Девственница для Альфы
— Чье это платье? — спрашиваю я Цезара, который кусает тост с печеночным паштетом, внимательно просматривая что-то на планшете.
Когда я вышла из ванной комнаты, вся такая благоухающая и чистенькая, то на кровати лежало платье из тонкого кораллового шифона. Легкое, струящееся и воздушное. Цезар мельком смотрит на меня и опять утыкается в планшет сердитым взглядом.
— Одной из твоих бывших наложниц?
— Цены на платину падают, — он цокает, — а ты меня про какие-то тряпки спрашиваешь.
— Значит, я права, — сжимаю вилку с наколотой оливкой, а на тарелке лежит запеченная нога зайца. — Это возмутительно.
— Не нравится, снимай, — пробегает пальцами по планшету. — Будто я против, чтобы ты завтракала голой.
Переводит ожидающий взгляд с планшета на меня и приподнимает бровь. Я очень хочу сорвать с себя чужое платье, но светить голой грудью на радость Цезару не буду.
— Кушай зайчика, Соня, — он улыбается. — Маркус так старался и хотел тебя порадовать.
— Хотел бы порадовать, то пришел бы и навалял тебе, — зло жую оливку и режу кроличью ногу ножом.
— Это бы и меня порадовало, — Цезар смеется. — Я даже подумывал найти невесту, чтобы у него была возможность мне коварно отомстить, однако смысла в мести нет, если я не буду чувствовать к невесте хоть что-нибудь. Хотя бы симпатию, а если будет симпатия, а Маркус решил бы покуситься на сладенькое местечко, то я бы его голову открутил.
— Сладенькое местечко? — повторяю я.
— Да, — кусает тост и медленно жует, цепко глядя мне в глаза.
— Более отвратительной пошлости не может существовать.
— Может, Соня, но я берегу твои ушки.
— Премного благодарна, — сдерживаю себя от желания запустить в лоб надменного урода заячью ногу. — Меня и от сладкого местечка сейчас вывернет.
— А зачем ты повторяешь это словосочетание? — Цезар насмешливо вскидывает бровь.
Отправляю кусок зайчатины в рот, потому что мне нечем крыть вопрос Цезара. Жую, проглатываю, и он говорит:
— Ты испачкалась.
— Где?
— Вот тут, — показывает на правую щеку у уголка рта.
Сердито вытираю губы салфеткой.
— Нет, не убрала, — цыкает и тянется ко мне рукой, — давай помогу.
И я без сомнений и раздумий поддаюсь в его сторону, но он не дотягивается, потому что ленится ко мне наклониться. Раздраженно встаю, подхожу и нависаю над ним в ожидании, когда он мне вытрет лицо.
— Сядь, — отодвигается от стола, подхватив салфетку, и хлопает по колену.
И я сажусь, позабыв, что минуту назад хотела разбить о его голову тарелку. Касается уголком салфетки моей щеки и шепчет:
— А теперь поцелуй меня.
Какие у него красивые и колдовские глаза, и губы так и просят, чтобы их накрыли жадным поцелуем. Проскальзываю языком в горячий и голодный рот Цезара, а его рука ныряет под вырез подола и поглаживает бедро. По венам растекается медовая истома, и я желаю большего, чем поцелуй.
— Хочешь меня?
— Да… — словно в трансе отвечаю я и вновь впиваюсь в губы Цезара, который жестоко отстраняется.
— А вот и она, — скалится в улыбке, — хорошая девочка.
Я замираю. Моргаю, выныривая из омута возбуждения, и в возмущении распахиваю глаза. Он меня опять одурачил.
— Нет, — поглаживает по щеке, — лишь обнажил ту часть, которая хочет меня, но ты упрямо ее давишь в себе.
— Я не хочу тебя…
— Вот видишь, опять упрямишься. И это в тебе говорят лишь искусственные установки, а сама ты хочешь отринуть всю эту ерунду и отдаться мне прямо на столе.
От тихих слов Цезара внутренности скручиваются и пульсируют жаром. Я его презираю, боюсь, но тело жаждет близости, игнорируя доводы разума. К Цезару взывает что-то темное, животное и инстинктивное.
— Прими это в себе, Соня, — рука Цезара скользит выше. — Со мной не надо быть кем-то кроме самки… И, поверь, это будет большое и яркое удовольствие, не приглушенное стыдом и сомнением.
— Ты мне отвратителен, — неуверенно отвечаю я и медленно сползаю с его колен. — Я не буду самкой, нет. Я личность…
Отступаю под пристальным взглядом Цезара, который делает непринужденный глоток кофе. Чуйка подсказывает, что я совершаю большую ошибку, отказываясь играть по правилам хозяина дома посреди леса, но во мне негодует человек. Где уважение, манеры и приличия? И я не буду потакать низменным желаниям, потому что я — высшее существо, которое может бороться против соблазнов и не подчинится.
— Я тут не останусь…
— Да неужели? Куда тебе бежать, Соня. Кругом лес.
— Я лучше сгину в лесу!
— Высшее, мать его существо, — Цезар фыркает и берет со стола планшет, — а мозгов как у белочки, — отставляет чашку и пробегает пальцами по экрану. — Ну, попробуй сбежать, если так не терпится.
— Вот и сбегу.
— Беги, — недовольно цыкает и хмурится, уставившись в экран планшета. — Но я бы тебе советовал перед побегом плотно позавтракать, а то, знаешь, бегать по лесу — дело утомительное и энергозатратное.
Есть в его словах смысл, поэтому я хватаю салфетку и заворачиваю в нее кроличью ногу, пару булочек и яблоко. Связываю уголки крест накрест.
— Если ты и Альфа, то только Альфа-козел.
— И золото ползет вниз, — Цезар задумчиво чешет бровь, игнорируя мое оскорбление.
— Да и к черту тебя, — топаю босыми ступнями прочь. — Выберусь из леса и натравлю на тебя полицию.
