Элизабет Макнейл - 9 1/2 недель

Элизабет Макнейл

9 1/2 недель

Первый раз, когда мы были с ним в постели, он держал руки за моим затылком. Это мне понравилось. Он тоже мне очень понравился. Он был необычен, преисполнен романтики, странен и блестящ, говорил он об очень интересных вещах. И дал мне огромное наслаждение.

Во второй раз он поднял платок, который я, раздеваясь, бросила на пол, улыбнулся и сказал:

– Хочешь, я завяжу тебе глаза?

Со мной никто никогда так не поступал в постели. Это мне тоже понравилось. И он сам понравился еще больше, чем в первый раз, понравился до такой степени, что уже после всего, чистя зубы, я все время улыбалась своему отражению в зеркале: я и вправду нашла чудесного любовника.

В третий раз я получила от него многократный оргазм. Я уже больше не могла – он вышел из меня десятый раз, – и я услышала свой собственный голос, который, как бы паря над постелью, умолял его продолжить. Тогда он взял меня снова.

Я начала влюбляться.

В четвертый раз, когда я была так возбуждена, что не могла больше ни о чем думать, он снова воспользовался моим платком, чтобы связать мне руки. В то же утро он прислал мне на работу тринадцать роз.

Воскресенье. Май близится к концу. Я провожу вторую половину дня с подругой, которая недавно ушла с нашей работы. К нашему великому удивлению, видеться мы в последние месяцы стали чаще, чем в то время, когда работали вместе. Она живет в центре, и рядом с ней есть ярмарка. Мы гуляем, болтаем, бродим туда-сюда, завтракаем. Она покупает себе хорошенькую серебряную коробочку в отделе, где продают старую одежду, разрозненные книги, огромные картины, изображающие грустных женщин (их розовые губы обведены по краям акриловой краской) и множество других вещей, которые принято называть «антиквариатом».

Вдруг я подумала, не стоит ли мне вернуться к прилавку, на котором я видела кружевной шарф. Подруге моей он показался «невзрачным» и «грязным».

– Я знаю, что он грязный, – говорю я, повышая голос, чтобы она меня услышала в уличном шуме. – Но представь, каким он станет, когда я его постираю и выглажу!

Она оборачивается, прикладывает правую руку к уху и показывает мне на женщину в мужском костюме, которая увлеченно рассматривает старые барабаны.

– Представь себе его чистым и глаженым. Я и вправду считаю, что это хорошая покупка.

– Тогда возвращайся немедленно. Иначе его купит кто-нибудь другой, и пока ты будешь разговаривать с продавщицей, он уже будет выстиран и выглажен.

Я с досадой гляжу на какого-то человека позади себя и пробую догнать подругу, которая не стала меня ждать. Но с места мне не сойти. Медленное, ленивое движение толпы прекратилось, она неподвижна. Как раз передо мной трое малышей лет около шести облизывают тающее итальянское мороженое. Около прилавков к барабанщику присоединяется какой-то гитарист.

– Это ярмарка под открытым небом первая нынешней весной, – говорит кто-то слева мне на ухо. Я думаю, что нужно пойти и купить этот шарф.

Сияет солнце. Воздух еще не очень прогрелся, скорее, он пахнет теплом. Небо сияет и воздух чист, как над каким-нибудь городишкой в Миннесоте. Мальчик, который стоит передо мной, должно быть, попробовал мороженое у всех своих приятелей. Очень приятное весеннее настроение.

«Я знаю, что шарф невзрачный, – думаю я. – Но это все же хорошая работа, и за четыре доллара… Столько стоит билет в кино. Думаю, что я куплю его».

Но двинуться с места уже просто невозможно.

Передо мной стоит мужчина, он улыбается мне, я – ему. Он без темных очков, волосы падают ему на лоб. Когда он говорит (и еще больше, когда он улыбается), лицо его просто интересно. Я думаю, что он, скорее всего, не слишком фотогеничен, особенно если примет серьезный вид. На нем немного потертая розовая рубашка с закатанными до локтя рукавами и широкие брюки цвета хаки (по крайней мере, это не гомосексуалист: те всегда носят узкие брюки), теннисные туфли, но носков нет.

– Я вас провожу, – говорит он. – Найдете вы в конце концов свою подругу. В двух-трех кварталах отсюда народу меньше. Конечно, она могла уйти, но…

– Нет, – говорю я ему. – Она живет недалеко отсюда.

Он прокладывает дорогу в толпе и кричит мне через плечо:

– И я тоже! Меня зовут…

Сегодня четверг. В воскресенье и понедельник мы обедали в городе. Во вторник – у меня, в среду были на вечеринке у одной из моих сотрудниц, где нам подавали колбасу и копчености от Зейбара. Но сегодня вечером он приготовил обед у себя дома. Пока он режет салат, мы болтаем на кухне. Он не захотел, чтобы я ему помогла, налил мне стакан вина и стал спрашивать, есть ли у меня братья и сестры. Вдруг зазвонил телефон.

– Сегодня вечером? Нет, нет, это меня не устраивает. Это идиотство подождет до завтра.

Потом он долго молчит, строит гримасу, качает головой и наконец взрывается:

– Вот дерьмо! Ну ладно, приходи скорее, только ненадолго, я занят сегодня…

– Ну, мерзкий тип! – ворчит он, и вид у него раздосадованный и огорченный:

– Я хотел, чтобы он оставил меня в покое. Он неплохой парень, мы иногда вместе пропускаем по стаканчику… Но у нас нет ничего общего, разве что в теннис мы играем в одном клубе и ишачим в одном заведении. Он часто затягивает работу, а потом ему приходится брать ее домой. Он зайдет в восемь часов. Вечно одна и та же история: работа, которую он должен был сделать две недели назад, не сделана, и он паникует. Я в самом деле очень огорчен. Мы пойдем в спальню, а ты можешь остаться здесь и посмотреть телевизор.

– Я предпочитаю вернуться домой, – говорю я ему.

– Вот этого я и боялся! Нет. Останься. Мы сейчас поедим, а потом ты постараешься убить время, час или два. Позвони матери, какой-нибудь подруге. У нас впереди будет еще целая ночь. Он точно уйдет до десяти часов. Хорошо?

– Я никогда не звоню матери, чтобы «убить время». Впрочем, сама идея убивать время мне отвратительна. Два часа… Если бы у меня с собой были хотя бы мои бумаги…

– Ну, тогда разберись вот с этим, – говорит он, протягивая мне портфель с таким услужливым видом, что я начинаю хохотать.

– Хорошо. Найду себе что-нибудь почитать. Но в спальню пойду я. Не хочу, чтобы твой приятель знал, что я здесь. Если он не уйдет в десять часов, я явлюсь к вам, накинув на голову простыню, верхом на метле и буду делать непристойные движения.

– Гениально!

Вид у него очень довольный.

– Я все же перенесу телевизор в спальню на тот случай, если тебе станет скучно. А после обеда схожу и куплю в киоске журналы, чтобы ты смогла посмотреть, какие непристойные жесты ты забыла…

– Большое спасибо…

Он строит гримасу.

После бифштекса и салата, мы пьем кофе в гостиной, сидя рядом на мягком диване, обитом голубой хлопчатой материей, не новой и вытершейся на углах.