В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле
— Тогда я ухожу, — говорю я решительно.
— Нам нужно продезинфицировать рану и наложить пластырь.
— Мы ничего не должны делать, максимум — должна я.
— Ты пришла одна?
— Тебя не касается.
— Касается. Хотя рана неглубокая, ты ужасно бледная. Если умрёшь здесь, мне придётся вызвать полицию.
— Я не собираюсь умирать.
«Или, да?»
Как упрямый добрый самаритянин, он не уступает.
— Ты также моя студентка, и в каком-то смысле я чувствую ответственность. Хочешь, чтобы мы кого-нибудь предупредили?
У меня нет намерения пересекаться с Вилли и Софией, по крайней мере, сегодня. Мне просто нужна кровать, чтобы лечь на неё и уснуть. «И, возможно, умереть».
— Нет, — отвечаю и направляюсь к двери. Мне не нужно больше ничего объяснять. Убедившись, что мы все живы, Род, или как там зовут того придурка, кто хотел со мной потусоваться, — обосрался, что маленький парижский носик профессора выдержал всю тяжесть моего удара, а моя рана — не более чем ссадина, я бы сказала — наши пути могут спокойно разойтись.
Однако пока иду, я чувствую, что покачиваюсь.
«Что со мной происходит? Неужели левый удар придурка с дырявыми руками может меня заставить так себя чувствовать?»
Лорд подхватывает меня за локоть. Я поворачиваюсь и испепеляю его взглядом.
— Прости. Я просто хочу тебе помочь, — объясняет он, продолжая поддерживать меня. — У меня нет намерения раздражать тебя. Просто хочу проводить тебя туда, куда скажешь.
Я медленно моргаю, между удивлением и угрюмостью.
Должно быть, я действительно умираю, в этом нет никаких сомнений. Потому что каким-то образом, который нельзя объяснить иначе, чем внезапная и таинственная болезнь, помутившая мой разум, вместо того чтобы послать профессора на х*й и ещё в миллиард известных мне шикарных мест, вместо того чтобы выйти из комнаты с видом, будто мне не нужна ничья помощь, вместо того чтобы поднять и триумфально показать ему средний палец, я слышу свой голос:
— Окей.
* * *Официально — я сошла с ума.
Я с профессором Лордом на мотоцикле Guzzi Nevada Black Eagle. За его спиной. В серебристо-сером шлеме.
Я не знаю этого парня, разговаривала с ним всего пару раз. А сегодня чуть не сломала ему нос. И окей, я смотрела на его задницу.
Но я его не знаю.
И я никому не доверяю.
И меня тошнит.
Так почему я не пошла домой одна?
Не знаю, меня одурманивает шум мотора и шум моих мыслей. Я дала ему примерную информацию, где живу, и он сразу всё понял. Он сказал мне: «Мы соседи, я живу в нескольких кварталах.
Словно я хотела знать, где живёт он.
Когда мы оказываемся рядом с моим домом, он даже знает, где припарковаться, чтобы не украли мотоцикл. Он снимает с меня шлем и улыбается, а я в ответ корчу гримасу, которая может означать «спасибо и до свидания» или «спасибо и прощай».
Я иду к зданию, но слышу за спиной его голос.
— Если я провожу тебя до квартиры, ты же не подумаешь, что у меня плохие намерения? Просто хочу убедиться, что ты как следует продезинфицируешь рану и…
— Мне не нужна помощь, ты и так сделал слишком много.
— Нет, это не так. Ты пришла в мой клуб, и Род испортил тебе вечер.
— А я испортила ему. И тебе, — признаюсь я.
— Да, ты сильно бьёшь. Ты занималась боксом? Ходила на курсы самообороны?
«Я следовала за жизнью. И за гневом внутри меня».
Но ему я не говорю об этом.
Вставляю ключ в замок, раскачиваясь всё сильнее и сильнее. Я делаю это не специально. Мир — это волчок, землетрясение, дом, поднятый торнадо. Прислоняюсь к дверной коробке и начинаю понимать причину своей растерянности. Я не хрупкий зяблик, которому становится плохо при первом же глотке воздуха. Я хрупкая фальшивая сучка, которая впервые за много лет оказалась перед лицом опасности без Маркуса. Как бы ни старалась не придавать этому значения, странно оказаться в центре драки без него. Может быть, я менее храбрая, чем ожидалось, и, лишившись адреналина, начинаю испытывать страх? Может, я только сейчас понимаю, что этот безумец мог оставить шрам на моём лице? А может, я просто устала от боёв, от войн, от того, что приходится быть начеку, видеть врага в каждой тени, от того, что в душе больше обиды, чем надежды?
