она была на равном
расстоянии от моих ушей. С париком, напротив, сложностей никаких: я завязываю
свои волосы в "конский хвост",
скручиваю его, делаю плоский узел и закалываю шпильками. Парик держится хорошо.
Светлые волосы падают на ворот
рубашки, почти закрывают мне уши и лоб.
Складывая бумагу, в которую были завернуты усы, я вижу, что в коробке
лежат еще брови. Я их наклеиваю поверх
своих.
До этой минуты я смотрела в зеркало в основном для того, чтобы изучить
свой новый костюм. Но теперь в зеркале
я вижу нечто иное: не бороду, парик или усы, но некое лицо. Во мне снова
поднимается беспокойство, переходящее в
возбуждение. Передо мной стоит тоненький юноша приятной наружности. Если бы мне
его представили на вечере, я
наверняка подумала бы: "С ним - может быть..." У него большие серые глаза,
густые светлые волосы, светлые кустистые
брови, тонко очерченный нос, короткая и светлая (рыжеватая) борода. Вот он тоже
наклоняется ко мне: по-видимому, особа
напротив ему нравится. Это продолжается всего мгновение. Беспокойство полностью
овладевает мной, комната плывет
перед глазами, я сажусь на пол у кровати, и в мозгу у меня вертится только одно:
"Хочу к маме!".
Но это быстро проходит. Я откидываю волосы со лба, открываю пачку Кэмел,
лежащую на тумбочке у кровати. Я
никогда еще не курила Кэмел и немедленно начинаю кашлять. Затягиваюсь еще раз, и
- неведанно почему - это вселяет в
меня уверенность, возвращает ясность мысли и спокойствие. Секунду я думаю, что
делать с платком. Мне так и не удается
вспомнить, куда он его кладет, и в конце концов я его засовываю в задний карман
брюк. Я никогда не носила одежды с
задними карманами и все время засовываю туда руки, чувствуя под пальцами
скользкую подкладку и изгиб ягодиц.
Осталось надеть только две вещи, но они обе ставят меня в затруднение:
это галстук и шляпа. К галстуку приколота
записка с инструкциями. Он сделал пять чертежиков и написал: "Рисунок
соответствует тому, что ты видишь в зеркале.
Делай одно за другим". Первый раз я завязываю его слишком низко, во второй раз
все получается как надо. Остается шляпа.
Я старательно надеваю ее на голову, снова снимаю. Я достаточно разбираюсь в
шляпах, чтобы понять, что это правильный
размер, то есть правильный для моей головы в парике, но напрасно я надеваю и
снимаю ее, ничего не получается. Я верчу ее
то так, то эдак, то на один бок, то на другой, задом наперед, - как иногда
актеры в кино, - пытаюсь подражать одному
приятелю, который всегда ходит в шляпах, но результат в зеркале выглядит
неубедительно.
В конце концов я отступаюсь и кладу шляпу в картонку. На моих часах -
семь (я их снимаю и кладу в сумочку). Я
мою руки, застегиваю и расстегиваю жилет перед большим зеркалом, засовываю то
одну, то другую руку в карман брюк. В
ту минуту, когда я складываю всю бумагу в пакет, я нахожу ремень.
Он такой же, как тот, что носит он, но немного жестче. Пряжка у него
слева, он начинает медленно
разворачиваться, когда я кладу его на кровать. Я зажимаю его между большим и
указательным пальцами, обхватываю
рукой, поглаживаю кожу, снова зажимаю в кулаке... И не перестаю думать о
женщине, запястья которой привязаны к трубе
душа, воющей от боли под ударами этого ремня.
Звонит телефон.
- Я внизу, в гостиной, - говорит он мне. - Спускайся. Ключ от номера не
забудь.
Я опускаю ключ в правый карман пиджака, вынимаю и кладу в правый карман
брюк, потом снова вынимаю и
перекладываю в левый карман пиджака. Надеваю брючный ремень, застегиваю пряжку.
Беру Кэмел и спички и думаю, куда
их положить. В конце концов оставляю их в руке. Около лифта со мной ждет кабину
какой-то маленький, лысый мужчина,
он, ворча, уходит. Я смотрю на него и вдруг осознаю, что он не ниже меня. На
высоких каблуках я высокая женщина, а
теперь я, пожалуй, маленький мужчина.
В лифте стоит женщина лет сорока. Я остаюсь у двери. Когда мы
останавливаемся на первом этаже, и я уже
собираюсь выйти, и вдруг вспоминаю, что я - мужчина: я сторонюсь и она выходит
первой, не поглядев на меня.
"Удивительный ритуал", - думаю я. И в то же время очень радуюсь: выходит!
Он сидит в углу на диване и делает знак, чтоб я села в кресло напротив за
низкий столик, на котором стоит медная
лампа, пустая пепельница и его стакан с шотландским виски. На нем серый костюм,
похожий на мой. Он разглядывает
меня, осматривая обувь, пиджак, узел галстука, бороду, прическу.
- А шляпа?
- Шляпа? Я не сумела ее как следует надеть. Я вертела ее и так, и эдак.
Он кривится, потом смеется и выпивает глоток виски; вид у него
восхищенный.
- Не так важно, - говорит он наконец все еще улыбаясь. - Ты очень хороша.
Просто восхитительна. Отставим
шляпу. - Он наклоняется ко мне и берет мои руки в свои, как будто согревает пуки
мальчика, который пришел домой с
улицы, где лепил снежную бабу.
- Не нервничай. Не из-за чего нервничать.
Подходит официант. Он заказывает мне вино, а себе еще одно виски, но позы
не меняет: нога на ногу, наклонив
торс ко мне и держа мои руки в своих. Я сижу прямо, напряженно, обуреваемая
самыми противоречивыми чувствами; но
разве не так было с того самого дня, как я узнала его? Мне неловко, я краснею,
задыхаюсь, я крайне возбуждена и пьяна,
хотя еще ничего не пила.
Официант совершенно невозмутим. Когда он приносит заказ, я осмеливаюсь
взглянуть на него. Он ничего не
замечает.
- Все внутри тебя, понимаешь, - говорит мне сидящий напротив мужчина,
одетый в такой же костюм, как я. -
Людям вокруг на все наплевать. Но меня очень забавляет, что ты так смущаешься.
Мы идем в ресторан, и когда официанта рядом нет, он держит меня за руки.
Мне трудно жевать, еще труднее
глотать; я пью в два раза больше, чем обычно. Потом мы пьем еще что-то в баре, и
он кладет руку мне на бедро.
Когда мы поднимаемся в номер, он подводит меня к зеркалу и обнимает за
плечи. Мы разглядываем себя: двое
мужчин, один - высокий и чисто выбритый, другой - маленький и бородатый; оба в
темных костюмах, один в розовой
рубашке, другой - в голубой.
- Сними ремень, - говорит он тихо.