— Я провожу тебя, и не спорь. — Голос профессора менее приветлив. Не знаю, что выражают мои глаза, но точно ничего обнадёживающего, потому что он берёт ключи из моих пальцев и открывает дверь.
И вместо того чтобы послать его к чёрту, позволяю ему подняться со мной по лестнице и даже войти в квартиру. Должно быть, я действительно сошла с ума или в агонии, другого объяснения нет.
* * *Я брожу по дому, как человек, который только что ослеп. Дохожу до ванной и долго смотрю на своё отражение в зеркале. То, что вижу, пугает. Не рана, которая тонкой, неглубокой линией проходит от уха до подбородка и скрывается ниже, не сгустки крови на шее и горле, а лихорадочные глаза и крайняя бледность, которая при моём цвете лица почти свидетельствует о скорой смерти. Я открываю шкафчик, чтобы принять аспирин, но рвотный позыв оказывается быстрее.
Меня выворачивает в унитаз выпитым в баре пивом.
За свою жизнь я проглотила литры всякой дряни, курила косяки до крови из век и никогда мне не было так плохо. Неужели я превращаюсь в хрустальную статуэтку? Мне не идёт на пользу вести себя как паинька, если ничего не стоит превратиться в шестнадцатилетнюю девчонку с её первым похмельем.
Поднимаясь, я вспоминаю о профессоре. Он сам напоминает о себе. Лорд стоит перед открытой дверью и спрашивает, не нужна ли мне помощь. Затем, не дожидаясь ответа, подходит и делает жест, похожий на тот, что был в клубе. Лорд касается моего лица и наклоняет его в сторону.
— Нужно продезинфицировать, — говорит он. И снова, не спрашивая разрешения и не ожидая запрета, он подходит к шкафчику за зеркалом и возится там. Я смотрю, как он это делает, наблюдаю за его длинными пальцами, израненным профилем, женственно пухлыми губами и удивляюсь, почему не указываю ему на выход. Лорд проводил меня, он чувствовал себя виноватым, ведь он внимательный парень, всё в порядке. Но какой смысл в следующем шаге? Его присутствие в этой квартире, в этой комнате, его пристальный взгляд на меня сверху со всем этим кроваво-блестящим зелёным, его улыбка, временами переходящая в гримасу беспокойства, — что это значит? Боюсь, удар Рода потряс меня больше, чем я готова признать. Тем временем профессор находит вату и перекись водорода, о наличии которых я даже не вспомнила. — Будет немного больно, но это необходимо, — наконец приговаривает он. Лорд наклоняется, словно хочет обработать рану, но я не собираюсь ему этого позволять. Я не ошеломлена до такой степени. А может, и ошеломлена, и именно поэтому должна отреагировать. Я вырываю вату из его пальцев.
— Мне не нужна помощь, — повторяю я. — Сама справлюсь. — Я провожу ватой по коже, рана ещё свежая, перекись шипит, хрустит, больно, но я не моргаю.
— Ничего не останется, или почти ничего, — комментирует он, не переставая смотреть на меня. — Но если хочешь, утром мы пойдём к моему врачу, он выпишет мазь, способствующую заживлению, и…
— Я лучше не буду говорить тебе, куда ты можешь положить мазь, — отвечаю я и смываю вату в унитаз.
— Я сварил кофе, — продолжает он.
— Что?
— Я пошарил на кухне. Горячий кофе пойдёт тебе на пользу. Успокоит тошноту.
— Слушай, ты сделал своё ежедневное доброе дело. Теперь уйди с дороги и…
— Иди сюда и выпей свой кофе, ладно? И потом я уйду.
В его настойчивости есть что-то высокомерное, но деликатное. Не знаю, как такое возможно. Я смотрю на него и снова замечаю его рану.
— Эм… — бормочу я, и не подумав, указываю на свой нос, а затем на его, — если хочешь, можешь… ополоснуться и…
Он соглашается и улыбается. Этот парень всегда улыбается? Он подходит к раковине и наклоняется; прохладная вода струится между его пальцами. Непривычно, что в доме кто-то есть, что в моей ванной кто-то есть, что рядом кто-то, кто не является воспоминанием или болью. На мгновение я зажмуриваю глаза, словно открыв их снова, я столкнусь с собой пьяной, которая лунатиком бродит во сне или ещё похуже. Но когда я снова открываю их, Байрон всё ещё здесь, с мокрым лицом, вода стекает по его бороде и капает на горло. Он завязывает плотнее хвост и жестом руки, нежным и твёрдым одновременно, показывает мне на дверь.
